9 сентября во время акций против пенсионной реформы в России были задержаны более тысячи человек, около половины из них – в Санкт-Петербурге, где власти сначала согласовали проведение митинга, а затем отозвали свое разрешение. На акцию протеста вышел и Егор Карпенков. Уже по пути домой после митинга Карпенков в толпе других протестующих попал на оцепленные улицы, где его побили люди в форме, но без каких-либо опознавательных знаков. При этом никаких требований полиция не выдвигала.
Егор Карпенков несколько лет учился за границей, защитил магистерскую диссертацию по пасторальному богословию в Кембридже и планировал стать священником в православной епархии, которая входит в состав Константинопольского Патриархата. Этой весной он вернулся в Россию из-за смерти матери и решил пока что остаться в Петербурге.
– Егор, расскажите, почему вы решили выйти на митинг?
– Я сам еще рассчитываю получить когда-то пенсию. А самое главное, что меня не устраивает, так это то воровство, которое есть в стране. Я понимаю, что, в отличие от западных стран, где тоже иногда повышают пенсионный возраст, у нас деньги просто разворовываются. На Западе у бюджета есть статья расходов и статья доходов, и понятно, что иногда статью расходов нужно сокращать или, возможно, как-то более эффективно их тратить. А у нас еще и коррупция, к сожалению. Очень хотелось бы, чтобы эти коррупционеры хоть немножко подвинулись и оставили бы людям пенсии.
– Так как вы долгое время жили за рубежом, вы не участвовали в других митингах Навального?
– Нет, в последний раз я принимал участие в оппозиционном митинге где-то в 2007 году. Тогда мы в Петербурге протестовали против постройки "Охта-центра": небоскреб хотели построить прямо в центре Питера. Нас тоже очень жестко тогда разогнали. Но я хочу сказать, что бросается в глаза разница между тем уровнем протеста, который был тогда и который случился сейчас при Навальном.
Тогда это были в основном люди очень преклонного возраста, и многие из них, к сожалению, достаточно неадекватно себя вели, все время искали шпионов. Если ты молод, тебя считали провокатором. Это была замкнутая на себя, достаточно старческая среда, в которой все друг друга знали. Сейчас, конечно, все очень изменилось: ярко, молодежь, здоровые адекватные люди. Когда моему другу Володе после митинга разбили голову, много людей подошли к нам, дали перекись водорода, салфетки, воду. Это гражданское общество, солидарность. Протест сейчас совершенно другой, и я очень счастлив, что с этими людьми там оказался.
– Как вы попали под дубинки полицейских?
– Я пришел на один из перекрестков возле площади Ленина (место, где изначально планировалась акция протеста. – РС), то есть даже не на само место проведения митинга. Можно сказать, что юридически я в самом митинге не участвовал, а стоял напротив в толпе зевак. Затем под конец митинга я и Владимир Осипов, с которым мы познакомились там же, решили уйти и двинулись по единственному пути, который остался: на тот момент большинство отходов было заблокировано силами внутренних дел. По пути назад молодежь шла с флагами, какие-то требования предъявляла, но это все было очень красиво, в рамках закона: никто не пострадал из гражданских лиц, никакое имущество не пострадало. В общем, все было без какой-либо общественной опасности.
Хотелось просто остаться на ногах, потому что спереди выход заблокирован и сзади выход заблокирован
Улицы по пути были перекрыты цепью людей в черной форме, в шлемах, с дубинками и без опознавательных знаков. Было совершенно непонятно, что это за люди и чего они хотят. За все время, что мы там стояли, не были озвучены никакие требования. Насколько я понимаю, действия полицейских без опознавательных знаков – это грубое нарушение закона о полиции, потому что фактически лицо не находится при исполнении, если оно не имеет опознавательных знаков. Даже если это сотрудник каких-то органов. Дальше эта шеренга, которая построилась перед нами, стала наступать. Сначала люди пытались убежать, но потом в первом ряду крикнули: "В сцепку!" В тот момент было некое смятение, и хотелось просто остаться на ногах, потому что спереди выход заблокирован и сзади выход заблокирован.
Когда против меня вскинули дубинку, я решил, что пострадать не хочу, и попытался убежать, но почувствовал два последовательных удара дубинкой в спину. Володе попало дубинкой по голове. Нам удалось убежать, но у Володи оказалась полностью разбита голова и шла кровь. В Финском переулке, куда мы вышли, были только гражданские лица, и полный общественный порядок: никого не били, никакой общественной опасности. Единственный источник общественной опасности, который я встретил за весь день, – это были люди без опознавательных знаков, которые, возможно, относятся к правоохранительным органам. Но по закону о полиции и по закону вообще они не действовали – они не носили опознавательных знаков, не предъявляли законных требований, которым можно было бы подчиниться, а сразу применили к нам физическое насилие.
– Какие в итоге повреждения вы получили?
– У Владимира Осипова рваная рана, кожа разошлась, на мой взгляд, сантиметра на четыре. Ему наложили швы. У меня ушиб мягких тканей, фактически две гематомы на спине.
– В публикации на вашей странице в Фейсбуке сказано, что у вас уже до этого были проблемы со здоровьем. Как вы себя чувствуете сейчас?
– Да, еще в Париже во время инцидента я повредил селезенку, и мне врачи сказали, что есть риск повторного разрыва. Но, к счастью, сейчас прошло два дня, и я чувствую, что все в порядке. Но в тот момент, конечно, было очень страшно получить инвалидность, лишиться жизни, поэтому я счел нужным эту информацию дать.
– Выходя на митинг, вы предполагали, что это может закончиться именно так?
– Я к получению побоев был не готов. Меня задерживали, как я уже говорил, в далеком 2007 году, но тогда еще к тем, кто не сопротивлялся задержанию и выполнял все требования, никакое насилие не применялось. К этому я был готов. Я, честно говоря, не ожидал, что люди без опознавательных знаков в нарушение всех законов будут бить нас дубинками.
– Вы собираетесь добиваться каких-либо разбирательств, искать виновных?
– Да, уже после избиения мы встретили людей, которые участвуют в движении Навального. Они сказали, что готовы нам помочь и найти адвоката. Мы согласились. И действительно, теперь у нас есть адвокат, который с нами ходил в отделение полиции, где мы написали заявление. И теперь мы собираемся по закону как-то пытаться отстоять свои права, доказать, что нас нельзя было бить.
– Часто после таких жестких разгонов на митингах возникают споры о том, что "пора валить". Поскольку у вас была возможность несколько лет пожить за границей, как вы считаете, может ли в Европе человек чувствовать себя более защищенным, чем в Петербурге или в Москве?
– Физически более защищенным – конечно. Это правда. Вообще никаких сомнений здесь быть не может. Наверное, самый незащищенный момент в моей жизни был как раз в воскресенье на улице Академика Лебедева, когда я чувствовал угрозу своей жизни и здоровью. Другой вопрос, что родина всегда остается родиной, малая родина в том числе, и я очень люблю Петербург. Если даже вы уедете, тут у вас останутся друзья, родственники, какие-то связи, любимые места.
Само по себе решение вернуться в Россию требовало не бояться
И я лично прожил год в Великобритании, написал там магистерскую, два года жил и учился в Италии, год во Франции, и тем не менее я решил для себя вернуться на родину и, в общем, не бояться. Да, вы правы, само по себе решение вернуться в Россию требовало не бояться. Даже не просто идя на митинг, а возвращаясь в Россию, я уже понимал, что здесь есть какие-то риски, возможно, которых нет там, на Западе. И тем не менее я это решение принял, и на митинг тоже шел с легкой душой, понимая, что если ты такой выбор сделал, если это твоя страна, то надо тогда уже не бояться.
