Одним из главных упреков в адрес российской оппозиции – ее разобщенность. На первый взгляд, действительно, выглядит парадоксально, что на фоне усиливающихся репрессий и ухудшения экономической ситуации оппозиционные политики, журналисты и активисты не могут найти общий язык. Однако если внимательней вглядеться в ситуацию, то ничего нелогичного в ней нет.
Естественные конфликты, связанные с расхождениями во взглядах, в оппозиционном движении существовали всегда. В таких спорах как таковых нет ничего плохого. Всеобщее единство существует только в условиях диктатуры, тогда как в условиях демократии предполагается, что каждая партия и каждый конкретный кандидат представляют прежде всего своих избирателей и ту социальную группу, которая является его "электоральной базой", а потому отражает в первую очередь ее интересы. Однако с этим естественным плюрализмом в российском оппозиционном движении всегда сочеталось несколько дополнительных линий разлома.
Во-первых, не стоит забывать, что в 90-е годы быть либералом или правозащитником считалось так же "модно", как сегодня – являться членом "Единой России" или заявлять о себе как о православном верующем. В условиях перманентного финансового кризиса и идеализации Запада возможности ездить на зарубежные стажировки, развивать контакты за границей и получать западные гранты казались едва ли не верхом успешной карьеры. Нет ничего удивительного, что к либеральному движению наряду с искренними политиками и активистами в тот период примкнуло множество "случайных" людей, так называемых "карьерных демократов". Вины демократической идеологии в этом явлении нет – речь идет всего лишь о естественном свойстве человеческой природы, когда большинство старается ощутить себя частью чего-то престижного и удобного.
По мере выстраивания путинской авторитарной системы значительная часть этих людей перекрасилась в "государственников", однако некоторые предпочли остаться в демократическом движении. Возможность быть "карьерным либералом" существовала практически до 2012 года. Если лидеры оппозиции на федеральном уровне подвергались травле достаточно давно, то политики регионального уровня и некоторые правозащитники чувствовали себя до "Болотного дела" относительно комфортно. Закона "Об иностранных агентах" на тот момент не существовало, уголовные дела за репосты в социальных сетях не могли присниться и в страшном сне, а зарубежные стажировки и гранты все еще были привлекательны.
При этом, разумеется, такая ситуация не означала, что оппозиция была нравственно хуже власти. Коррупция, сведение счетов, борьба за власть и интриги – это основа мафиозно-чекистской системы, созданной в сегодняшней России. Однако "разборки", происходящие внутри правящей элиты, обычно запрятаны в рамках системы, прикрыты пропагандистским лоском и нивелируются жесткой вертикалью, которая не зависит от смены винтиков механизма.
Оппозиция же как минимум последние десять лет находилась на виду, под пристальным вниманием скрытых камер, вмонтированных в прямом смысле слова в спальнях и туалетах. Любая подлость, любая интрига, каждая склока тут же выносилась в публичное пространство, становилась сюжетом новых пропагандистских фильмов, а записи телефонных переговоров и копии финансовых отчетов мгновенно становились достоянием общественности. Дискредитация касалась не только отдельных личностей, но и движения в целом, даже самих понятий "либерализм" и "демократия", с которыми пропаганда за много лет прочно скрепила столь негативный ряд ассоциаций, что у большинства населения они не вызывают ничего, кроме фобий. При этом большинство оппозиционных активистов слишком поздно заметило эти тенденции и оказалось не готово что-то им противопоставить. Не привыкшая говорить о социальных проблемах, загнанная в клише дискредитированной риторики, разобщенная и нравственно небезупречная оппозиция стала чрезвычайно удобным объектом для новой дискредитации.
После 2012 года, и еще сильнее – после начала русско-украинской войны, несмотря на всплеск прогосударственного "патриотизма", у оппозиции, казалось, появился шанс. Случайные люди, не готовые существовать в условиях репрессий и носить клеймо "нацпредателя", стали покидать оппозиционное движение. Им на смену пришли люди, никогда ранее не участвовавшие в общественной жизни, не "испорченные" статусом, не получавшие денег за свою деятельность, но искренне выступившие против войны и тоталитаризма. Эти простые домохозяйки и продавщицы, готовые идти под суд за свои убеждения, студенты и школьники, участвующие в митингах, наряду с "корифеями диссидентства", рискующими жизнью за свою непреклонность, казалось, были способны создать новый костяк демократического движения. К тому же многие лидеры протеста в последние годы осознали былые ошибки и начали говорить с населением об острых социальных проблемах, в ряде случаев – успешно. Однако эта преобразовавшаяся оппозиция столкнулась с новыми, не менее глубокими линиями разлома, во многом ставшими следствием усиления репрессий.
Система "выдавила" в эмиграцию всех, кто хоть как-то угрожал ее столпам, оставив возможность существовать "живыми и на свободе" лишь тем. кто готов к компромиссу
Репрессивные законы, пытки в полиции и ФСБ, аресты и уголовные дела, растущая агрессивность пропаганды – это тяжелейший прессинг, на который каждый реагирует по-разному. Кто-то радикализуется и маргинализируется, кто-то пытается найти еще возможные в нынешних условиях, и следовательно, наиболее безболезненные для власти виды оппозиционной деятельности (чаще всего на локальном уровне), а многие, как справедливо отмечает Елизавета Александрова-Зорина, сдаются под давлением угрозами, уезжают из страны или перестают участвовать в протестах.
По факту сегодня недовольные в России разделились и по взглядам, и по целям, и по методам действий. Подавляющее большинство протестных выступлений сегодня организует команда Алексея Навального; эти протесты имеют антикоррупционный характер. Внешняя политика России практически не упоминается, многие организаторы таких акций готовы идти на компромиссы по части Крыма и Украины, справедливо полагая, что в противном случае у них не остается шансов завоевать популярность российских избирателей.
Однако часть протестно настроенных граждан все еще не приемлет компромиссов в вопросах о Крыме, Донбассе и других преступлений российского государства. Многие негативно относятся к участникам антикоррупционных протестов, поскольку воспринимают любые компромиссные формы как нормализацию ненормального и соучастие в агрессии. Однако поскольку именно эта группа является основным объектом репрессий, в ней выше, чем в других группах, чувствуется страх перед активным проявлением своей позиции и участием в каких-либо акциях. Кроме того, у этих людей нет лидера, поскольку все более-менее заметные приверженцы этой точки зрения вынуждены были эмигрировать из России. По сути система "выдавила" в эмиграцию всех, кто хоть как-то угрожал ее столпам, оставив возможность существовать "живыми и на свободе" лишь тем. кто готов к компромиссу.
Среди этих фигур тоже нет единства относительно целей их оппозиционной деятельности. Кто-то стремится попасть во власть и попробовать "влиять на ситуацию изнутри", кто-то ставит целью только наказать отдельных коррупционеров, кто-то надеется сместить Владимира Путина, и открыто настаивает на последующей люстрации и суде, а кто-то, наоборот, готов "перехватить" власть на условиях максимального компромисса, без всяких последствий для Кремля.
При этом в условиях постоянного прессинга со стороны секретных служб, прослушек, провокаций и арестов степень взаимного недоверия оппозиционеров возрастает на всех уровнях. Приверженец другой точки зрения воспринимается уже не как оппонент, но как внедренный агент ФСБ. При этом ФСБ действительно пытается внедрять своих людей в различные оппозиционные группы, в результате чего взаимные подозрения членов этих групп приобретают параноидальный характер.
Еще большая разобщенность наблюдается в методах политической работы. Если "легальная" оппозиция все еще настаивает на необходимости участия в выборах, то более радикальная ее часть, напротив, уверена в полной бесполезности и даже вредности такого подхода. Те, кто выбрал принцип неучастия, не выработали пока для себя иной действенной стратегии. Споры касаются и менее существенных моментов: стоит ли участвовать в дискуссиях на пропагандистских шоу, публиковаться в СМИ, объединяться с дискредитировавшими себя деятелями...
Разница в методах работы тоже становится катализатором взаимных подозрений. Репрессии власти носят бессистемный и зачастую случайный характер, потому подозрительно выглядит и излишняя смелость ("он знает, что ему ничего не будет"), и излишняя осторожность ("он боится идти против своих хозяев"), и наличие проблем с полицией ("его наверняка сломали при аресте"), и отсутствие таких проблем ("а почему его еще не посадили?"). При этом кого-то периодически действительно ломают, после чего страхи многократно усиливаются.
Остаются еще разного рода "точечные протестующие": дальнобойщики, врачи, учителя. Однако объединиться в какое-либо движение с едиными целями и способами их достижения у них также не получается. Более того, одним из проявлений самоуничтожающего конформизма российского большинства стало ярко выраженное желание отмежеваться от очередных жертв произвола. Совсем немногие готовы солидаризоваться с пострадавшими, поскольку именно в лояльности властям они видят хоть какую-то гарантию защищенности для себя лично. До тех пор, пока репрессии касаются отдельных категорий людей, все остальные пытаются радоваться тому, что они не сторонники Украины, не оппозиционеры, не дальнобойщики, не Свидетели Иеговы, не жители московских пятиэтажек и далее по списку.
Поэтому в российском демократическом движении и сложилась парадоксальная ситуация. В этом движении стало заметно меньше "жуликов и карьеристов". При этом стали заметнее "корифеи диссидентства", многократно доказавшие свою смелость и профессионализм, а также множество простых бескорыстных людей, искренне желающих перемен. Появились даже довольно профессиональные стратеги, научившиеся говорить с людьми об их текущих проблемах и избегать острых тем, вызывающих у обывателей фобии. Однако многолетнее размывание в стране моральных норм, запугивания, привычка к пассивности и конформизму, а также долгая и успешная дискредитация оппозиции уже сделали свое дело. Страх, цинизм и недоверие заставляет большинство населения все еще цепляться за мнимую стабильность, а у оппозиции по-прежнему не хватает сил преодолеть разрозненность.
Ксения Кириллова – журналист, живет в США
Высказанные в рубрике "Блоги" мнения могут не отражать точку зрения редакции
