Чем была “Изоляция” в Донецке, Украине и Восточной Европе? “Донецкий Гуггенхайм” и гордость региона. Каким образом советский завод изоляционных материалов был превращен в крупнейший международный арт-кластер и платформу культурных инициатив?
Кто, как и зачем захватил и разрушил “Изоляцию” в 2014 году? Зачем боевикам ДНР понадобилось подрывать “трубу-помаду”, символ женского шахтерского труда на территории “Изоляции”? Разрушенные скульптуры и инсталляции, пыточные камеры и тренировочный лагерь боевиков вместо выставочных залов и пространств коворкинга.
Работа в Киеве на новом постиндустриальном пространстве. Культура, урбанистика, идентичность восточных регионов Украины как специальный интерес “Изоляции”. Донбасские студии. Проекты “Общественный договор” (памятник Ленину после его демонтажа) и “Архитектура Украины за линией фронта”. Социальная антропология как способ “Изоляции” исследовать мир. Что такое зона высоких технологий I-Zone?
Екатерина Филюк, арт-критик, куратор художественных программ "Изоляции"; Александр Виноградов, менеджер по коммуникациям; Михаил Глубокий, директор по развитию I-Zone.
Проект Русской и Украинской служб Радио Свобода.
Ведет программу Елена Фанайлова
Елена Фанайлова: "Изоляция" в изгнании – так хотелось бы называть передачу. Речь идет о платформе культурных инициатив "Изоляция", которая существовала в Донецке. Существовала бы и дальше, если бы боевики ДНР не вошли на эту арт-территорию и не разрушили ее, превратив один из важнейших на территории Восточной Европы культурных центров в свой лагерь, тюрьму для пленных и заложников. "Изоляция", как культурный проект и мощная платформа культурных инициатив, перебралась в Киев, и мы будем обсуждать, чем она сейчас занимается. Четыре года в Донецке и четыре года в Киеве – уже почти равноправная история. Это промышленная, индустриальная зона, куда заходят художники, кураторы и преобразуют ее в арт-пространство. Подобных арт-пространств в Европе существует немало, есть такие и в России. Почему было выбрано название "Изоляция"?
Михаил Глубокий: Я работал в "Изоляции" с 2011 года, практически с самого начала. Это завод "Изоляция", его открыли очень давно, в 1964 году, в Советском Союзе, он производил изоляционные материалы, минеральную вату, которая использовалась для утепления труб, подводных лодок. Поскольку в регионе добывали много угля, оставалось много шахтных отбросов, и было принято решение, что эти отбросы можно использовать для производства минеральной ваты, и завод фактически был построен вокруг заброшенной шахты. Потом вата производилась из других материалов, тем не менее, продукция завода была востребована по всей территории бывшего Советского Союза. Лишь в 2000-х годах завод закрыли, потому что были проблемы с железными дорогами, не было возможности ввозить сырье, он стал использоваться под аренду.
Елена Фанайлова: Туда заходят художники, идеологом этого движения является искусствовед и куратор, которая живет в Европе, и это арт-пространство сохраняет название "Изоляция". Но это слово звучит немного пугающе… Или нет? Это же действительно было одно из лучших пространств на территории Восточной Европы по приглашенным звездам, огромным проектам, объему проектов. Само наличие "Изоляции" совершенно противоречит идее Донбасса как депрессивного промышленного региона. Это высокоинтеллектуальный современный проект.
Михаил Глубокий: Это очень важная история – с названием, поскольку основательница Фонда "Изоляция" Любовь Михайлова была дочерью бывшего директора завода. Для нее это была очень глубокая личная связь, важная история, которую знали в городе – завод "Изоляция", остановка "Изоляция", Завод изоляционных материалов. В каком-то смысле название стало пророческим, потому что многие вещи, которые мы делали, происходили только у нас, у нас не было возможности взаимодействовать с городскими властями, они не очень хорошо шли на контакт, или с внутриукраинским контекстом. Мы были больше известны в Европе, в Штатах, к нам приезжали журналисты из Италии, а украинские журналисты не так хотели к нам приезжать, так что изоляция сохранялась и в ежедневной работе.
Елена Фанайлова: А сейчас "Изоляция" оправдывает свое название, или все это по-другому? Вы сейчас тоже находитесь на промышленной территории, что это за пространство?
Александр Виноградов: Сейчас уже больше не "Изоляция", а креативное сообщество I-Zone, это наш новый культурный центр, который "Изоляция" основала в Киеве, он находится на территории Киевского судостроительного, судоремонтного завода. Это 120-летний завод, один из самых старых сохранившихся в Киеве царских заводов. Там остаются еще здания дореволюционных времен. То здание, где мы находимся, – годов 70-80-х, которое к тому моменту, когда команда переехала в Киев, фактически пустовало. Здание было реконструировано, там заменили практически все коммуникации и превратили его в полноценный культурный хаб. Это мультифункциональное пространство, где есть и галерея, и концертный зал, и помещения для мероприятий, есть коворкинг-кафе.
Екатерина Филюк: Мне кажется, что слово "изоляция" всегда вызывает сложности произношения у западных коллег, но ту изоляцию, о которой говорил Миша, нам в Киеве удалось преодолеть. И сейчас у нас более плотное партнерство с самыми разными украинскими организациями, и не только в Киеве, но и в регионах, поэтому здесь изоляция вошла на минимум. Есть два значения – оторванности и изолированности, но также и защиты, прокладки, которой в обществе является, если сказать метафорически, культура.
Елена Фанайлова: За три июньских дня 2014 года этот прекрасный, цветущий проект в Донецке превратился в ничто. Боевики ДНР сначала заняли его со словами, что это будет гуманитарный склад, а через несколько дней выяснилось, что это настоящая боевая база, где существует еще и тюрьма. Вас, Михаил, и ваших коллег выставили за порог, все закрыли, вы не получили доступа ни к чему ценному, что там находилось, а все инсталляции, скульптуры, выставки были уничтожены. Люди, которые туда зашли, игнорировали все запросы, ваши открытые обращения, вы остались за порогом своего дома, который строили много лет, они отобрали ваше имущество.
Современное искусство, по их словам, – это порнография, и должно быть уничтожено
Михаил Глубокий: Мы в первый день имели доступ к помещениям, и наши сотрудники смогли, к счастью, вывезти часть коллекции, в основном плоские вещи, картины, фотографии. Конечно, огромные инсталляции невозможно было вывезти, они там остались и впоследствии были уничтожены. Удалось спасти работы, в основном соцреализма, которые были у нас на выставке, они сказали, что это искусство может существовать. А современное искусство, по их словам, – это порнография, и должно быть уничтожено.
Елена Фанайлова: Боевики взорвали находившуюся на территории завода так называемую "трубу-помаду". Что это был за объект?
Михаил Глубокий: В 2012 году мы делали большой проект вместе с галереей "Континуа", это большая культурная институция из Италии, у них есть несколько галерей по всему миру, и такие именитые люди, как, например, Даниэль Бюрен приехали воплотить несколько проектов у нас на территории. Работа Паскаля Мартина Тейю была выполнена в виде помады. Паскаль очень сильно вдохновлялся историей женщин Донбасса, которые восстанавливали регион, промышленность после войны, поскольку мужчин было мало, многие не вернулись или не могли работать. Люди из ДНР уничтожали эту работу как что-то чужое, но по сути они уничтожали свою историю.
Елена Фанайлова: Свою идентичность, своих женщин, даже своих бабок, которые работали в этих шахтах.
Михаил Глубокий: Когда мы ее строили, люди съезжались со всего города, не могли понять, что происходит, почему и зачем, она была очень высокая и видна со всего города. В 2015 году мы узнали, что работа исчезла, стали активно искать информацию, просили, чтобы кто-то издалека сфотографировал, и в социальные сети вдруг попало анонимное видео. Там были картинки – человек в красной шапке, смайлик и бомба, и это позволило нам расшифровать, о чем они кричат на видео.
Елена Фанайлова: Я заметила на территории уже нынешней "Изоляции" странную серебряную скульптуру оленя, и где-то в документации было, что она стояла в Донецке на довольно высоком месте, на какой-то горке. Что это за фигурка?
Александр Виноградов: Это реплика аналогичной статуи оленя, которую создал один из работников завода "Изоляция" еще в советское время, это было его хобби. Она стояла рядом с "Изоляцией", на вершине холма и стала неформальным символом "Изоляции". Для нас это был символ того, что даже во времена, когда там царила промышленность, все равно культура была, и у рабочих была тяга к культуре, они хотели культурного досуга. Этот олень символизировал связь между промышленным прошлым и культурой, которая пришла на место этого прошлого в Донецке. Олень остался там, но здесь в Киеве мы воссоздали такого же оленя.
Михаил Глубокий: Олень установлен на верхушке горы из пустой породы, которая выкопана из шахты, и в 90-е его постоянно воровали, сдавали металлолом. Но потом уже местные люди, которые принимали металлы, знали, что это наш олень, звонили на завод и говорили: "Вашего оленя опять принесли, приезжайте, забирайте". Он очень сильно приварен, вокруг него куча цепей. Когда произошел захват "Изоляции", рядом с этим оленем были позиции снайперов, что тоже очень символично. Но, насколько мы знаем, он все еще на месте.
Елена Фанайлова: Да и на самом заводе "Изоляция" были позиции снайперов. Как вы оттуда уезжали?
Михаил Глубокий: У нас фактически вся команда в течение недели уехала и оказалась в Киеве.
Елена Фанайлова: Вы быстро поняли, что там будет невозможно ничего делать?
Михаил Глубокий: Мы долгое время обсуждали, что мы должны продолжать делать события для людей в Донецке, потому что очень важно, чтобы у них было место, куда они смогут прийти, где они будут свободны, где они смогут открыто говорить, отвлечься от того, что происходит в городе. У нас был запланирован большой фестиваль на май-июнь, который не прошел. Когда центр уже был захвачен, Горсовет был захвачен, к нам приходили люди и говорили: они очень рады, что есть мы, есть место, где мир, и они могут свободно высказываться. Поэтому для нас было очень важно, что мы не закрываемся, продолжаем свою активность. Часть команды поехала в Киев, чтобы встретиться с основательницей фонда, которую уже не пускали в Донецк, и обсудить планы на будущее. В этот момент большинство людей было здесь, и мы узнали, что территория захвачена, часть наших сотрудников находится в черных списках, на блокпостах им лучше не появляться. Люди уезжали абсолютно без вещей. Практически все наши сотрудники выехали, они сейчас в Киеве, и многие продолжают с нами работать.
Елена Фанайлова: Меня очень интересует проект "Общественный договор".
Екатерина Филюк: Это проект, который мы начали в 2016 году, речь в нем шла о разрушении памятников Ленину, тотальной декоммунизации, как к ней относиться. О том, какими должны быть новые памятники, и должны ли они быть на месте старых. Самый яркий пример – пустое место на Бессарабке. Есть пустые площади, пустые постаменты, которые, как мне кажется, даже более красноречивы, чем стоявшие там памятники, они больше говорят о проблемах. Мы взяли в качестве кейса Ленина на бульваре Шевченко, вернее, оставшийся от него пустой постамент, и за последние полтора года сделали на нем четыре временные инсталляции. Для нас было очень важно, что это временные художественные интервенции, мы хотели показать, что с этими довольно странными дырками на теле города можно работать с помощью современного искусства. Две инсталляции были сделаны художницами из Мексики, один из этих проектов был выбран народным голосованием, один проект был сделан румынским художником Мануэлем Пельмушем, и один – иранским художником Махмудом Бакши. Все они были очень разные по своей природе, но, как мне кажется, самое главное, показывали, что не обязательно, чтобы памятник был мраморный или бронзовый, фигуративный, воздвигнутый на века. Могут быть разные способы взаимодействия с пространством, и мы, как жители города, можем участвовать в принятии решений, касающихся того, что там должно быть. Мы проводили соцопросы, сопровождающие эти инсталляции, и выяснили, что люди не хотят видеть это место пустым, они хотели бы чем-то его занять, и это "что-то" ранжируется от лавочки с вай-фаем до таких временных художественных интервенций, или памятников героям АТО или героям Майдана.
Елена Фанайлова: Это и урбанистический проект, и проект, связанный с идентификацией себя как горожанина, и политического животного, и социального животного, которое определяет свое пространство, свое тело, свое поведение.
Екатерина Филюк: Такая работа со сложными темами и сложными контекстами является ядром для нынешней "Изоляции". Этой весной у нас был еще один проект – с датскими художницами, которые предложили серию плакатов для биллбордов и ситилайтов в Киеве. Это были акварельные картинки, на которых цвета украинского флага сливались в очень красивый изумрудно-зеленый цвет, цвет надежды во многих культурах. Они были дополнены очень простыми фразами, апеллирующими к универсальным человеческим ценностям, о том, что наша сила в единстве, мы должны искать точки соприкосновения. Название проекта – "Точки соприкосновения".
Елена Фанайлова: Катерина заговорила про то, что сейчас платформа "Изоляция" заходит в украинские регионы. "Донбасские студии" – это работа с восточными украинскими регионами?
Идея была в том, чтобы прийти к людям там и сказать, что мы с ними, мы их не покидаем
Александр Виноградов: Изначально, когда "Изоляция" переехала в Киев, было решено, что мы не теряем связь с Донбассом. И это связано не только с историей "Изоляции", но также и с тем, что в украинском обществе по-прежнему существует много стереотипов про Донбасс… Поэтому мы инициировали проект "Донбасские студии", это прежде всего научный, академический проект, мы искали финансирование на то, чтобы делать исследования по истории, по социологии. За это время мы выпустили два сборника. Первый сборник был сделан при поддержке Фонда Генриха Белля в Украине, он был посвящен гендерному вопросу, исследовал историю женщин на Донбассе в течение ХХ века. Второй сборник, вышедший в том году, был посвящен Донецку, он называется "Первая линия". Это тематически чуть более широкий сборник, там статьи и про социальные процессы, которые происходили в регионе за последние 25 лет, про урбанистический срез. Мы продолжаем этим заниматься, у нас есть два проекта, связанных с востоком Украины, один – это "Донбасские студии", а другой – "Смена". "Смена" – это проект, направленный на города Донбасса, которые не оккупированы, он начинался с трех больших городов, Мариуполь, Краматорск и Славянск. Это началось в 2015 году, и мы там сделали серию художественных интервенций и культурных событий, чтобы привлечь внимание к этим городам. А изначально идея была в том, чтобы прийти к людям там и сказать, что мы с ними, мы их не покидаем. Когда эти города захватывали, а потом отвоевывали, была сложная ситуация, и "Изоляции" было важно показать, что "мы переехали в Киев, но мы остаемся с вами". В прошлом году начался второй этап этого проекта – в четырех малых городах Донецкой и Луганской областей, это Покровск, Бахмут в Донецкой и Лисичанск и Старобельск в Луганской области. Этот этап проекта "Смена" направлен на то, чтобы изучать опыт городов, в том числе наш опыт в этих городах, и передавать его малым городам, работать с местным сообществом, пытаясь их сориентировать, как можно формировать проекты, свои пожелания, что они хотят изменить. В рамках проекта "Смена" шесть исследователей поехали в Краматорск, Славянск и Мариуполь, чтобы изучить, как изменилась в этих городах за последние четыре года культурная ситуация, ситуация с правами человека, с деятельностью ГО, НГО. Сейчас результаты этих исследований доступны на нашем сайте "Донбасских студий". То есть проект "Смена" очень тесно переплетается с "Донбасскими студиями", хотя изначально это были два отдельных проекта, "Донбасские студии" – большой научный проект, а "Смена" – активное взаимодействие с людьми, реализация конкретных проектов.
Михаил Глубокий: Важной частью "Смены" была помощь развитию культурных проектов, которые инициировали местные активисты в городах. После начала войны очень много людей в регионах поняли свою ответственность за то, что происходит, за свой город, за свою жизнь, и они хотели что-то изменить. Возникло много культурных центров, люди стали собираться, делать проекты, но они не знали, куда двигаться дальше. В рамках этого проекта мы привозили с Запада специалистов, которые имеют похожий опыт. Например, у нас были люди из культурных центров Северной Ирландии, которые на протяжении уже 20 лет при помощи культуры борются с противостоянием в североирландском обществе. И все вопросы, которые были в 2014-16 годах у местных активистов на востоке, они уже прошли, и у них были ответы, подсказки.
Елена Фанайлова: Хочу вспомнить о вашем громком, скандальном проекте в 2015 году на Венецианской бьеннале, когда раздавались жилеты в стиле милитари с хештегом "на каникулах", что отсылает к "зеленым человечкам", к аннексии Крыма, и предлагалось фотографироваться в этих жилетах в павильонах страны-оккупанта.
Михаил Глубокий: Это была совершенно пиратская акция. Мы раздавали униформу всем, кто был на превью биеннале. А поскольку там были самые влиятельные люди, художники, журналисты, арт-критики, эта акция сразу получила очень большую огласку. Были репортажи в "Нью-Йорк Таймс", в "Вашингтон Пост", в "Гардиан" и так далее, это привлекло большое внимание к событиям в Украине. Мы не говорили напрямую об Украине, не говорили, что нас захватили, потому что это людям было бы неинтересно, а мы апеллировали непосредственно к тем странам, которые считают других оккупантами, то есть они могли выбирать любую страну. Кто-то выбирал Сербию, кто-то Англию.
Елена Фанайлова: Еще один ваш проект – "Архитектура Украины за линией фронта".
Александр Виноградов: Это проект "Резиденции", и вообще "Изоляция" одним из важных направлений своей деятельности считает резиденции для художников.
Елена Фанайлова: Человек приезжает туда на какое-то время, имеет возможность работать на месте, и в результате выдает проект.
Александр Виноградов: Да. Это была тематическая "Резиденция" в 2015 году, посвященная Мариуполю. Там было 16 участников со всего мира, и они были из разных дисциплин, там были архитекторы, дизайнеры, художники, урбанисты. Но общая направленность этого проекта была урбанистическая, то есть они должны были приехать в Мариуполь, изучить проблемы, которые там существуют. А Мариуполь был буквально пару месяцев как освобожден. Они должны были идентифицировать точечные проблемы, которые возможно решить тем, что называется городская акупунктура.
Елена Фанайлова: Катя, опишете ваш любимый проект.
С помощью искусства мы можем обсуждать важные болевые точки общества
Екатерина Филюк: Расскажу о важном проекте-эксперименте, который мы делаем в этом году совместно с "Киев-прайдом", он направлен на повышение с помощью современного искусства видимости ЛГБТ-комьюнити в Украине. Мы работаем с организацией, которая не является ни музеем, ни выставочным центром, это "Киев-прайд". Этот проект состоит из нескольких этапов, и первый этапом была "Резиденция", важная часть нашей деятельности. У нас были три украинских художника и несколько международных менторов, которые их поддерживали, проводили с ними различные воркшопы, лекции, дискуссии. Второй этап – реализация работы Татьяны Корнеевой на самом "Киев-прайде", который прошел совсем недавно. И также проект Антона Щебетко, он фотограф, и он снял очень интересную серию, которую мы покажем в сентябре в "Изоляции". И последняя, завершающая часть – это будет инсталляция Алексея Солманова, которая появится тоже осенью в "Изоляции". Кроме этого, есть еще большая образовательная программа, периодически проходят лекции и презентации на эту тему. Это очень интересный и очень позитивный опыт, и конечно, мы хотели бы продолжать работать в этом направлении. Я не говорю сейчас именно об ЛГБТ, но в целом о том, что с помощью искусства мы можем обсуждать важные болевые точки общества.
Елена Фанайлова: И коротко про I-Zone, а это огромная часть работы проекта.
Михаил Глубокий: Одна из целей существования "Изоляции" – развитие потенциала креативных индустрий, креативного бизнеса в регионе. Это высокоиндустриальный регион, где люди в основном работают на заводах, предприятиях, которые обслуживают заводы. Мы хотели показать, что существуют другие варианты, что люди могут работать в творческих профессиях, которые традиционно на Донбассе не считались "правильной" работой. Мы этим занимались долгое время в Донецке, и когда приехали в Киев, мы решили, что нужно этому посвятить отдельный проект, где мы будем поддерживать художников, дизайнеров, людей, которые занимаются креативными индустриями. Для этого мы создали коворкинг, делаем образовательные программы, конкурсы, креативные старт-апы. У нас есть студия, где они могут реализовать свои проекты, и это все и есть I-Zone. Сейчас есть большая программа Евросоюза, которая реализуется в разных странах, по превращению старых индустриальных территорий не просто в культурные центры, а в места, где людей обучают и дают им работу, это коворкинги, креативные хабы. И мы надеемся, что модель I-Zone в Киеве мы потом сможем использовать в малых городах на Донбассе, откуда где люди смогут выйти на международный рынок и, сидя в Авдеевке, делать проекты для Нью-Йорка, получать такие же деньги. Это большое спасение для региона и возможности для его развития.
