Видеозапись со сценой пыток заключенного Евгения Макарова из ярославской колонии, опубликованная "Новой газетой" две недели назад, произвела эффект разорвавшейся бомбы. С тех пор едва ли не каждый день из разных регионов России приходят сообщения о том, как осужденных пытают в колониях, обвиняемых избивают электрошокерами в СИЗО. Во Владимирском централе обнаружили специальную пыточную комнату, в которой, не выдержав пыток, осужденный убил тюремщика. Заключенные колонии в Забайкалье рассказали правозащитникам, как их пытали сотрудники, расстроенные тем, что российская команда по футболу проиграла хорватам на чемпионате мира. Все эти сообщения из разных уголков страны складываются в один кошмарный пазл под названием "Пыточная Россия". Но нельзя сказать, что пытки в следственной и пенитенциарной системе кого-либо удивляют.
Видео пыток – это не редкость, на пытки можно посмотреть и в интернете, но почему-то именно запись из ярославской колонии потрясла общество и заставила и ФСИН, и Следственный комитет отреагировать единственно возможным для цивилизованного государства способом: все сотрудники колонии, участвовавшие в избиении Макарова, были уволены со службы, большая часть из них уже арестована. Правозащитники, депутаты, сенаторы, эксперты заговорили о необходимости реформы ФСИН, о разделении ведомства на гражданское и силовое, в очередной раз предлагая снять с тюремных врачей погоны, а перевоспитание заключенных забрать у оперативных служб и отдать психологам и педагогам, перепоручив функции охраны заключенных Министерству внутренних дел.
Все эти разговоры от общей беспомощности. Создается впечатление, что никто толком не знает, что делать. Ведь тюрьма – это не отдельно существующая система. Она вписана в структуру репрессивного государства, она такая, потому что именно такая тюремная система, в которой репрессии являются инструментом управления, в которой ФСБ контролирует и следствие, и тюремную систему, и нужна государству, в котором отсутствует независимый суд. Впрочем, следует различать пытки в полиции и во время следствия, и пытки в тюрьме.
Когда оперативники и следователи пытают обвиняемых на допросах – это можно объяснить их нежеланием честно расследовать дело. Легче изуверским способом получить признательные показания, чем кропотливо собирать доказательства. Тем более что, даже если на суде обвиняемый или его адвокат расскажут о пытках, судьи не обратят на эти заявления внимания. Садистов в погонах никто к ответственности не привлечет.
Сотрудники российской пенитенциарной системы не отреклись от страшного наследия ГУЛАГа
Та же практически стопроцентная безнаказанность (ведь уголовные дела против тюремщиков возбуждают, как правило, только в случае смерти заключенных) позволяет сотрудникам СИЗО и колоний избивать и пытать заключенных. И, если в случае с пытками в полиции и во время следствия злодеев покрывают их непосредственные начальники и судьи, то в случаях с избиениями и пытками в системе ФСИН виновны не только сотрудники, позволяющие себе подобную практику, но и руководство ФСИН, годами не реагирующее на жалобы, поступающие от заключенных, их адвокатов и родственников, от правозащитников.
Все это происходит прежде всего потому, что сотрудники российской пенитенциарной системы не отреклись от страшного наследия ГУЛАГа. Не уверена, что они читали Солженицына или Шаламова. В откровенных разговорах они всегда будут жаловаться на судьбу, сетовать, что все вокруг озабочены лишь правами заключенных; что никто не думает, как живется сотрудникам тюрем и колоний. И зарплата-де у них маленькая, собственных квартир нет, с общежитиями проблемы. То, что государство не торопится особенно поднимать тюремщикам зарплату, кажется, понятно: коррупция в этом ведомстве выгодна власти, которая стремится повязать всех этой самой коррупцией. На всякий случай, чтобы не вышли из повиновения.
При этом стоит посмотреть на парк машин около колонии или СИЗО, чтобы усомниться в бедности сотрудников. Если вы начнете говорить о том, что заключенные жалуются на избиения, травлю собаками, бездействие врачей, вымогательство денег, то услышите пламенную тираду: заключенные сами виноваты, они – монстры, намеренно нарушающие режим, чтобы выбиться в тюремные авторитеты. Иначе, как избивая, с ними никак не справиться.
Очевидно, что это очень глубокая психологическая проблема, которую надо решать радикальным образом. Те, кто приходит работать в тюремную систему, должны отчетливо понимать: они всего лишь охраняют людей, которых приговорили к наказанию. Эти люди могут им нравиться или нет, но они не вправе их наказывать просто потому, что осужденные оказались в их полной власти. Известно, что самым распространенным наказанием в колониях является "прописка". Когда прибывает новый "этап", то всех новеньких охаживают палками заключенные, сотрудничающие с администрацией. Таким образом осужденным дают понять, что они должны подчиняться лагерным порядкам.
Я много слышала об избиениях в колониях, но никак не могла понять, в чем смысл, за что такая жестокость? Бывший заключенный Леонид Красных рассказал мне свою историю и объяснил, почему тюремщики бьют заключенных: "Меня ломали как личность. Чтобы был как безмолвная скотина. Неважно, кто ты по образу жизни: обиженный, красный, мужик, блатной, хоть кто. Главное, чтобы тебя переломать. Оперативники мне говорили: "Встань на колени, ползай, крякай, кукарекай". Ломали психологически, чтобы просто уничтожить. Я спросил оперов, в чем смысл этих издевательств, они сказали, что таким образом они переломают всех, кто имеет личное мнение, и меня будут бить, если я откажусь выполнять их приказы. Пять суток меня так били. Потом подняли в отряд. Наш отряд в метрах десяти от ШИЗО. Там прогулочные дворы, и оттуда крики слышны. Я слышал, как людей избивают, как людей ломают. Убивают. Когда все это слышишь, начинаешь с ума сходить. Я сам кричал: "Лучше убейте, вы что издеваетесь?"
Чтобы зафиксировать побои и подать заявление об избиении, Леонид воткнул себе штырь в брюшную полость, его увезли в гражданскую больницу. Но врач вынул штырь, а фиксировать побои отказался. Леонида отвезли в тюремную больницу, где тоже не стали фиксировать побои: врачи не захотели ссориться с колонией. Когда Леонид освободился из колонии, то писал заявления во все инстанции, но получал отказы и отписки: за давностью лет никто не хотел разбираться.
Желание сломать заключенного, продемонстрировать ему свою власть, заставить подчиняться – вот что движет сотрудниками, которые позволяют себе пытать и избивать тех, кого должны охранять и "исправлять". Для тюремщиков это – норма. Возникает вопрос к кадровикам, к психологам, к тем, кто отвечает за набор сотрудников: проверяете ли вы, есть ли у кандидатов в тюремщики склонности к садизму? Готова поспорить, что никто особо не проверяет. И это понятно: у ворот СИЗО и колоний не стоит очереди желающих устроиться на работу. Поэтому, уверена, речь не идет о тщательном, тем более психологически выверенном, отборе сотрудников. Если разбираться в мотивации тех, кто идет работать в тюрьму, то чаще всего это или потомственные тюремщики, которые воспроизводят дедовскую и отцовскую модель поведения, или люди, которые по каким-то причинам не могут найти иной более престижной работы. Ведь сотрудник тюрьмы – это абсолютно не уважаемая в обществе профессия.
Безусловно, бывают исключения. В конце 1990-х годов начальником СИЗО в Пскове был Борис Иванович Федотов. Он пришел в тюремщики из следователей. Когда Федотова спрашивали, почему он поменял работу, то слышали такое объяснение: "Раньше я их ловил, а теперь охраняю". Здесь важно слово "охраняю". Борис Иванович относился к заключенным с уважением, того же требовал от сотрудников. Рассказывают, что он снимал избитых заключенных на видео, чтобы его самого не обвинили в побоях, искал виновных среди своих сотрудников и заключенных. Федотов был одним из первых, кто придумал, что для улучшения жизни в СИЗО обеспеченные арестанты могут платить за холодильник и телевизор, а осужденные из хозобслуги лепили пельмени и продавали их на волю, зарабатывая таким образом деньги для тюрьмы, на которые потом делался ремонт, поскольку бюджетных средств на все нужды не хватало. Мы ходили по камерам и удивлялись: в женских камерах на окнах висели занавески, еда была вполне приличной, а главное, тюрьма производила впечатление места, где можно жить. Именно жить, а не выживать. Начальником СИЗО Борис Федотов пробыл недолго, его перевели в УФСИН на какую-то неважную должность. Я видела многих начальников СИЗО и колоний, но, пожалуй, никто из них не понимал так правильно миссию тюремщика, как понимал ее начальник псковского СИЗО: "охранять заключенных".
А это значит — обеспечить им достойные условия существования. Относиться к ним, как к людям, пусть оступившимся, но уже наказанным за это. Но этого ли хочет государство от тюрьмы? Можно ли надеяться на "милость к падшим" в стране, президент которой забыл о своем конституционном праве на милосердие? Владимир Путин уже очень давно никого не миловал. Последними помилованными, кажется, были женщины, обвиненные в госизмене: они отправили своим знакомым в Грузии СМС о том, что туда движутся российские военные. Больше года назад Путин обещал Людмиле Алексеевой помиловать бывшего сенатора Игоря Изместьева, за которого просила правозащитница. Ксения Собчак передала Путину список кандидатов на помилование, но ответа не последовало. Больше месяца назад мать украинского кинорежиссера Олега Сенцова обратилась к президенту России с прошением о помиловании сына. Ответа тоже нет.
Если нет понимания о милосердии у высшей российской власти, то значит, все позволено. Позволены и пытки. И физические, и моральные. Как говорил писатель Лев Разгон, отсидевший в сталинских лагерях, "на каждого есть своя пытка". Не обязательно бить человека, чтобы его сломать. Его можно подавлять морально и психологически, поместив в невыносимые условия содержания, в условия строгой изоляции.
Таким психологическим пыткам подвергается сейчас в СИЗО "Лефортово" 74-летний ученый из ЦНИИМАШ Виктор Кудрявцев. Его обвиняют в госизмене: Кудрявцев отправлял бельгийским коллегам электронные письма в рамках проекта, зарегистрированного по всем правилам такого рода научной работы с иностранными партнерами. Тяжело больной человек за две недели похудел в этой страшной тюрьме на пять килограмм. 2 августа Мосгорсуд отказался отпустить Кудрявцева под домашний арест. Судья выслушала аргументы защиты о том, что Кудрявцев никуда не скроется, потому что у него нет заграничного паспорта, выслушала все его диагнозы, она своими глазами видела, что в судебном аквариуме – старый больной человек. Но решение было предсказуемым: "Содержание под стражей законно и обоснованно".
Если это не пытка, то что?
Зоя Светова – журналист mbk.media, бывший член Общественной наблюдательной комиссии города Москвы
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
