- Формулировка 282-й статьи УК РФ о возбуждении ненависти либо вражды или унижении человеческого достоинства открывает слишком большие возможности для трактования.
- Только за 2017 год, по официальным данным Генпрокуратуры, в России было возбуждено более полутора тысяч дел по 282-й статье Уголовного кодекса.
- Понятие "экстремизм" стало толковаться в России так широко, что предполагает защиту не каких-то меньшинств или групп, а политического режима.
- Пакет законов об экстремизме, благодаря расширенному пониманию этого термина, превратился в средство систематической борьбы с инакомыслящими.
Сергей Медведев: Печально известная "народная" 282-я статья... В 2002 году был принят пакет законов по борьбе с экстремизмом, образован Центр "Э". И впору поставить вопрос – во что превратилась сегодня в России борьба с экстремизмом? Подробности в сюжете нашего корреспондента.
Корреспондент: 282-я статья о возбуждении ненависти либо вражды или унижения человеческого достоинства была принята еще в 2002 году и постоянно обрастала поправками. По мнению правозащитников, основной ее проблемой является формулировка, которая открывает слишком большие возможности для трактования. Из-за нее под следствие может попасть каждый гражданин за любое свое высказывание. В последние годы в зону риска попали пользователи соцсетей, потому что теперь по 282-й могут осудить за репосты и лайки. Количество критики этой статьи продолжает расти из года в год, как и количество осужденных по ней людей.
Многие правозащитники считают, что 282-я – идеальный инструмент в руках власти для борьбы с политическими оппонентами, а громкие дела вспыхивают с завидной регулярностью. Стоит вспомнить историю Антона Носика, которого оштрафовали на 300 тысяч рублей за его высказывание о бомбардировках Сирии, или ситуацию, случившуюся с Германом Стерлиговым, когда на него подали жалобу в Генпрокуратуру из-за его высказываний о представителях нетрадиционной сексуальной ориентации в эфире "Эха Москвы". Также стоит упомянуть одно из последних дел по 282-й статье – Марию Матузную, девушку из Барнаула, обвиняют в разжигании межнациональной розни и оскорблении чувств верующих из-за картинки "ВКонтакте".
Наблюдая за динамикой развития судопроизводств по 282-й статье, можно увидеть, как власть сменила упор с оппозиции на рядовых граждан, начав с одиозных активистов, продолжив лидерами мнений, а потом закон прошел процесс обкатки и добрался до простых людей. Теперь обычным делом стали новости о том, что еще одного человека судят за репост или лайк. Только за 2017 год, по официальным данным Генпрокуратуры, было возбуждено более полутора тысяч дел по 282-й статье.
Сергей Медведев: У нас в гостях журналист Борис Грозовский и Мария Кравченко, эксперт Информационно-аналитического центра "Сова".
Сейчас, например, Шаргунов обратился к Путину: надо декриминализовать статью, слишком много эксцессов правоприменения. В самих силовых и провластных структурах есть понимание того, что произошел некий перехлест?
Мария Кравченко: В ходе дискуссии по этому поводу разные представители власти высказывались на этот счет по-разному. Единства нет.
Сергей Медведев: Когда принималась эта статья, тоже была большая дискуссия, у нее было много сторонников, в том числе и среди либерально мыслящих людей. Ведь она в свое время считалась националистической, "русской" статьей.
Под ненавистью стала пониматься ненависть к любой социальной группе, а это могут быть и полицейские, и чиновники
Борис Грозовский: Видимо, это было эхо идеологической борьбы 90-х годов – общество "Память", националисты, которые были достаточно сильны. Многие надеялись, что эта статья будет орудием борьбы против них, а зашло все достаточно далеко. В 2017 году более 600 осужденных по 282-й статье. И самое главное: она была невероятно расширена за счет закона об экстремизме. Недовольство или какие-то призывы к нарушению целостности границ РФ – это экстремизм, любое воспрепятствование деятельности госорганов или призывы к таковому – тоже экстремизм, хранение экстремистских материалов без их распространения – тоже экстремизм, и, наконец, просто публичное заведомо ложное обвинение государственных лиц. Само это понятие стало толковаться настолько широко, что в нынешнем своем виде предполагает не защиту общества от речей ненависти, не защиту каких-то меньшинств или групп, которые могут становиться объектом ненависти, а защиту политического режима.
Мария Кравченко: Закон о противодействии экстремистской деятельности содержит очень широкое ее определение, куда входят самые разные вещи, но за них преследуют не по 282-й статье. 282-я статья имеет много недостатков, но это статья о возбуждении ненависти. Есть еще другие статьи: статья о призывах к экстремистской деятельности, 280-я, статья о ненасильственном сепаратизме, 280.1, статья о продолжении деятельности организации, запрещенной за экстремизм, статья об участии в экстремистском сообществе.
Сергей Медведев: Существует более четкое определение экстремизма, или это превратилось в некий тематический парк, под который верстается практически любая критическая деятельность?
Мария Кравченко: Это большой набор. И некоторые содержащиеся там определения действительно способствуют расширенному толкованию этого законодательства и позволяют преследовать и за критические высказывания по отношению к власти, и за разнообразные грубости ксенофобного порядка.
Борис Грозовский: Проблема в том, что под ненавистью стало пониматься возбуждение ненависти к любой социальной группе, а это могут быть и полицейские, и чиновники.
Мария Кравченко: Действительно, в составе 282-й статьи есть некоторые сомнительные положения. Это, например, унижение человеческого достоинства. Большой вопрос, должно ли это входить в состав уголовной статьи. Но под это "унижение достоинства" как раз подводятся разнообразные грубые высказывания ксенофобного порядка, и вот они как раз и образуют основную массу преследований по этой статье, а это порядка 570 случаев за 2017 год. Большая часть высказываний – это разнообразные ультраправые ксенофобные материалы, видеоролики со сценами насилия или призывающие к насилию, разнообразные аудиозаписи с песнями ультраправых групп, картинки, унижающие достоинство по национальному признаку. Есть еще высказывания исламских радикалов в отношении неверных – это следующая по численности группа. А количество политических высказываний не превышает 10%.
Например, случай поэта Бывшева, который критикует действия российских властей, в частности, по отношению к Украине. Сейчас против него идет уже пятое уголовное дело. По 282-й практически не сажают – это исключительные случаи, их немного. Как правило, это штрафы и обязательные работы.
Сергей Медведев: Как я понимаю, она сейчас используется как дубина в отношении иеговистов, саентологов.
Мария Кравченко: Это отдельная проблема. Сейчас преследуют не только Свидетелей Иеговы, но и представителей разных исламских групп. Против саентологов сейчас только начато дело, которое может кончиться запретом, и тогда им предстоит пройти то же самое. Речь идет о преследовании за продолжение деятельности организации, запрещенной за экстремизм. Это статья 282.2. И тут уже речь идет, как правило, о реальных сроках. К сожалению, все это очень серьезно.
Борис Грозовский: Это просто очень удобная статья, поскольку в такой трактовке экстремизмом может стать все, что угодно.
Сергей Медведев: Работа этой машины по статье – идеологическая, политическая, это зачистка политического поля, или машине просто удобно заводить новые дела и обслуживать саму себя?
Мария Кравченко: Здесь есть и то, и другое. Это же не все против активистов, это дела против рядовых пользователей соцсетей, действия которых не представляют особой опасности для общества и власти. Но есть некоторый заказ сверху. Местные органы власти, правоохранительные органы должны бороться с экстремизмом, предоставлять об этом отчетность, количественные показатели. Понятно, что бороться с экстремизмом в интернете намного проще, чем идти и отлавливать уличные банды. Поэтому так много этих дел.
Но, с другой стороны, конечно, есть дела против местных активистов, особенно часто – в провинции. Это действительно очень удобно. И тут не только эта статья, но и административные статьи, та же статья 20.3 – демонстрирование нацистской символики, статья о распространении экстремистских материалов 20.29, статья 280. И статья о сепаратизме применяется к местным националистам в республиках. Таких случаев применительно к активистам не очень много по сравнению с основной массой, но они есть. Это очень удобный инструмент.
Борис Грозовский: Два года назад у нас экстремистом стал покойный Антон Носик. Он одобрил авиаудары по Сирии, написав: "Я как гражданин Израиля не могу это не приветствовать: сирийцы – враги". Экстремизм! Хотя вроде бы это не находилось в каком-то ужасном диссонансе с политикой России, которая в тот момент со страшной силой наносила удары по Сирии.
Последнее барнаульское дело: да, там есть какие-то картинки, которые в уничижительном виде показывают людей с темным цветом кожи. Но, видимо, дело было возбуждено не столько в силу этого, сколько в силу того, что та же самая девушка активно созывала людей на митинги Навального в Барнауле.
Сергей Медведев: Это напоминает 1937 год: "просим увеличить лимиты по статье 58.10". Политбюро дает добро, идет некое соцсоревнование между областями, регионами: там раскрыли экстремизм, а у нас не раскрыли – непорядок.
Мария, как вы интерпретируете ситуацию с группой "Новое величие"? Это что, уже совсем 1937 год, когда внедренные агенты создают организацию сами, подыскивают помещение, пишут устав, а потом выступают тайными засекреченными свидетелями по тому же делу? Или это случайный эксцесс?
Мария Кравченко: В случаях со статьями о террористических и экстремистских организациях все гораздо сложнее, тут у правоохранительных органов намного больше фантазии и свободы действий.
Сергей Медведев: Но экстремистские организации изобретаются просто на ровном месте!
Мария Кравченко: Здесь идет речь о некоторой аморфной группе, которая не успела сформироваться ни во что реально действующее, не располагала продуманной идеологией.
Это напоминает 1937 год: "просим увеличить лимиты по статье 58.10"
Сергей Медведев: Но она, как я понимаю, вообще была изобретена провокатором ФСБ, который написал ее устав.
Мария Кравченко: У этой группы был лидер, он вел ее страницу в соцсети. Это человек из националистической среды. Другое дело, что ни в какое опасное для общества сообщество эта группа не преобразовалась. В нее были внедрены сотрудники правоохранительных органов.
Борис Грозовский: Причем, видимо, с самого начала.
Мария Кравченко: Да. Эта группа просуществовала всего несколько месяцев. Они приняли активное участие в составлении ее планов.
Сергей Медведев: Провокаторы в чистом виде.
Мария Кравченко: Нельзя сказать, что они ее создали, но они, безусловно, предлагали ей всяческие пути развития. Но на том этапе, на котором произошли аресты, в деле не образовались никакие достаточно убедительные материалы ни по идеологической части, ни по части активных действий, ни по части общественной опасности.
Сергей Медведев: Мария, насколько хорошо эти же законы прописаны на Западе? Как я понимаю, в Европе существует практически полный набор таких же законов.
Мария Кравченко: Не совсем такой, как у нас, но, конечно, статьи Уголовного кодекса о возбуждении ненависти там есть. Собственно, Россия присоединилась к ряду конвенций, которые предусматривают некоторые ограничения на свободу выражения мнения: это Европейская конвенция по правам человека, Пакт о гражданских и политических правах, Конвенция о ликвидации всех форм дискриминации. И Россия обязана их выполнять. Нужно соответствующее законодательство, иначе мы должны выйти из Совета Европы.
Сергей Медведев: В Америке этого нет. Там первая поправка железобетонно охраняет все это.
Мария Кравченко: Да, но там есть преследование за высказывания, напрямую связанные с угрозами насилия. Кроме того, там работают другие механизмы, которые можно охарактеризовать как общественное осуждение: это очень сильно ограничивает людей в высказываниях.
Сергей Медведев: Разработанное западноевропейское законодательство импортируется в Россию, но тут начинает работать по совершенно другим законам, как некое кривое зеркало. И так ведь происходило со многими законами.
Борис Грозовский: Законодательство, направленное против языка вражды или риторики ненависти, – это такое орудие. Его можно использовать как в благих, так и в дурных целях. Да, мы начинаем использовать тот же самый молоток, только не чтобы забивать гвозди, а чтобы разбивать друг другу черепа.
Сергей Медведев: То же самое было с законом о банкротстве, который в свое время превратился в инструмент недружественного поглощения. Это какая-то совершенно другая юридическая ситуация, при которой прогрессивное законодательство начинает работать извращенным способом.
Борис Грозовский: Часто совершенно непонятно, по какому принципу выбираются жертвы. Еще одна из историй этого года – тульские партизаны. Это какие-то удивительные люди, сталинисты. При всей ненависти к Сталину и сталинистам, мне сложно понять, зачем возбуждать дело против этих людей, зачем их сажать? Ну, есть люди, которые в 60 лет еще не наигрались в партизан.
Мария Кравченко: Этим людям сейчас вменяется в вину вовсе не сталинизм, а возбуждение ненависти к женщинам, унижение достоинства. Лидер этой группы вполне ненавистническим образом высказывался о женщинах. Существует группа его последователей. Его высказывания могли оборачиваться семейным насилием, и есть сведения о том, что это действительно было. Но следствие еще не закончено, и совершенно непонятно, что ему предъявят.
Борис Грозовский: Это все очень странно. У нас миллион случаев семейного насилия, при этом семейное насилие декриминализуется, а православные идеологи частенько его оправдывают.
Сергей Медведев: А насколько юридически правильно использование экспертов во всех этих делах? Они же фактически подменяют собой правосудие.
Мария Кравченко: Да, экспертиза чрезвычайно широко распространена по делам о высказываниях, и довольно часто она низкого качества. Суд может сам оценить, насколько те или иные высказывания представляют общественную опасность, так что нужда в таких экспертах есть только в исключительных случаях. А сейчас эта экспертиза используется повсеместно. Кстати, на это идут отдельные государственные деньги, эти эксперты часто бывают из учреждений, которые как-то аффилированы с правоохранительными органами. По закону перед этими экспертами нельзя ставить юридические вопросы. Они могут оценивать только лингвистическую, психологическую, религиоведческую составляющую высказываний. Но довольно часто прокурор ставят юридические вопросы, и они на них отвечают. Суд потом опирается на эту экспертизу, частично снимая с себя ответственность.
Борис Грозовский: Лингвисты в штатском.
Сергей Медведев: А известны какие-либо оправдательные приговоры по 282-й статье?
Мария Кравченко: Да.
Борис Грозовский: Сейчас же все региональные парламенты должны одобрять пенсионную реформу. По поводу двух саратовских депутатов-коммунистов рассматривается вопрос – не возбудить ли дело об экстремизме их высказывания о том, что пенсионная реформа – это плохо и вся политика страны ведется в интересах кучки олигархов? Это возбуждение ненависти к политике страны.
Мария Кравченко: На местном уровне в ходе каких-то дебатов местные общественные деятели очень часто пытаются обвинить друг друга в экстремизме. К счастью, это редко доходит до суда.
Сергей Медведев: Насколько часто суды принимают во внимание наличие умысла и наступления последствий? Часто это просто невинный репост. А ведь должна же быть систематичность этой деятельности, ее умышленность, осознанность.
Мария Кравченко: Проблема в том, какие высказывания трактовать как возбуждение ненависти, а какие – нет, существует во всем мире. В 2011 году прошла серия встреч в Марокко экспертов ОБСЕ и ООН, занимающихся этими вопросами. Был разработан план действий по запрещению пропаганды разнообразной ненависти, который среди прочих мер предусматривал шестиступенчатый тест об оценивании высказывания. Туда входит оценка контекста высказывания, того, насколько высок авторитет оратора, его допустившего, было ли намерение, в какой форме все это было (довольно часто это юмористические высказывания), какова была степень публичности, насколько велика вероятность того, что призыв, допущенный оратором, мог быть реализован. Это важнейшие вещи, которые нужно было бы оценивать в каждом случае. Но российские суды это не применяют.
Борис Грозовский: Они пока не введены ни в какую конвенцию?
Мария Кравченко: Нет, это рекомендации.
Борис Грозовский: Очень проблематично и само определение понятия "высказывание". Допустим, репост – это высказывание, а лайк? Является ли высказыванием, да еще и распространяемым, одобрение чужого высказывания? Это большой вопрос.
Мария Кравченко: Центр "Сова" постоянно занимается развенчиванием мифа о лайках. Ни одного уголовного дела за лайки нет. Это дела о материалах, сохраненных на странице пользователя. Когда в сети "ВКонтакте" ставится лайк, соответствующий материал сохраняется в отдельную папку и висит там.
Борис Грозовский: И в "Одноклассниках" так же.
Очень важен сюжет с публичностью. Были же дела "ВКонтакте" против людей, у которых десять друзей и публикации в режиме "только друзья". И все равно это "общественное распространение".
Сергей Медведев: Это вопрос к интерпретации, к экспертам и к обвинительному уклону всего этого правоприменения.
Религиозные диспуты вообще не должны быть предметом рассмотрения в суде
Мария Кравченко: Верховный суд, который уже дважды выпускал разъяснения о том, как суды должны применять антиэкстремистские, антитеррористические статьи, не смог прописать степень публичности и решил этого не делать. Правоохранительные органы исходят из того, что видели два человека, и этого достаточно.
Сергей Медведев: Такой закон нужен?
Мария Кравченко: Да, и закон, и 282-я статья нужны, но они должны быть сильно изменены. У нас есть конкретные предложения. Что касается 282-й статьи, есть идея о том, что можно ввести административную преюдицию: применять уголовную статью только в случае повторных нарушений, а так ограничиваться административной. Есть и другие варианты – можно сократить первую часть статьи до случаев только явных призывов к насилию или к крайним формам дискриминации, а остальное убрать в Административный кодекс. В любом случае нужно убрать из состава уголовной статьи унижение достоинства как деяние небольшой тяжести и формулировку про социальные группы. Кроме того, мы бы уточнили определение, связанное с религией.
Сергей Медведев: Верующие выделяются в какую-то особую группу?
Мария Кравченко: Религиозные диспуты вообще не должны быть предметом рассмотрения в суде. Есть вопросы о возбуждении ненависти по религиозному признаку. Это бывает. Это вопрос к составу 282-й статьи. И тут, к сожалению, и в Конституции, и в законе о противодействии экстремистской деятельности есть формулировка, которая позволяет правоохранительным органам запрещать любые религиозные тексты, преследовать верующих. Экстремистская деятельность трактуется как пропаганда исключительности и превосходства собственной веры либо неполноценности человека по признаку отношения к религии. Но ведь любые религиозные тексты содержат пропаганду исключительности собственной веры.
Сергей Медведев: А нужно ли криминализовать ненависть? Это же нормальное человеческое чувство.
Мария Кравченко: Наверное, резкие высказывания имеют право на существование, но в том случае, если они не нацелены на пропаганду насилия, массовой агрессии, депортаций и так далее. Подобные разъяснения делал Верховный суд в 2011 году, но суды, к сожалению, не следуют его указанию.
Борис Грозовский: "Религия", "вера" – это ведь тоже понятия растяжимые. Кто-то верит в Сталина, кто-то – в Путина. Депутаты сказали, что пенсионная реформа неправильная, и тем самым оскорбили чувства тех, кто верит в то, что политика правильна. Вот такая у них вера, и этих верующих нельзя обижать, а тех можно.
Сергей Медведев: Нужна ли такая статья в условиях России?
Борис Грозовский: Лично мне близок американский подход, когда преследуется преступление вследствие ненависти, а не язык ненависти сам по себе. У нас никогда не было свободы слова. Очень важно было бы закрепить эту свободу с тем, чтобы потом уже защищать свободу одних от тех, кто неправильно использует свою свободу слова.
Сергей Медведев: Здесь два пласта проблемы. Первый – чисто философский: насколько можно наказывать за слова, насколько криминально испытывать ненависть и вражду к кому-то. А второй пласт – это практика правоприменения (засилье экспертов, обвинительный уклон судов, "палочная система" правоохранительных органов). Это не пересекающиеся вещи.
Мария Кравченко: Аналогичное законодательство есть в той же Западной Европе, но там нет такого количества кейсов, потому что все-таки и правоохранительные органы, и суды стремятся оценивать общественную опасность.
Сергей Медведев: А кейсы в основном, наверное, за Холокост, за фашизм, за оправдание каких-то исторических преступлений?
Мария Кравченко: Нет, это всегда спорные вопросы. Это, скорее, призывы к активным действиям. И нужно понимать, что довольно часто оратор, призывающий к активным действиям, один, а осуществляют эти действия другие люди. И если вторые (обычно это молодые, довольно плохо соображающие люди) берутся за нож и идут убивать, а потом получают за это пожизненные сроки, а те люди, которые побуждали их к этим действиям, не несут никакой ответственности, это тоже неправильная ситуация.
Сергей Медведев: Здесь проблема даже не в самой статье, а в той правоохранительной системе, которая ее применяет. Тут надо менять саму систему правоприменения, которая начинает использовать 282-ю статью в качестве репрессивной дубины.
