В Германии завершается подготовка к съемкам новых сезонов сериала "Вавилон-Берлин". Премьера первых 16 эпизодов, восторженно принятых критикой и публикой, состоялась полтора года назад. Это самый масштабный и самый дорогой из снятых не на английском языке сериалов (бюджет двух сезонов превысил 40 миллионов долларов), криминальная драма из немецкой жизни конца 1920-х годов: Веймарская республика балансирует между демократией и диктатурой, правые и левые политические экстремисты сражаются за власть, окопавшаяся в Берлине ячейка троцкистов из СССР пытается для финансирования мировой революции перегнать из России в Германию эшелон с золотом.
Сценаристы "Вавилона-Берлина" (фильм снят по мотивам цикла романов Фолькера Кучера) накладывают на этот непростой исторический фон похождения полицейского инспектора Гереона Рата (актер Фолькер Брух), ветерана Первой мировой войны, обуреваемого кошмарами минувшего. Рат распутывает сложные уголовные и политические заговоры, нити которых тянутся в чрево немецкого преступного мира и в верха советской и немецкой политики, одновременно ищет свою любовь и в конце концов убеждается: человек не в силах противостоять злу в обычной жизни и произволу в политике. Ежедневные бедствия обычных немцев и бурлеск берлинских кабаре, кажется, подталкивают Германию к торжеству нацизма, которому не положит предел ни честный полицейский, ни неистовый революционер. Чем все это закончится – узнаем в новых эпизодах сериала.
Трейлер телевизионного сериала "Вавилон-Берлин"
Роль русского эмигранта Алексея Кардакова, лидера троцкистской ячейки в Берлине, сыграл давно работающий в западном кино актер Иван Шведов. Шведов почти 20 лет живет в Праге, много снимается в Германии, Чехии, Австрии. Среди широко известных международных проектов с его участием – "Сталинград. Враг у ворот" Жана-Жака Анно, "Миссия невыполнима: Протокол Фантом" Брэда Берда, "Четыре дня в мае" Ахима фон Борриса, "Шпионский мост" Стивена Спилберга. Среди работ в отечественном кино – участие в сериалах "Васильевский остров" и "Агент национальной безопасности", фильмах Алексея Попогребского "Простые вещи" и "Чекист" Александра Рогожкина. В интервью Радио Свобода Иван Шведов рассказывает о съемках и идеологии проекта "Вавилон-Берлин", своем отношении к профессии и судьбах русских киноактеров в Европе.
Берлин как Вавилон
– Иван, вы настойчиво стремились получить именно роль Кардакова именно в сериале "Вавилон-Берлин", хотя и не страдаете от отсутствия предложений сниматься. В чем причины такого вашего интереса: характер героя, масштабы фильма, может быть, что-то затронуло лично вас в этой тематике и в этом персонаже?
– Когда я закончил чтение сценария, то подумал: это, без сомнения, невероятно интересный, грандиозный проект. Кардаков мне моментально понравился – своей неистовостью, убежденностью, преданностью идеалам, глубиной разочарований, через которые ему пришлось пройти. Вообще вся эта история любви, революции, бедности, приключений мне показалась крайне заманчивой. Конечно, я бы покривил душой, если бы не сказал, что такой проект изначально обещал стать событием в мире телевидения, и не только немецкого, но и европейского. Это сериал высшей лиги, в которой числятся, скажем, "Во все тяжкие", "Карточный домик". Это, помимо прочего, интересный и честный взгляд на прошлое Германии, попытка разобраться в том, как искал под собой почву нацизм. И, безусловно, собралась прекрасная компания авторов, сильные режиссеры Ахим фон Боррис, Хендрик Хандлегтен и Том Тыквер, все это имена из желанного списка любого европейского актера.
– Вы как-то рассказывали мне, что хотели сыграть у Тыквера в "Парфюмере", но не получилось, и вот то, что не удалось 13 лет назад, сбылось сейчас. Почему именно Тыквер для вас столь важен?
Невозможно стать голливудской "звездой", будучи высокомерной задницей
– 13 лет назад для меня был важен не столько Тыквер, сколько роман "Парфюмер. История одного убийцы". Эту книгу я прочитал по-шведски, потому что тогда находился в Швеции, и понял: если когда-либо это произведение будет экранизироваться, то мне нужно сыграть главную роль. Как говорил Карабас-Барабас: "Я – этот человек!"; мне казалось, что Жан-Батист Гренуй абсолютно моя роль. Я ею, как говорят актеры, заболел, много думал об этом персонаже, фантазировал, изучал. Я к роли начал готовиться задолго до того, как кинопроект возник. Когда наконец узнал, что книга будет экранизирована Тыквером, конечно же, начал искать подходы. Но в современной киноиндустрии понятия "актер" или "режиссер" – не самые важные. Где задействованы большие деньги, там действуют особые законы. Подразумевается, что в проекте такого уровня и такой стоимости будут заняты актеры, которые "дадут кассу". Я не из этой категории, во всяком случае пока, и уж точно не состоял в этой категории в середине 2000-х, поэтому у меня там было немного шансов.
– Но в итоге Гренуя сыграл не какой-нибудь Луи де Фюнес или Арнольд Шварценеггер, а относительно безвестный Бен Уишоу.
– Поначалу на роль рассматривались только сверхзвездные актеры, а по ходу развития проекта, как говорят в анекдоте, концепция изменилась. Я к тому времени уже мысленно попрощался с возможностью принять участие в проекте, чего, кстати, себе до сих пор не могу простить. Когда съемки сериала "Вавилон-Берлин" уже завершались, я сказал Тыкверу: "Ты помнишь, как мы с тобой встречались?" Он говорит: "Нет!" Вот так вот: для кого-то мимолетный эпизод, для кого-то – трагедия на всю жизнь… Но на сей раз работа с Тыквером состоялась, и это было, конечно, большое актерское удовольствие.
– Вы уже упомянули о том, что "Вавилон-Берлин" интересен не только масштабом и увлекательным детективно-любовным сюжетом. Фильм представляет собой попытку пристально посмотреть на немецкое прошлое. Это не первая, конечно, такого рода лента (вспомню, скажем, фильм "Бункер" Оливера Хиршбигеля о последних днях Гитлера), перечень подобных картин можно продолжить. Германия серьезно и последовательно много лет разбирается с тем, что с ней в 1930-е годы произошло. Почему такой глубокий уровень рефлексии характерен для немцев и почему не вполне характерен, скажем, для нашей с вами родины?
– Ответ на этот вопрос давно получен: не разобравшись с прошлым, невозможно уверенно двигаться в будущее. Главное, невозможно обезопасить себя от похожих ошибок, и немцы поступают совершенно правильно, изучая свои исторические травмы, уроки Первой и Второй мировых войн. В Германии есть, помимо всего прочего, сильное гражданское общество. Я думаю, что работа над такими болезненными темами – это очень здорово. В понятие "здорово" вкладываю два значения, переносное и буквальное: это хорошо само по себе и это признак здоровья общества. Почему такой подход не стал еще характерным для нашей родины? В России подход к истории является так или иначе политическим инструментом. Тенденция, в последнее время особенно, совершенно очевидна: обращение к отечественному прошлому исчерпывается восхвалением бравых чекистов, талантливых хоккеистов и смелых космонавтов. Был, конечно, период 1990-х годов, когда хлынул поток так называемого перестроечного кино. Имели место попытки если не разобраться с прошлым, то хотя бы понять, почему происходило так, как происходило, но эти попытки довольно быстро заглохли.
– А как вы думаете, съемочная группа и зрители сериала "Вавилон-Берлин" нашли ответы на свои вопросы или эти вопросы только поставлены? Вот это живописание лобового столкновения левых и правых политических сил, попыток властей уберечь страну от гражданского конфликта, действий опасной России, которая в проекции на сегодняшний день выглядит серьезной угрозой для Европы, – эти попытки оказались удачными или нет?
– Думаю, что да. "Вавилон-Берлин" стал для Германии событием не просто телевизионной, но и большой общественной жизни. Достаточно было видеть премьеру, посмотреть, кто занимал места в зрительном зале, как выход фильма подавался в прессе, последить за дискуссией, которая сопутствовала показу первых двух сезонов сериала. Теперь разворачивается дискуссия о продолжении, которое вот-вот начинают снимать.
– Вам близок образ Берлина как нового Вавилона? Вы часто бываете в Берлине, по несколько раз в год, снимались в Берлине в дюжине фильмов. Вавилон – характер этого города?
– Понятное дело, что в 20-е годы Берлин был в гораздо большей степени Вавилоном, чем сейчас. Это обусловливалось экономическими причинами, безработицей, инфляцией, тем, что люди готовы были работать "за обед"; в Берлине осело огромное количество иностранцев. Иностранцев Берлину и сейчас хватает, дух вавилонского столпотворения сохранился. Население Берлина до войны составляло около четырех миллионов человек, и специалисты говорят: если бы город развивался такими же темпами, как и тогда, то сейчас в немецкой столице проживали бы 8 или 10 миллионов человек вместо нынешних трех или четырех. Но война рассудила по-своему.
Иван Шведов и Мераб Нинидзе в фильме Ахима фон Борриса "England!"
– Слушая вас, я вспомнил одну из первых ваших больших работ в Европе, фильм "England!" того же Ахима фон Борриса, в котором вы играли в Берлине же молодого украинского эмигранта, который после чернобыльской катастрофы в первые послесоветские годы перебрался в этот город, чтобы в нем умереть. Актерское вхождение в Берлин тогда и сейчас – две разные вещи для вас?
– Интересный вопрос, но он имеет большее отношение не к профессии, а к моему личностному восприятию реальности. Тогда для меня все было внове, а сейчас Берлин для меня – не просто знакомый, а очень хорошо знакомый город. В Берлине я бываю даже не несколько раз в год, а по несколько раз в месяц, бывает, подолгу живу во время съемок… Тогда, да, наверное, ощущения были острее. Но чем мне нравится Берлин – все время открываешь что-то новое, город живет очень насыщенной жизнью, поэтому там всегда приятно оказываться.
Хлопья и пудинг
– Критики пишут, что "Вавилон-Берлин" – удачная попытка исторической реконструкции. Якобы с точки зрения правды жизни 20-х годов, бытования послевоенной и одновременно предвоенной Европы этот сериал – не просто добротное, а очень добротное отображение реальности. Со съемочной площадки как это было видно?
– У меня есть один знакомый, историк из России, я обращаюсь к нему за помощью, когда мне необходимы консультации о деталях прошлого. Интересно было мнение этого специалиста о сериале "Вавилон-Берлин", потому что он изучил эпоху раннего сталинизма в подробностях: не только то, что должно быть у офицеров на погонах, но и то, как застрочен на форме каждый шов, какими были фасоны причесок. В "русской части" сериала он обратил внимание на некоторые недочеты, мне кажется, открывающиеся только специалисту. Например, когда сотрудник советского посольства разговаривает по телефону со своим начальником, то называет его "товарищ генерал", но такого обращения в конце 20-х годов, оказывается, еще не было, тогда называли друг друга по фамилиям. Но в том, что касается "немецкой части", то тут, по его словам, все на загляденье, комар носа не подточит.
– Эти исторические консультанты работают прямо на съемочной площадке?
– По-разному, зависит от желания и возможностей продюсерской компании, от бюджета фильма. Уважающие себя компании обязательно приглашают консультантов. На съемках "Шпионского моста" Стивена Спилберга, например, работали отдельные консультанты по американским реалиям, по немецким и по советским. В фильме "Сталинград. Враг у ворот" Жана-Жака Анно не просто ежедневно, а постоянно возле нас находился снайпер, который говорил: "Вот так винтовку не держим, а вот так – да, держим. Вот так хорошо. Давай-ка сюда тряпочку намотаем, чтобы прицел у нас не светил". Мнение консультанта на площадке в его сфере ответственности было решающим. С другой стороны, в "Вавилоне…" есть несколько придуманных вещей, настолько, как мне кажется, естественно вошедших в визуальную фактуру и стилистику сериала, что их использование не вызывает нареканий. Например, утро немецкой семьи там начинается с того, что, проснувшись, они берут монетку, бросают в автомат – и в комнате зажигается свет. Я спросил Ахима: "Это было только в Берлине или во всех городах Германии?" Он засмеялся: "Этого не было нигде, это я придумал". Но смотрится естественно, и в сценарии нашлось много похожих интересных мелочей. Это то, что называется правдой вымысла.
– В финале второго эпизода "Вавилона-Берлина" есть совершенно отважная сцена: ваш герой Кардаков, спасаясь от неминуемой пули советского агента, в буквальном смысле ныряет в отхожее место, в деревенский деревянный сортир, и показано все это крупным планом. Полагаю, что для актера такой эпизод довольно сложен не только профессионально, но и в психологическом отношении: все-таки действие не вполне героическое, связанное с неминуемой иронией коллег и зрителей, с возможным шлейфом для репутации. Когда вы соглашались на такого рода эксперимент, не опасались стать мишенью для насмешек?
Фильм может быть японским, канадским, иранским, но то единственное, что для нас представляет ценность, – достоверность поведения человека на экране
– Шуток я не боюсь, потому что никто лучше меня самого на эту тему не пошутит. Вне съемочной площадки, как говорится, я с самого начала задал ироническую интонацию, так что попытки коллег меня перешутить никакого успеха не имели. Кстати, на улице уже стоял декабрь, насколько я помню, это был последний съемочный день. Естественно, все с удовольствием делали селфи рядом со мной, все были просто счастливы… Так приятно видеть, когда твой товарищ лезет в нужник! Но официально заявляю: это только кино, это все было не настоящее. Безусловно, меня часто спрашивают: каково было "там"? И я всем повторяю: это было не настоящее отхожее место, а контейнер, неподалеку стоял горячий душ, чтобы потом все смыть!
– Технически как такие сцены снимаются?
– Среда, в которой мне довелось побарахтаться, состояла из овсяных хлопьев и шоколадного пудинга. В принципе это можно было есть. Но глаза не обманешь, честно говоря, и когда туда опускаешься, тошнота подступает к горлу, а режиссер тут тебе говорит: "Ну давай сейчас еще пониже, чтобы подбородка коснулось! А вот теперь ныряй с головой!" Когда я впервые читал сценарий, то, конечно, обратил внимание на то, что испытания для Кадракова идут по нарастающей, его постоянно пытаются убить, но он раз за разом возвращается на экран. В этом сила и особенность персонажа.
На Восток от Берлина и Праги
– Давайте сменим творческую оптику. У вас длиннющая фильмография, более полусотни картин, снятых режиссерами из многих стран, вы много лет живете в Праге, работаете в немецком, австрийском, чешском кино. Это по понятным причинам сужает диапазон профессии: вы вне родной языковой среды, вне российской кинематографической тусы. Преимущественно играете выходцев из бывшего Советского Союза, людей с русским или по крайней мере со славянским акцентом, хотя бегло говорите и по-немецки, и по-чешски, и по-английски. Как вы смирились с таким ограничением амбиций?
– А я не смирился! Вы совершенно правы: действительно язык ограничивает, потому что звук сегодня в кино пишется "вчистую", акцент у актера создает проблему, требуются дополнительные технические средства и финансовые вложения. Поэтому на роль француза стараются брать француза, на роль американца стараются брать американца, даже не австралийца, потому что у австралийца немного другой английский. На мое счастье, западный зритель не слишком хорошо разбирается в акцентах жителей Восточной Европы. Поэтому, условно говоря, сербы часто играют русских, и наоборот. Мне довелось быть и сербом, и хорватом, и словенцем, и словаком, и чехом, и поляком, я был даже чеченцем, само собой, русским-украинцем-белорусом. Все, что на Восток от Берлина и Праги, – это мое. Не могу сказать, что меня эта ситуация полностью удовлетворяет: работай я в России, живи там постоянно, то играл бы русских в русских фильмах. Но ситуация складывается так, что я живу и работаю здесь, из России пока достойных предложений не поступает. Я в свою очередь не набиваюсь. Существуют ограничения? Да. Это какое-то серьезное препятствие в моей работе? Не настолько. В принципе я всегда экзот, но хватает ролей, в том числе и главных, на которые нужны актеры из Восточной Европы.
– Кинематографическая мода меняется: русская или советская тема то более популярна, то менее, то в Норвегии снимают сериал о российском вторжении, то не снимают, то на слуху тема последствий Чернобыля, то не на слуху. Как вы приспосабливаетесь к колебаниям рынка? Или все более-менее зависит от вашего таланта и связей вашего агента?
– Компания так называемых русских в европейском (или, конкретно говоря, в немецком) кино есть. Мы все друг друга знаем, все пристально следим за карьерой друг друга. Не могу сказать, что разворачиваются нездоровые соперничество или конкуренция. Если режиссер тонкий и думающий (а я с другими, конечно же, не работаю), он в любом случае ищет и ценит личность актера. Если режиссеру приглянулся мой коллега, а не я – что ж делать, значит, будет так. Случались ситуации, когда я вместо себя предлагал другого актера, случались ситуации, когда коллеги предлагали на какую-то роль меня. Вообще, и это я часто говорю своим студентам: есть хорошая поговорка "как аукнется, так и откликнется". Ведите себя хорошо в кинобизнесе – и вы свое получите.
Есть еще одно важное обстоятельство: в современном кино и телевидении одну из самых главных позиций занимает продюсер. Иногда эта позиция по сути дела вообще главная. Где-то, конечно, важнее режиссер, но в основном решения принимает продюсер. При выборе актера учитываются не только его психофизические данные и умение играть, но и пресловутая медийность. Ну вот случилась у меня одна история с Константином Хабенским. Мы с ним не конкуренты, потому что, безусловно, зрительская аудитория Хабенского несопоставима с моей. Однажды ко мне обратились за так называемым письмом о намерениях для финансирования фильма в Австрии, чтобы я подтвердил согласие участвовать, и могло начаться финансирование. Прошел примерно год, я уже забыл об этом проекте, но вот присылают сценарий, я его читаю, говорю: "Вот, да, хорошо, вот это моя роль!" Они говорят: "Нет-нет, мы вас в другой роли видим" Я говорю: "А почему нет? Давайте попробуемся" – "Нет, на эту роль у нас уже есть актер" – "Очень интересно. Я могу вас спросить, кто?" – "Одну минуточку. Kon-stan-tin Kha-ben-sky".
Я чуть не упал, потому что мы с Konstantin Khabensky очень давно знакомы, дружим, у нас хорошие отношения. Но в данной ситуации я аж руками развел, потому что немецкоговорящие страны – это больше моя территория, то поле, на котором я тружусь. Когда мы увиделись на первой репетиции в Вене, Константин говорит: "А мне сказали, что ты не хотел участвовать". Я говорю: "Да, скажу честно, не хотел! Потому что роль, которую я хотел играть, Костя, отдали тебе, но что я могу с этим поделать?"
Я об этом вам почти что в шутку рассказываю, на самом деле проект вышел замечательным. Или представьте себе ситуацию: режиссеру на кастинге понравились два актера. Приходит режиссер к продюсеру, говорит: "Вот два актера равнозначно хорошие, и тот хорош, и этот хорош". А продюсер говорит: "Сейчас посмотрим Инстаграм, у кого больше подписчиков, тот и получит роль". Та самая медийность, о которой я упомянул, имеет значение, и понятно почему: продюсеры вкладывают деньги и хотят получить их обратно.
– Вы работали на съемочной площадке со многими голливудскими "звездами": и с Томом Крузом, и с Мэттом Дэймоном, и с Джудом Лоу, и с Леа Сейду, не буду всех перечислять. Они все как один – скромные профессионалы, которые подчеркнуто на равных держатся с коллегами? "Звездность" как-то проявляется на съемочной площадке?
– Проявляется самым прямым и непосредственным образом: невозможно стать "звездой", будучи высокомерной задницей. Обязательные характеристики любой "звезды" – дружелюбие и корректность. Но вот вы употребили понятие "на равных" – это как раз совершенно необязательно. На съемочной площадке сразу становится понятно, кто здесь настоящая "звезда". Это не значит, что к остальным будут относиться как к людям второго сорта – нет, просто к "звезде" будут относиться супервнимательно. Ко всем будут относиться очень хорошо, но "звезда" окажется вне конкуренции.
По Станиславскому
– Иван, вы чувствуете себя посланцем русской актерской школы в Европе? В прежние времена много говорили о системе Станиславского – "верю", "не верю!" и тому подобное. Это вообще существует?
Внутри нас живут и Бог, и сатана, в зависимости от обстоятельств мы поворачиваемся к миру той или другой своей стороной
– Закончив Петербургскую театральную академию, я не могу сказать, что такое русская актерская школа, поскольку не изучал никаких других актерских школ. Не знаю, может, и существуют какие-то различия. Мне кажется, вообще этот термин – больше из истории театра, существовали же греческая трагедия, комедия дель арте, существовали разные манеры актерской игры, которые диктовались чем угодно: традициями, обычаями, религией, даже помещениями. Где-то играют аффектировано, напоказ, где-то позволяют себе психологический театр... В кино, по моим наблюдениям, единственным представляющим ценность критерием является достоверность, и в этом смысле Станиславский по-прежнему актуален. Система Станиславского – как законы Ньютона, вообще законы физики, можно их знать, можно не знать, но они существуют и действуют. Можно их игнорировать, можно их изучить, можно пользоваться ими, можно действовать по наитию – все равно вы будете действовать в соответствии с ними. Фильм может быть японским, канадским, иранским, но то единственное, за чем мы следим и что для нас представляет ценность, – достоверность поведения человека на экране.
– Что вы своим студентам по этому поводу говорите, когда преподаете актерское мастерство?
– Если у вас есть свободные полгода, то я вам с удовольствием объясню в деталях. А одним предложением могу сказать так: актерская работа – всегда действие. "Это способ достижения цели в борьбе с предлагаемыми обстоятельствами, выраженными в пространстве и во времени", – вот, собственно говоря, и все, больше ничего и не нужно знать об актерском мастерстве. Все, что мы делаем в кино, – пытаемся достичь какой-то цели. Эту формулу педагог Аркадий Иосифович Кацман нашему курсу продиктовал, мы записали в тетрадочки и выучили наизусть. Я не уверен, что именно этими словами Станиславский сформулировал суть профессии, но это главное, к чему он пришел. А все остальное – способы и техники решения задачи.
– Получается, можно научиться быть хорошим актером?
– Конечно, актерскую работу излишне мифологизируют. Принципы актерской работы не отличаются от принципов любой другой профессии. Это точно такая же работа, как то, что делаете вы, или учителя, или как то, что делают бухгалтеры, врачи, рабочие. Это определенный набор навыков и умений, которому можно обучить. Другое дело, что к этому еще приплюсовывается личность. Посмотрим на больших актеров: помимо их актерских навыков для нас имеет значение их личностная позиция.
– Вы, Иван, постепенно выходите из того счастливого возраста, когда актер играет, условно говоря, героев-любовников, и перемещаетесь в зону представления характеров значительных мужчин со сформировавшимися убеждениями. Это связано с какими-то внутренними психологическими изменениями?
– Сложно сказать. Раньше я играл преимущественно хороших, но бедных персонажей, а в последние годы все больше стал играть плохих, но богатых. Возраст другой, появляются морщины, седые волосы, но и, извините, актерский вес растет. Иногда даже думаю о том, что съемки превращаются в непрекращающуюся череду каких-то роскошных мероприятий: если я перемещаюсь, то обязательно в "Роллс-Ройсе", с охраной, с сопровождением, кругом красивые женщины, летаю на частном самолете и так далее… Не могу сказать, что мне это не нравится. Тем более что я не иду на компромиссы с совестью и того, чего добился, добился не ценой моральной деградации. Но, как ни странно, роли героев-любовников мне в последние годы предлагают чаще, чем раньше, может быть, в силу моей психофизики.
– Я замечал вас в жюри нескольких европейских фестивалей. Вам что-то дает такая работа или это всего лишь дань медийности, о которой вы говорите?
Мне кажется очевидным инфантилизмом нежелание участвовать в политической жизни
– Это доставляет мне огромное удовольствие. Я вообще люблю фестивали, по целому ряду причин, главных как минимум две. Во-первых, в любом случае нужно быть в контексте того, что происходит в киномире, смотреть фильмы, которые часто невозможно увидеть в прокате. Вторая причина – связи, знакомства с людьми, от которых может зависеть моя работа, контакты с профессионалами, которые, возможно, будут важны для меня. Мне очень нравятся маленькие кинофестивали, потому что общение между их участниками и гостями гораздо теснее, чем на крупных кинопоказах. На маленькие фестивали организаторам по объективным причинам бывает сложнее зазвать больших знаменитостей, но те, кто приезжают, общаются друг с другом гораздо интенсивнее; завязываются очень хорошие, как минимум дружеские, связи, которые часто перерастают в сотрудничество.
Ну вот, например, фестиваль в городе Тромсё, за полярным кругом в Норвегии. Мне нравятся мероприятия, устроители которых позволяют себе небольшую "изюминку", а в Тромсё есть такая штука: на главной площади этого маленького города ставят экран из снега, по периметру продаются горячее вино, еда, люди стоят, угощаются и смотрят кино. Представьте себе: справа полярное сияние, слева полная луна, а на снежном экране идет какой-нибудь вестерн. С недавних пор очень симпатичный фестиваль проводят в Одессе, он правильно организован, прекрасная площадка для всех: и для зрителей, и для кинематографистов. Устроители этого фестиваля озабочены тем, чтобы вырастить новое поколение "звезд" украинского кино. Они совершенно справедливо рассудили, что большинство актеров заканчивает театральные вузы, опыт и обучение у них театральные, а это далеко не всегда годится для кино или телевидения. Собственно говоря, отчасти поэтому меня и пригласили в Одессу – провести воркшопы, помочь актерам с театральным образованием работать перед камерой.
– Вы периодически высказываетесь по общественно-политической проблематике, не скрываете критического отношения к "украинской" политике Кремля, вообще к режиму Владимира Путина. Актерская профессия в вашем представлении не живет без политики?
– Ну известно же выражение: "Если вы не будете заниматься политикой, то политика займется вами". Мне кажется очевидным инфантилизмом нежелание участвовать в политической жизни. Одно дело – доверить кому-то распоряжаться нашими налогами, то есть нанять завхоза, который будет управлять нашими деньгами для нашего же общего блага. Но заботиться о том, чтобы ситуация в стране была здоровой, чтобы те люди, которые распоряжаются нашими налогами, выбирались во власть честным образом, – это непосредственная обязанность граждан, я считаю это просто необходимым делом. Честно говоря, не верю людям, которые говорят: "Я вне политики". Это либо кокетство, либо глупость.
Иван Шведов – в поддержку Олега Сенцова
– Политические обстоятельства, о которых вы говорите, как-то сказываются на содержании российского кинопроцесса? Он другой, не такой, как, скажем, в Германии, как в Чехии?
– Думаю, что да, сказываются. К счастью, есть люди в российском кино, которые умудряются плыть против течения. Я говорю, например, о таких режиссерах, как Борис Хлебников или Алексей Попогребский: они прекрасно делают свое дело, при этом имеют четко выраженную общественную позицию, и они молодцы. Наличие собственного мнения совершенно не означает, кстати, что человеку необходимо обязательно состоять в конфронтации с государством, отказываться от заказов, говорить: "Нет, я бюджетных денег не возьму". Я рад, что находятся люди, которые имеют смелость заявлять свою позицию и следовать своим взглядам.
– У каждого актера есть список ролей, которые ему не довелось сыграть. Мы с вами в начале беседы говорили о Жане-Батисте Гренуе из "Парфюмера". Кто еще в вашем списке несыгранных ролей?
– Мне хотелось бы сыграть Буратино, но этот персонаж уже был сыгран неоднократно, и пытаться состязаться с Роберто Бениньи бессмысленно. Мне бы хотелось сыграть Ван Гога, но вот, пожалуйста, только что вышел фильм с Уиллемом Дефо. Я хотел бы сыграть Пушкина, но уже по возрасту не подхожу. Хотел бы сыграть Тиля Уленшпигеля, но и это тоже теперь другая возрастная категория. Хотел бы сыграть Вильяма Похлебкина, он – совершенно неординарная личность. Есть еще одна роль, к которой я полностью готов: злодей в фильме о Джеймсе Бонде. Думаю, что все перечисленные мною герои – разные стороны одной и той же личности. Внутри нас живут и Бог, и сатана, в зависимости от обстоятельств мы поворачиваемся к миру той или другой своей стороной, – считает актер Иван Шведов.
Троцкиста Кардакова в первых двух сезонах сериала "Вавилон-Берлин" пытались убить несколько раз: топили в нужнике и в реке Шпрее, расстреливали, травили ядовитым газом, выбрасывали из окна, но он всякий раз воскресал, поскольку неистово верил в свою судьбу и в звезду мировой революции. Финальные кадры второго сезона таковы: графиня Светлана Сорокина (литовская актриса Северия Янушаускайте), наследница того самого вывезенного в Европу русского золота и певица кабаре, обнаруживает Кардакова в парижской квартире. Он явился мстить своей бывшей любовнице за предательство. Но отомстит ли?
