Я видел их своими глазами, когда восьмиклассником путешествовал с отцом по Закарпатью. По узкой, еще австро-венгерской дороге к Ужгороду шла колонна танков. "Смотри внимательно, – сказал мне отец, – чтобы никогда не забыть: это – лицо родины". Конечно, тогда у нее были и другие лица: Аксенова, Тарковского, Окуджавы, Высоцкого. Но в августе 1968-го всех заглушили танки.
Я навсегда запомнил пражский урок, ставший как краеугольным, так и пробным камнем. Раздавив “коммунизм с человеческим лицом”, власть осталась с рылом. После разгрома Пражской весны альянс с ней оказался этически невозможным и практически бесполезным. Честные партийцы, которые вступали в КПСС, мечтая очистить и улучшить партию, остались в дураках и перед подлым, навязанным пропагандой выбором: совесть или родина. На самом деле выбора не было. Интеллигенция была обречена на оппозицию. И я никогда не дружил с теми, кто говорил “лучше мы, чем янки”.
После Праги страна, избавившись от всех благородных иллюзий 1960-х, вползла в застой, и никто не забыл, с чего он начался. Я – уж точно, ибо на нашем филфаке выразительное чтение преподавала Майорова, жена душителя Пражской весны. Однажды я был у них дома и видел горы награбленного богемского хрусталя. "Чехи надарили, – объяснила жена генерала, – а как же иначе, мы их от такой чумы избавили".
На каждое русское поколение приходится своя “Прага”, и перед каждым она ставит экзистенциальный выбор
В определенном смысле она была права, но чтобы это понять, потребовалась перестройка. Только с ее приходом стало ясно, что Дубчек 60-х – это Горбачев 80-х, и логика свободы неизбежно расправится с коммунизмом, что бы об этом ни думали сами вожди-реформаторы. Трагедия в том, что советская оккупация украла целое поколение, оттянув бархатную революцию до 1989-го. Не будь тех танков, Чехословакия вернулась бы в Европу на 20 лет раньше. Более того, она могла бы потянуть за собой Москву. И тогда бы гласность пришла в Россию вместо застоя. И не было бы кошмара афганской войны. И полумертвых генсеков. И границы бы приоткрылись намного раньше. И никуда бы не уехали Солженицын, Бродский, Довлатов, Аксенов. Да и я бы жил, где вырос, а не куда попал.
Оказавшись на распутье, танки отсекли вольную ветку советской истории. Но может быть, ее никогда и не было. Ведь полвека спустя все повторилось. И тем, чем в 1968 была для нас Прага, стал сегодня Крым. Как и тогда, в спор славянских народов об их месте в Европе вмешалась оккупационная армия. Как и тогда, патриотизм унизили до оправдания агрессии. Как и тогда, у преступного режима нашлись защитники, повторяющие мантру “если б туда не вошли мы, туда бы уже вошла Америка”. Новым для меня, пожалуй, оказалось лишь то, что среди апологетов оказались талантливые коллеги, один из которых написал: “Последствия "Пражской весны" действительно могли оказаться катастрофическими /.../ Как бы то ни было, танки сняли проблему”. В мое время с такими не пили, но я давно живу за границей, и ревизия бесспорной истории не представляется предметом для обсуждения.
Другое дело, что на каждое русское поколение приходится своя “Прага”, и перед каждым она ставит экзистенциальный выбор: быть собой или с Родиной, которой, как написал Фридрих Дюрренматт, называет себя всякое государство, начавшее убивать.
Александр Генис – нью-йоркский писатель и публицист, автор и ведущий программы Радио Свобода "Поверх барьеров – Американский час"
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции Радио Свобода
