Александр Генис: Падение коммунизма так радикально повлияло на политическую географию, что исчезла целая сторона света: Восточная Европа стала называться и считаться Центральной. Отразилось это судьбоносное перемещение и на культурной сфере. Многие имена и произведения вернулись к себе на родину, на Запад, где им обрадовались и пустили в дело.
Наверное, самый яркий пример сюда не совсем подходит, но он укладывается в русло центрально-европейского ренессанса. Речь идет о творчестве венского классика Стефана Цвейга. При жизни, но до нацистов, он одно время был самым популярным писателем в мире. Потом его основательно забыли (но не в СССР), пока замечательный американский режиссер Уесс Андерсен не откопал в букинистической лавке прозу Цвейга, очаровался ею и снял по ней стильный фильм “Отель “Гранд Будапешт”.
Теперь, сдается мне, на очереди чешский классик Карел Чапек. Не зря недавно в "Нью-Йорк таймс" вдруг появилась восторженная статья критика Бена Долника, который составил для американских читателей собрание книг Чапека, обязательных к прочтению.
Я очень этому рад, потому что Чапек всегда был одним из моих самых любимых авторов. Причем, дороже всего мне не его вполне революционные романы и пьесы, а мелочи: рассказы, газетная эссеистика, очерки, сказки, фельетоны, путевые заметки. В этом он – мой образец. Но, конечно, главное в каноне Чапека – его могучая антиутопия “Война с саламандрами”, готовая, на мой взгляд, к экранизации в Голливуде.
Вот об этой книге мы сегодня и беседуем с Борисом Парамоновым в рамках его авторской рубрики “История чтения”.
Борис Парамонов: Помнится, в Советском Союзе “Война с саламандрами” была воодушевляющем чтением. Прочие антиутопии до нас не допускались. Ни Хаксли, ни тем более Замятина мы не читали. Впрочем, из "Чудного нового мира" несколько глав были напечатаны в тридцатые годы в тогдашнем журнале “Иностранная (тогда еще – Интернациональная) литература” – понятно было, о чем речь. Но поди найди эти старые журналы. А Чапек свободно – собрание сочинений вышло, и не раз. И конечно, "Война с саламандрами" – обаятельная книга.
Нам ведь как ее поднесли: это, мол, предупреждение о фашизме, к которому скатывается западный мир. Люди, мол, будьте бдительны: не Чапек, а скорее Фучик. (Был такой еще при Сталине прославляемый чешский журналист-антифашист.) Но в том-то и дело, что “Война с саламандрами” – это не столько о будущем, сколько о прошлом, а если угодно – о вечном, вечно-человеческом.
Александр Генис: Ну, Борис Михайлович, не скажите: одна из последних глав книги называется "Автор предупреждает", и там есть прямо антинацистские намеки, предупреждающие о новой гитлеровской опасности.
Борис Парамонов: Еще б им не бывать – не нужно было быть пророком, чтоб увидать именно для Чехословакии тогдашней такую опасность, реализовавшуюся еще при жизни Чапека, отчего он, бедный, и помер в 1938 году, далеко еще не старым.
Но все же я настаиваю: месседж книги был вызван уже прошедшими недавно событиями: Первой мировой войной, скандально обрушившей прогрессистский миф западной цивилизации. Это о каком же прогрессе можно говорить, когда вы недавно угробили в центре просвещенной Европы 20 миллионов человек с помощью высокотехничных средств, которые и были призваны этот гуманистический прогресс осуществлять?! Встал вопрос вот об этом самом гуманизме, о гуманистическом мифе, таков ли человек, чтобы беспрепятственно осуществлять светлое будущее? Истина, которая столь оглушительно явилась человечеству в 1914 году: человек опасен – и для себя, и, если угодно, для самого земного шара, для жизни вообще. И опасна в человеке как раз эта самая его уверенность в своих силах, в том, что он способен изменить именно земшар к лучшему, то есть не только стандарты социального существования, но и лицо самой земли. Опасным предстал самый дух прогрессистской утопии, вдохновлявшей передовое, что называется, человечество. Между тем, в романе его идеологи и практики как раз и славят дух утопии.
Александр Генис: Борис Михайлович, надо бы здесь именно напомнить, почему явились у Чапека некие саламандры, с помощью которых человечество и готовилось изменить лицо Земли.
Борис Парамонов: Да, конечно, и это блестящая выдумка. Чапек сделал вполне известное науке земноводное животное – саламандру – разумным существом, способным к цивилизационному обучению. Сначала этих саламандр колонизатор-романтик капитан Вантох научил добывать жемчуг, а потом ловким дельцам пришло в голову, что их можно использовать и для более серьезных работ. Кому нужен этот жемчуг? Хватит, добыли уже достаточно, цены стали падать. А вот для всякого рода подводных и нужных человечеству работ и целей их очень даже можно приспособить. И их стали размножать, всячески подпитывая и перевозя с одного континента на другой. Всякие дамбы они стали строить, каналы где надо углублять, расширять прибрежные зоны. И вот со временем получилось, что для поставки саламандрам соответствующего оборудования работает уже 20 процентов мировой экономики. Человечество попало в зависимость от саламандр. А им, непрерывно размножающимся, стало уже мало прибрежных вод, и они начали таковые расширять, взрывая сушу, расширяя свое жизненное пространство. Вот это и есть война с саламандрами.
Александр Генис: Ну да, но, казалось бы, почему нельзя человечеству договориться с этими разумными существами?
Борис Парамонов: И вот тут самое интересное, когда у Чапека начинается помимо темы о грядущей войне звучать другая тема – о самом человечестве и его, так сказать, онтологических пороках. Саламандрами у него оказываются в конце концов сами люди и создаваемый ими цивилизационный строй. Выяснилось, что для такой деятельности совершенно не нужен целостный человек, что научно-технический прогресс способны осуществлять существа, так сказать, однородные, одномерные, не испытывающие нужды в усложненной духовной жизни, лишенные художественной фантазии – а всего лишь целеустремленные, расширяющие пространство своего цивилизационного пребывания. Экспансия вовне, а не вглубь – вот направление цивилизационного процесса. Меняется лицо Земли, а сам человек уплощается. И вот это у Чапека главное: он не столько о фашизме говорит, сколько о внутренней несостоятельности человека.
Александр Генис: Но это же у него и порождает фашизм в конце концов.
Борис Парамонов: Да, и здесь надо сказать, что он упредил позднейшие философские трактовки, данные западному обществу уже после Второй мировой войны. Тут прежде всего надо вспомнить эпохальную книгу Адорно и Хортхаймера "Диалектика Просвещения". Это же их основная мысль: фашизм запрограммирован в самом строе западной рационалистической цивилизации с ее логикой господства, доминации.
Александр Генис: Даже если оно и так, то ведь отнюдь не во всех странах Запада технологический прогресс, сам этот односторонний активизм обернулся фашизмом. В Соединенных Штатах фашизма не было и пока нет. Чем же это объяснить?
Борис Парамонов: Верностью когда-то созданным политическим институтам демократии – чем же еще? Так что Адорно и Хортхаймер в чем-то крепко обмишурились. Но при этом их тезис оказался полностью верным относительно коммунистического Советского Союза, чего сами они, с их фрейдо-марксизмом, признать не хотели.
Тут можно еще Томаса Манна вспомнить, говорившего о том, что литература, писательство в глубине своей именно демократичны, то есть не ищут единоспасающей истины, а выдвигают иронию, юмор, вот эту самую диалогичность пресловутую, которую Бахтин открыл и описал.
Да и в отношении Чапека это важно: он ведь не столько культурфилософские тезисы разворачивает, сколько вокруг этой сюжетообразующей философемы выстраивает очень изобретательное художественное повествование, причем в изумительно многообразном жанровом разнообразии. Тут и романтическая фантазия, и бытовая комедия, и квазифилософские рассуждения, и несравненно юмористические ситуации, вызываемые соседством человека с саламандрами. Например, говорить саламандр научил у него сторож лондонского зоологического парка. И не только говорить, но и читать бульварные газеты. Сторож моет пол, а саламандра читает ему о результатах скачек в Аскоте.
Ну а в общем это вопрос, если хотите, и спорный: правомерно ли трагедию представлять фельетоном?
Александр Генис: Еще как! Помимо “Войны с саламандрами” у Чапека есть и другая замечательная утопия “Фабрика Абсолюта” – о машинах, производящих религию. Это острая тогда и актуальная сегодня книга так и называется “Роман-фельетон”. В духе и того времени, как и нашего.
Борис Парамонов: Возможно. Но об этом пускай спорят философы, что ли, а люди художественно чуткие могут этому только порадоваться. Вот это и есть, если хотите, человеческий проект: способность истину царям с улыбкой говорить.
Александр Генис: Тогда получается, что уже не царям, а богам.
Борис Парамонов: При этом никакого древнегреческого “хубриса”, космической гордыни, а именно юмор.
Помните, как у какого-то католического святого, мальчиком игравшего в мяч, спросили: что ты будешь делать, если придет конец мира? А он ответил: играть в мяч.
