- По мнению экспертов, христианство без миссии невозможно по определению. Христос сказал: "Идите и научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына, и Святого Духа".
- Миссия не должна быть агрессивной, принудительной. Это должно быть не изнасилование душ, а проповедь от сердца к сердцу.
- Для того чтобы ребенок воспринял слова проповеди, они должны быть донесены до него авторитетно, но без принуждения. В общении отцов и детей нет места нудному морализаторству.
- В современной России миссионерство явно не приветствуется: одной из первых жертв стали попавшие под запрет и преследуемые Свидетели Иеговы.
Яков Кротов: В нашей студии – протестантский лютеранский епископ Павел Бегичев и православный миссионер Дмитрий Пахомов.
Начнем с небольшого видеоинтервью с Николаем Сыровым, представителем еще одной из главных христианских конфессий – с римо-католическим журналистом, который ведет чудный подкаст о католической жизни и богословии при Храме Непорочного Зачатия в Москве. Вопрос: может ли Церковь быть не миссионерской?
Николай Сыров: Сегодня христианская миссия весьма проста. Моя миссия – это любовь к другому человеку, общение с ним. И в этом плане я не вижу особенного отличия между христианством и не христианством. К идее такой миссии можно довольно легко прийти, исходя из банальных политических и экономических соображений. Любить другого человека элементарно выгоднее в долгосрочной перспективе.
Как стартовала миссия Моисея? С ним заговорил пылающий и не сгорающий терновый куст. Для меня это идеальная метафора миссии, потому что сам по себе терновый куст – довольно никчемное растение, но он использовался для того, чтобы разжечь костер, то есть работал как зажигалка. И миссионер – это зажигалка. Он должен затянуть в свой костер побольше людей, желательно массово, а не по одиночке, он должен пригодиться другому человеку. И без такой миссии христианство – это терновый куст, который так и не загорелся, а из такого куста можно сделать только венец.
Без миссии Церковь не будет Церковью, это будет некий организм, который может мутировать, превратиться во что-то иное. И вот эта миссия на сегодняшний день, в XXI веке - это инструмент, с помощью которого, как ни парадоксально это может прозвучать, можно сохранить Церковь.
Яков Кротов: Была замечательная монография о византийском миссионерстве, и там подчеркивалось, что в Средние века не знали классического миссионерства. Были небольшие группы миссионеров, но, например, то, что князь Владимир решил крестить Русь, это не результат целенаправленной миссии, он добился этого шантажом и какими-то политическими требованиями. Так что миссионерство не всегда было характерно для Церкви. Возможно христианство без миссии?
Мы должны, как блудные дети, вернуться к Отцу, в этом смысл христианской миссии
Дмитрий Пахомов: Невозможно по определению. Христос сказал: "Идите и научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына, и Святого Духа". И это призыв нашего основателя Церкви, которому мы все подчиняемся, мы берем и несем слово Божие от края до края земли. Но миссия не должна быть агрессивной, она не должна быть миссией принуждения. Это должно быть не изнасилование душ, а проповедь от сердца к сердцу, сердца должны воспылать любовью ко Христу, люди должны и понять на уровне разума, и почувствовать на уровне сердца, что без возвращения в лоно Отца Небесного ничего невозможно, что без этого наша жизнь не имеет никакого смысла. Мы должны, как блудные дети, вернуться к Отцу, в этом есть смысл христианской миссии.
Яков Кротов: Я не был на Синае, в монастыре святой Екатерины, где хранится неопалимый куст, но видел фотографии. И меня потрясло, что в той же комнате, где неопалимый куст, в уголке скромно стоит огнетушитель. (смеются) И слова из Евангелия, которые вы процитировали, Дмитрий Вячеславович, это же ведь, по общему мнению текстологов, приписка более позднего времени.
Павел Бегичев: Нет! Абсолютно во всех древних рукописях есть тринитарная формула.
Яков Кротов: Тогда у нас налицо некоторое противоречие, потому что внутри Евангелия Господь Иисус Христос упрекает фарисеев в том, что они обходят моря и земли в поисках тех, кого бы обратить и сделать фарисеями. Он считает, что это плохо. Неужели Господь Иисус – готтентот и разделяет мораль, что если у другого КГБ – это плохо, то у меня КГБ – это хорошо?
Дмитрий Пахомов: Вопрос в другом. Фарисеи, прежде всего, не утруждали себя тем, чтобы объезжать, они только обходили близлежащие страны. Храм в Александрии – это была точная копия храма иерусалимского, и в Александрии он просуществовал на несколько десятков лет дольше, чем сам иерусалимский, хотя с точки зрения тех же фарисеев это было противозаконно.
Можно сказать, что именно в тот момент зарождалось это представление о собственной исключительности. Христос же, давая завет своим апостолам, говорил им, что они должны идти и сеять жертвенную любовь, и христианская миссия – это миссия жертвы, миссия зерна, которое помещается в землю, само умирает, но дает жизнь большому дереву. Такие миссионеры, безусловно, есть: тот же отец Даниил Сысоев, который погиб как мученик. Он - как раз то зерно, которое взошло и помогло Церкви развиваться дальше. Он принес жертвенную любовь, принес себя в жертву во имя Церкви, во имя миссии.
Павел Бегичев: Мне кажется, что здесь принципиально отличается содержание проповеди. Если мы идем и говорим: "Вот есть мы, становитесь членами нашего клуба, клуба любителей толстых бородатых мужчин с крестами, клуба любителей немного заунывного, старомодного пения", – это одно дело. Другое дело, когда мы идем и, как говорил Христос, крестим во имя Отца, Сына и Святого Духа, и предлагаем жизнь вечную, спасая людей.
Яков Кротов: То есть фарисеи плохие, а мы хорошие?
Павел Бегичев: Нет, фарисеи зацикливают людей на себе, делают их своими последователями. Как только мы зацикливаем людей на своей персоне, мы превращаемся в тех же самых фарисеев. А как только мы смещаем объект поклонения с себя на Христа, мы превращаемся в нормальных миссионеров. Пример: отец Александр Мень. У меня никогда не возникало ощущения, что отец Александр сколачивал группу меневцев.
А что касается сущности миссии, как-то мне пришла в голову очень интересная мысль: а зачем еще, собственно говоря, существует Церковь на земле? Ведь на небесах все, что мы делаем на земле, мы будем делать в сто раз лучше. Там будет более совершенная литургия, более совершенное пение, молитвенная жизнь, богопознание будет совершенно, кроме одного – кроме миссии. Мы не сможем на небесах миссионерствовать лучше, чем на земле.
Яков Кротов: Глядя на первобытную историю человечества, мы не видим там миссионерства. В то время, когда появляются письменные памятники (Бронзовый век, времена Гомера, Сократа, пророков), мир уже поделен между религиями: уже есть индуизм, какие-то китайские культы, греческое, римское язычество, уже есть религия Авраама, Моисея, и никто не миссионерствует. Религия и этнос совпадают: какой народ, такая и религия. Может быть, мы стремимся к этому, хотим опять вернуться в мир, который будет разделен: тут православие, тут католичество, тут лютеранство?
Дмитрий Пахомов: Ни в коем случае! То, что было до пришествия в мир Спасителя, это другая история, тогда и задача была другая – сохранить. Как однажды сказал протодиакон Андрей Кураев: "Ветхий Завет можно уподобить полю, на котором была взорвана ядерная бомба". Там остался маленький росточек редкого растения, который нужно было во что бы то ни стало сохранить, и чтобы его спасти, его окопали, огородили, поместили в лабораторные условия. И если уж рядом пыталась прорасти какая-то другая культура, поврежденная, зараженная радиацией, ее уничтожали. То же самое и Ветхий Завет: еврейский народ на тот момент – это была вот такая редкая культура, которую надо было сохранить, но когда в мир пришел Христос, когда Бог стал плотью, очеловечился, началась другая история. Это универсальная миссия по спасению всего человечества.
И вот как на иконе воскресения Христова изображается Христос, побеждающий смерть и протягивающий руки выходящим из гроба Адаму и Еве, это и есть смысл миссии Христа. И мы как миссионеры должны так же открывать гробы, наступать смертью на смерть, как поют старообрядцы, и во имя искупительной жертвы Христа, во имя его миссии быть свидетелями, и так же помогать людям совоскресать со Христом.
Павел Бегичев: Я бы не согласился. Не зря Ной, который 120 лет миссионерствовал, строя ковчег, назван проповедником правды в послании Петра, уже в Новом Завете.
Яков Кротов: А в чем тогда разница между проповедником и миссионером? Ведь Ной обращался с призывом забраться в ковчег к людям, которые разделяли его религиозные взгляды.
Павел Бегичев: Не думаю. Нам трудно представить весь спектр тогдашних религиозных взглядов. Пророки, пятикнижие, исторические книги пронизаны радостным миссионерским духом. Надо сказать, что народ израильский и даже его герои, такие как Самсон, часто проваливали свою миссию. У Самсона была конкретная миссия – побеждать филистимлян, и то он большую часть своей жизни балбесничал: то ворота утащит, то еще что-то.
Яков Кротов: Вот Авраам, отец веры, уходит из городка, где поселился его отец. Он миссионерствует? Я так понимаю, что нет. Он растит детей, его рабы разделяют его религиозные взгляды, потому что они рабы, им некуда деться…
Мы должны во имя искупительной жертвы Христа, во имя его миссии быть свидетелями и помогать людям совоскресать с Христом
Дмитрий Пахомов: Задача Авраама была в том, чтобы спасти человечество и избранный народ, это уже было некое ограждение. Авраам – это попытка Господа Бога спасти человечество. Так же, как и Ной пытался миссионерствовать, но потом, как написано в Библии, "и раскаялся Бог, что сотворил человека, погубя его в потоках водных". И вот этот первородный грех возрос в Хаме, в Ханане, дальше пытались построить Вавилонскую башню… И вот как раз Авраам был вынужден по поручению Божьему спасать малое стадо от новых бесконечных попыток построить Вавилонскую башню и прогневить Бога. И он, безусловно, миссионерствовал тем, с кем вступал в общение. И даже во времена Авраама были праведный священник Мелхиседек, царь и священник в одном флаконе. Такие тоже были, но их было очень мало. И вот эти праведники, хранители истинной веры объединялись. И задача Авраама была как раз – собрать рассеянное по лицу земли, собрать верных, для того чтобы в дальнейшем их спасти.
Яков Кротов: У меня было ощущение, что у него одна задача – выжить любой ценой! Поэтому он врал фараону про свою жену, дал взятку. Но, как я понимаю, он воспитывал детей в вере.
Дмитрий Пахомов: Да, в этом и была его миссия.
Яков Кротов: По-моему, из всех способов проповеди веры религиозное воспитание в семье - самый рискованный.
Дмитрий Пахомов: И неблагодарный.
Павел Бегичев: Это рискованно, но это миссия. Это люди, которых дал тебе Бог. Я как отец несу ответственность за своих детей до момента, когда они сами принимают какие-то решения.
Яков Кротов: Тот же отец Александр Мень и его брат в 30-40-е, самые атеистические годы, когда любое миссионерство было под запретом, выросли благодаря своей матери и ее православным подругам. Но на один такой казус я могу привести миллионы случаев, когда семейное религиозное воспитание не только не помогло, а страшно повредило потому что ребенок со скукой выслушивал все это. И проблема не в том, что родители плохие, а в том, что родитель по отношению к ребенку находится в сложном для миссионера положении. Родитель властвует, а ребенок еще неполноценен, слаб, и в этих условиях мы можем говорить о Боге, открывать свое самое внутреннее, но это как сексуальное просвещение: до шести лет можно говорить, но ребенок просто ничего не поймет.
Дмитрий Пахомов: Отец Яков, зачем существует институт воспреемников, крестных?
Павел Бегичев: Крестный – это член Церкви, который обладает авторитетом, стоит как бы вне собственной семьи, и его задача – быть непререкаемым авторитетом, как бы независимым от родителей.
Яков Кротов: Непререкаемый авторитет – это и есть слабое место миссии, обращенной к ребенку? Не важно, учитель это в школе, крестный отец или родитель. Можно ли быть миссионером, обладая непререкаемостью?
Дмитрий Пахомов: Для того чтобы ребенок воспринял слова проповеди, они должны быть донесены до него авторитетно, но без принуждения. Это можно сделать. У меня был такой пример. В 2004 году меня попросили быть крестным у двухлетнего мальчика. В течение четырех лет я общался с этой семьей, а потом потерял контакт. Сейчас мама этого уже четырнадцатилетнего парня меня нашла, и выяснилось: то, что я говорил его матери и сестрам, упало в благодатную почву его сердца, и сейчас мальчик уже мечтает поступить в семинарию. Это фантастика! Он – верующий человек, он этим горит и хочет идти этим путем. Так что институт воспреемников – это правильный институт.
Павел Бегичев: В общении отцов и детей не должно быть нудного морализаторства. И просто невозможно исключить передачу веры из общения с детьми. Родители в любом случае что-то передают ребенку. Конечно, существуют разные методики донесения до детей религиозных истин, и они должны быть не скучными, не зубодробительными, не вызывающими позевывание и отвращение.
Яков Кротов: Методик много, верующих мало!
Павел Бегичев: Да. И детей-то воспитываем, на самом деле, не столько мы, сколько наш пример. Поэтому я всегда молился только так: Господи, я в этом вообще ничего не понимаю, дай мне только не навредить, а ты уж сам как-нибудь восполни все мои недостатки и в деле воспитания детей, и в деле построения семейных отношений. И Господь, видимо, сжаливается надо мной.
Яков Кротов: И все-таки вот два риска миссии по отношению к детям. Один риск – что ребенок откликнется и вырастет ханжой, который никогда не переживал сомнений в вере. А второй риск, что ребенок откликнется, и у него будут Дед Мороз, Санта Клаус и Бог.
Павел Бегичев: Как явления одного порядка.
Яков Кротов: И к 10-11 годам он эти явления…
Павел Бегичев: Задвинет в область сказочного.
Яков Кротов: Игрового. На Новый год ставят же фигурку Деда Мороза. Вы этого хотите?
Дмитрий Пахомов: Существуют разные точки зрения даже внутри Православной церкви. Есть известнейший профессор Московской духовной академии Алексей Осипов, который является противником крещения младенцев, он считает, что крещение нужно принимать в полусознательном возрасте, лет в семь-восемь.
Яков Кротов: Или после шестидесяти. А в IV веке все крестились перед смертью.
Дмитрий Пахомов: Само по себе крещение, которое совершается над человеком, не должно восприниматься как дань традиции.
Павел Бегичев: Когда смешиваются Церковь и государство, когда государство пытается навязать свой закон, чтобы был порядок, это не совсем правильно.
Яков Кротов: Допустим, государства нет, есть Авраам и детки. Авраам и есть государство для своих детей. И ничем не лучше.
Дмитрий Пахомов: Лучше, потому что государство не имеет функции любви, оно имеет только функцию подчинения и порядка.
Яков Кротов: Классическая ситуация ненависти к миссионеру – сейчас идет массовый наезд спецслужб на Свидетелей Иеговы. Они – не первые жертвы, первые – мусульмане не одобренных течений. Вторая жертва, еще в начале 90-х - это римо-католики, когда выслали сразу десяток человек. Но на Свидетелей идет уже многолетний накат. Проблема в том, что абсолютное большинство людей не любят Свидетелей Иеговы: чего он звонят в мою дверь… "Разносчикам рекламы и Свидетелям Иеговы просьба не стучать" – есть такие объявления.
Павел Бегичев: Апостол Павел поэтому и говорил: "Со внешними обходитесь благоразумно". Есть две разных миссионерских методики, одна – методика кражи чужого времени, когда я хватаю вас за рукав и говорю: "Не хотите ли поговорить о Господе нашем Кришне?" – или еще о ком-то. Другая методика – это методика покупки времени, о чем говорил Николай Сыров в самом начале: это значит стать нужным, полезным человеком.
Дмитрий Пахомов: Вот два подхода к миссии в католическом мире относительно Китая. Есть подход отцов-иезуитов, которые совершали мессы в Китае, одеваясь в традиционные для него облачения, называя храмы храмами неба, но вкладывая в это глубокое христианское содержание. А другая была миссия отцов-францисканцев, которые говорили: "Нет, мы должны молиться только так, как в Риме, так кланяться, а сяк не кланяться. И предыдущий папа Римский поддерживал позицию иезуитов, и благодаря этой миссии император чуть не стал христианином. А благодаря сменившемуся папе и сменившемуся миссионерскому подходу, в Китае потом начались христианские погромы.
Самое страшное, когда человек пытается воспринимать свое миссионерское служение как работу
Миссия может быть двоякой, и мы должны понимать человека, исходить из его потребностей, становиться ему нужными, или же мы хватаем его и говорим: "Ты должен, такой нечестивец, стать благочестивым, а мы тебе объясним, как". Вот это неправильный подход. К сожалению, миссионерская деятельность уличного формата, "уличная миссия", когда дергали людей, кидали им листовки и прочее, - это неправильный подход, необходимо пользоваться другими методиками.
Павел Бегичев: Да, и их много! Известна методика, когда доктор Дуайт Муди и знаменитый певец работали в паре. Человек с оперным голосом вставал посреди улицы и вдруг начинал петь, а голос был такой, что все невольно останавливались, слушали и рукоплескали. А потом выходил Муди и объяснял песню: она была христианского содержания. Вот это покупка времени. Никто никого не принуждал, люди могли остановиться или пойти дальше, но кто-то заинтересовывался и добровольно отдавал свое время. А как критиковали Уильяма Бута, основателя Армии спасения, за то, что он использовал духовой оркестр для благовестия перед проповедью и военную форму! А он говорил: "Если я приобрету для Христа на одного человека больше, стоя на голове и ногами ударяя в тарелки, я выучусь стоять на голове и ударять ногами в тарелки".
Яков Кротов: Если я буду рассказывать о Христе, матерясь, я из восьми миллиардов выбираю людей, которые матерятся и хотят продолжать материться, веруя. Если мы используем архаизмы, мы, во-первых, отсекаем детей, потому что их это отпугивает, и, во-вторых, подбираем людей, которые, условно говоря, хотят, чтобы в Церкви все было вверх ногами, чтобы Церковь была кластером необычного. Значит, этим текстом мы создаем барьер между Богом и людьми, а вовсе не объединяем.
Павел Бегичев: Не всегда так. Иногда наша необычность является притягивающим фактором. Вот вы ходите в церковной одежде и с крестом – это ведь проповедь. А Иоанн Креститель ходил в одежде из верблюжьего волоса, кожаном поясе и так далее. Я знал одного баптиста, который сам делал значки с библейскими цитатами, но всегда в конце ставил знак вопроса: "Бог есть любовь?" И я его спросил: "Почему тут знак вопроса?" – а он ответил: "А чтобы ты спросил".
Есть хорошее слово "интенция", миссионерская интенция. Сердце наполнено любовью, а не желанием приобрести потребности, не желанием отработать спонсорские деньги и потом написать миссионерский отчет. Я работал в палаточной миссии и знаю, как составляются отчеты в протестантском мире. По этим отчетам весь мир должен уже тридцать раз прийти ко Христу.
И на самом деле всегда видна эта разница – немного таких сумасшедших, не от мира сего, любящих людей, сквозь черты которых проступают черты Спасителя - в улыбке, в глазах. Вот когда я прочел "Сын человеческий" Александра Меня, еще будучи совершенно далеким от религии человеком, я был потрясен! Когда за человеком, за его словами и образом жизни проступает Христос, вот это настоящий миссионер! И вот тут совершенно не важно, обличен ли он родительской или еще какой-то властью, ты смотришь не на это, ты видишь любящее лицо Христа, видишь самого Господа. А бывает, что человек и властью облечен, и анекдоты он тебе рассказывает, и веселит тебя, а ты только зевнешь, перекрестишься и пойдешь прочь, потому что видно, что человек отрабатывает что-то свое – то ли деньги, то ли тщеславие чешет…
Дмитрий Пахомов: Самое страшное, когда человек пытается воспринимать свое миссионерское служение как работу. Это не работа, это, прежде всего, призвание. А в современной Русской Православной церкви времен патриарха Кирилла – отчеты, отчеты, отчеты… На каждом приходе есть штатная должность миссионера, катехизатора, молодежного работника, социального работника, но зачастую все превращается в банальные отчеты. На епархиальном и синодальном уровне смотрят не на реальные результаты, а на цифры в отчетах. Это смерть христианства!
Как говорил патриарх Алексий Первый Симанский, гонения – это тот утюг, который выжигает вшей с хитона Христова. Не дай бог, чтобы на Церковь опять были гонения, как в ХХ веке! Но такие отчетные системы как раз это и провоцируют.
Яков Кротов: Мне вспоминается резолюция святого митрополита Филарета Дроздова: он был цензором по должности, и ему прислали светскую литературу, где затрагивались церковные проблемы. И на книге, обличающей Французскую революцию, напротив фразы: "Сама свирепость якобинского террора способствовала процветанию святости мучеников", – митрополит Филарет написал на полях: "Много чести свирепости, мало чести святости".
Если говорить про отчетность, то патриархия – лишь отражение государственной жизни. Если бы не режим, в котором она существует, никто не стал бы это писать. А потом, разве это не разновидность идолопоклонства, которое есть в отношениях родителей и детей, епископа и прихожан, когда мы смотрим не на внутренность, а на параметры, на компетенции? В университет поступил, зарплата 80 тысяч – "пятерка", 40 тысяч – "четверка", 20 тысяч – "двойка". Так чем мы лучше? И зачем тогда миссионерствовать?
Вот идет спокойно человек, у него в голове – зарплата, семья, пенсия. Есть у него в голове истина? Нет, он думает не об этом. У него нет интенции быть обмиссионеренным. А тут мы со своей миссионерской интенцией. Бог миссионерствует, он обращается к тем, кто его ищет, или ко всем?
Павел Бегичев: Нет, "я открылся не искавшим меня" – это Христос беседует с самарянкой. У женщины была вполне конкретная задача – набрать воды. Христос говорит: "Я тебе дам воду живую", - в общем, водопровод проведу, не будешь сюда приходить черпать. Ну, и слово за слово вышли на место поклонения, на мессию, на жизнь вечную и так далее. И оставила она свой водонос, и пошла, и привела кучу народу, и уже "не по твоим словам веруем, а потому, что сами видели". Это и есть такое миссионерство, которое обращается сначала к потребностям человека, а потом через эти потребности вскрывает корень всех потребностей. Ведь все наши потребности от того, что мы фактически отсечены от Бога своим грехопадением, и нам бы нужно опять к нему привиться, возвратиться к нему блудным детям.
Яков Кротов: А вот представим себе, что мы в 1916 году, и все православные – православные, все лютеране – лютеране, все иудеи – иудеи, а арабы, татары – мусульмане. Вы представляете себе ситуацию, когда некому миссионерствовать? Вы к этому стремитесь?
Павел Бегичев: Нет, всегда есть кому миссионерствовать, потому что внешняя и формальная принадлежность к какой-либо религиозной организации вовсе не означает действительной веры и действительной связи человека с Богом. Всегда есть плевелы, всегда есть пшеница.
Дмитрий Пахомов: Мы верим, что христианство является истинной верой, и чтобы оно становилось достоянием всех и вся, Церковь и миссия не должна быть связана с политикой, она должна быть аполитична. Ведь любая попытка записать по умолчанию каждого в свою категорию – это как раз политическое вмешательство.
Яков Кротов: А если не политика, а просто всех крестили по доброй воле?
Дмитрий Пахомов: Крестить крестили, но не просвещали. Один мой знакомый, очень хороший священник, написал книгу "Мертвые души" о крещеных, но не просвещенных. К сожалению, мертвые души – это то, что нас сопровождало и сопровождает, и этот груз тянет нас всех ко дну. Но за эти мертвые души каждый член Церкви, который наделен словом и призван к миссии, ответит на Страшном суде.
