Александр Генис: Недавно “Нью-Йорк таймс” в очередной раз попыталась убедить нас в том, что не в деньгах счастье.
Профессор Джонатан Рауч, автор книги с очень примечательным названием “Почему жизнь после 50 лучше”, много лет исследует проблему счастья. Он обнаружил отсутствие прямой зависимости между доходом и счастьем. Начиная с 1950-х годов достаток американцев вырос втрое, но это никак не отразилось на субъективном ощущении удовлетворенности жизнью.
Со статистикой не поспоришь. Деньги не способны решить ни одну из насущных проблем. Правда, без денег все проблемы – насущные. Тем важнее понять, что именно делает нас счастливыми. Об этом мы беседовали с Владимиром Гандельсманом в одном из прошлых выпусков "Американского часа". Сегодня – в рамках нашей архивной рубрики “В тему дня” – мы вернемся к этому сюжету.
В анналах позитивной психологии фундаментальную роль играет "проект Гранта" (названный так по организации, финансировавшей исследование). Ученые поставили грандиозный эксперимент, чтобы выяснить на практике, как каждому из нас прийти к желанному результату – счастливой старости, ощущению удачно прожитой жизни.
Диктор: Психологи отобрали группу выпускников Гарвардского университета, состоящую из 173 здоровых полноценных белых мужчин. И это значит, что такие факторы, как расовая или половая дискриминация, были сразу исключены. Диплом престижного университета обеспечивал всем привилегированные условия. Каждые пять лет ученые (несколько поколений психологов, работавших в проекте Гранта) обследовали эту группу, пока полвека спустя в печати не появились результаты опыта, который должен был ответить на вопрос "Как быть счастливым".
Александр Генис: Выводы ученых были одновременно и неожиданными, и банальными. Многие факторы, которые считались определяющими для достижения "эмоционального здоровья", оказались отнюдь не так важны. Так, например, уровень "счастья" мало зависит от успешности карьеры или размеров благосостояния. Другое открытие состоит в том, что трудное детство – разведенные родители, сиротство, ранние психологические травмы – не играют особой роли в старости. А ведь считалось, что детство жестко детерминирует сознание взрослого человека. Но психологи проекта доказали, что человек – существо с огромным запасом приспособляемости: за пятьдесят лет любые детские горести растворяются.
Куда менее понятен другой вывод исследователей. Важнейшим положительным фактором оказалась близость к брату или сестре в юности. Те, кто поддерживал с ними хорошие отношения, получили запас моральной стойкости в зрелом возрасте. Чтобы понять механизм этого явления, ученые выделили в специальную отрасль психологии "науку о братьях и сестрах". Я попросил Владимира Гандельсмана подготовить по материалам американской прессы отчет о достижениях этой дисциплины.
Владимир Гандельсман: Итак: наши родители растят вас, мы женимся или выходим замуж. Все это формирует нашу личность. Но, оказывается, ничто так не формирует нас, как взаимоотношения с братьями и сестрами. Так считают современные ученые, двигающие относительно новую науку. В течение долгого времени ученые пытались выяснить, что определяет нашу индивидуальность, по крайней мере, что превалирует в формировании нашей личности. То и дело раздавался возглас "Эврика!" – наши родители, особенно мать, гены, наши сверстники и т. д. Между тем ответов на вопрос было не меньше, чем вновь и вновь возникающих вопросов. Постепенно в круг рассмотрения вошло влияние братьев и сестер. Действительно, наши родители в какой-то момент остаются в стороне, наши супруги появляются сравнительно поздно, а вот наши братья и сестры сопутствуют нам на протяжении всей жизни. С малых лет они – соучастники всего, что с нами происходит: они наши сподвижники, хранители наших тайн, наши соперники и мучители, советчики, объекты зависти или гордости.
Александр Генис: Ну, это мне и без науки понятно. Вспомнить только, полуживой трофейный велосипед со сваренной шеей, который мне достался по наследству от моего слишком спортивного старшего брата...
Владимир Гандельсман: Действительно, до сегодняшнего дня подобные исследования были довольно примитивны и ограничивались стереотипами, вроде: старшие – соперники, младшие бунтуют, средние более или менее растерянны, разрываясь между старшими и младшими. Но сегодня исследования много шире.
Например, они предлагают такой вопрос: почему вражда между двумя детьми из одной семьи может иметь благоприятные последствия? Вы можете на него ответить?
Александр Генис: Если исходить из исторического опыта, то молодость обычно воинственна. Поэтому взаимоотношения примитивных групп почти всегда враждебны. Греческие города постоянно воевали друг с другом. Так же вели себя русские княжества и индейские племена. Но там где вражда, там и неизбежные попытки ее устранения. Может быть, вражда – залог взросления и вразумления?
Владимир Гандельсман: Почти так. Но все выводы покоятся на четких статистических данных. Для исследователей был неожиданностью тот факт, что дети (братья и сестры) проводят вместе очень много времени. Дети до 11 лет – 33% свободного времени, и это гораздо больше, чем с друзьями, родителями, учителями и даже наедине с собой. Более того, подростки, которые уже начинают свой собственный путь, – до 10–17 часов в неделю, и это очень много, если учесть их занятость в школе, спорт, сон и прочее.
Это постоянство отношений – важнейший опыт для дальнейшей, взрослой жизни, когда отношения определяются равенством сторон, будь то на работе или в браке. В качестве братьев и сестер в детстве мы можем кипеть, драться, но затем мы оказываемся в одной спальне и наступает примирение, выражается ли оно в битве подушками, в играх – не важно, – в чем-то, что снимает конфликтное напряжение. Каким-то образом это происходит и во взрослых отношениях, когда, скажем, шутка разряжает напряженную обстановку на работе или в семье. Истоки этого – в детстве, в отношениях между равными партнерами, братьями и сестрами.
Другой вопрос: если вы не являетесь маменькиным фаворитом, может ли это быть преимуществом?
Александр Генис: Я думаю, что это может послужить к пробуждению мысли того, кто в загоне. Это было бы естественно. Фавориту и стараться не надо.
Владимир Гандельсман: А кстати, знаете ли вы происхождение слова "фаворитизм"? Ведь этот термин восходит к библейскому преданию о свете, озарившем Иисуса Христа на горе Фавор и указавшем апостолам на божественную суть их учителя. "Фаворский свет" несет духовную наполненность и интеллектуальную предпочтительность, а из этих двух составляющих возникает преображенная личность фаворита как воплощение ума, просвещающего озарения и духовной красоты.
Александр Генис: Интересно! Но какое это отношение имеет к динамике внутрисемейных отношений?
Владимир Гандельсман: Прямое. В многодетных семьях весьма существенная проблема – фаворитизм. Родители тщательно это скрывают, чувствуют свою вину, но это есть. Экзальтированная мать, которая прочит своему сынку будущность великого музыканта, отец, обожающий свою дочь... Может быть, это не столько вина родителей, сколько эволюции? Семья есть союз в борьбе за выживание, с родителями, принимающими на себя заботу о детях, которые генетически их продолжают, – и те, и другие делают все возможное в борьбе за существование, они не хотят, чтобы их съели дикари и хищники. Так и по сей день. Ресурсы, однако, ограниченны. Экономические средства, виды работ, даже любовь и привязанности имеют свои пределы.
Александр Генис: Понимаю! В родителях, помимо их воли, то есть совершенно иррационально, запрограммирован такой совершенно рациональный расчет: в кого из детей имеет больший смысл вложиться. В кого, так сказать, себя инвестировать.
Владимир Гандельсман: Ну, все не так просто, столетия цивилизации и социума способствовали развитому сопротивлению этому жестокому импульсу, и даже перенаправлению его в обратную сторону – в сторону больных и обделенных детей, но первоначальный инстинкт тянет в свою сторону – к лучшим и одаренным. Исследования статистически подтверждают фаворитизм.
65–70% родителей, где есть подростки, отдают предпочтение кому-то одному, в большинстве случаев – старшему. Более того, дети это прекрасно чуют и знают. И говорят примерно так: что ж, различное отношение к нам имеет свой резон, потому что он старший или потому что мы мальчик и девочка... И вот тут о преимуществах слабого. Слабая сторона умеет использовать фаворитизм в своих целях, умеет извлечь из этого пользу. Примитивный пример: тот, кто не в фаворе, говорит фавориту: "Почему бы тебе не попросить маму сходить с нами в кино? Она ведь тебе никогда не отказывает..." Есть и более глубокий уровень, и это то, о чем вы сказали. Ущемленный в своих правах обычно печальнее и глубже, он более склонен к размышлению, которое, возможно, и начинается с вопроса: "Я не такой стоящий, а, собственно, почему?"
Александр Генис: Но и в нашей взрослой жизни разве все не так? В нас возникает та же подростковая зависть, когда шеф отдает предпочтение коллеге? Что стимулирует у обойденного желание выработать новую и более разумную стратегию поведения.
Владимир Гандельсман: Верно, но вот еще один вопрос: ваши братья и сестры – лучший (или нет) пример для подражания? Как было у вас? Ваш брат шел по вашим стопам? Он копировал ваше поведение? Или, наоборот, отталкивался от него?
Александр Генис: Ну, у меня с моим старшим братом было по-разному. Сперва я за ним, потом он за мной, теперь каждый сам по себе.
Владимир Гандельсман: Младшие повторяют мимику и всякие достоинства старших. Старшие подстрекаемы к чему-то новому, потому что не хотят выглядеть такими же, какими их уже изображали. Более сложный обратный случай – не подражания, но отталкивания, стремления к другому – феномен, который психологи называют деиндефикацией.
Деиндефикация не только формирует личность, но – что гораздо важнее – отвращает от опасного и рискованного пути. По наблюдениям психологов девочка, чья старшая сестра стала матерью-подростком, пойдет по ее пути с вероятностью в 4–6 раз большей, чем в обычной ситуации. То же с пьянством и курением. Поэтому разрушение шаблона очень важно, и оно происходит по неожиданным причинам – не по причине ранней какой-то мудрости, но скорее из стремления быть другим.
Александр Генис: То есть это преднамеренный выбор другого пути: не лучшего, но именно другого? Интересно! И похоже на мою ситуацию.
Владимир Гандельсман: Интересно и влияние друг на друга разнополых детей в смысле выбора супруга/супруги в их дальнейшей взрослой жизни. У разнополых детей момент деиндефикации выражен еще сильнее. Мальчики стремятся в большей степени к независимости и соревновательности, девочки направлены в сторону чувствительности, услужливости, что ли. И по ходу роста эта разнонаправленность усиливается. Но когда все вырастают, дистанция уменьшается. Мальчики, росшие со старшей сестрой, и девочки, росшие при старшем брате, оказываются много коммуникабельней с противоположным полом и ведут себя гораздо органичней и естественней, словно бы переняв те черты, которых они в детстве избегали, увлеченные деиндефикацией…
Александр Генис: Володя, мне кажется, что, помимо собственно научной информации, в этой теме присутствует явная агитация в пользу деторождения. И это значит, что наш разговор особенно важен и для тех, кого волнует демографическая ситуация в России.
Владимир Гандельсман: Да, пусть будущих матерей в России вдохновляют то, что братья и сестры помогают друг другу усваивать социальные понятия и роли, то подбивая друг друга на какие-то действия, то от чего-то удерживая. Они являются, так сказать, совестью друг друга. Современная наука убедительно показывает, что двое и больше детей в семье – явление бесспорно благоприятное для развития личности.
