"Рождение и смерть – исключительный опыт. Жизнь – мимолетное удовольствие". Таким описанием своего нового фильма "Кульминация" ограничился Гаспар Ноэ, дав в каталог лишь фотографию кувшина с сангрией. Ничего больше об этом фильме заранее и не следует знать, с другой стороны, пересказом его не испортить. Два десятка танцоров исполняют номер, а затем устраивают вечеринку по случаю прогона. Диджей Daddy ставит виниловые пластинки, молодые люди пьют сангрию, делятся ожиданиями – преимущественно сексуальными – от вечера. Но что-то пошло не так: в алкоголь подмешали ЛСД. Разве это повод прекратить веселье?

Такое кино мог бы снять Алехандро Ходоровский в начале семидесятых. Это почти что притча – мы так и не узнаем, что это за странное место, где оказались герои. В начале они обсуждают пугающие сатанинские знаки на стенах, которые нам тоже не покажут. За пределами этого здания, где персонажи репетируют и живут, только пугающая белизна снега. За дверь вытолкают одного из танцоров – и очевидно, что оттуда не возвращаются. Отсутствие мобильных телефонов, VHS-кассеты и список музыкальных треков указывают на то, что действие происходит в прошлом. Так оно и есть: Ноэ рассказывает, что вдохновлялся 1995 и 1996 годами, когда Daft Punk выпустили первую пластинку, а члены секты "Орден солнечного храма", руководимой дирижером Мишелем Табачником, устроили во Франции коллективное самоубийство.

Все источники вдохновения Ноэ выдает в самом начале с долгим планом книжных полок рядом с телевизором. Уверен, что это всё из его личной библиотеки. Порнографический роман Жоржа Батая "История глаза", запрещенная во Франции книга "Самоубийство, метод употребления", киноведческие книги Лотте Айснер, кассеты с фильмами Жулавского. "Кульминация", вопреки ожиданиям, оказалась гораздо мягче, чем того можно было ожидать от Ноэ, но все равно это самая безумная (в хорошем смысле слова) работа фестиваля, а, быть может, и года. Это еще и фильм-перформанс. Снятый в здании заброшенной школы за две недели без сценария, он поражает виртуозностью. В какой-то момент монтажные склейки вовсе исчезают, а камера вольно кружит, парит, переворачивается, пока герои все больше сходят с ума. Среди 24 действующих лиц большинство – непрофессиональные актеры, многие из них танцоры, есть даже русская девушка (повторяющая раз за разом в кадре единственно подходящее слово для описания происходящего). Наблюдать за ними невероятно интересно, поскольку Ноэ дал им свободу выражать себя любым соответствующим моменту образом, прежде всего, через танец и движения.

Увы, "Кульминация" оказалась не по зубам отборочной комиссии основного конкурса, и потому ее премьера состоялась в параллельной секции "Двухнедельник режиссеров". Пока это единственный просчет: на сегодняшний день Канн-2018 кажется самым сильным по программе фестивалем за многие годы. Даже тематически Ноэ созвучен всем сквозным мотивам фестиваля, построенного в этом году вокруг ретродрам, движимых музыкой: "Лето" Кирилла Серебренникова, "Холодная война" Павла Павликовского, "Нравиться, любить, быстро бежать" Кристофа Оноре, "Пепельный – самый чистый белый" Цзя Чжанке.

Теплее всего пока встретили третий фильм итальянского режиссера Аличе Рорвахер "Счастливый Лазарь". Признаться, не припомнить такой эйфории и таких оваций после показа. Это снятое на 16 мм кино словно не принадлежит нашему времени, будто бы это случайно найденный фильм Эрманно Ольми или Витторио де Сеты. Но, конечно, нет, поскольку Рорвахер (ее "Чудеса" получили Гран-при четыре года назад) очень быстро узнается – по тому, как она изображает людей, с каким вниманием к ним относится, как у нее прорастает сказочное и религиозное из реалистического. Действие происходит в вымышленной деревне Инвиолата ("неприкосновенная", "непорочная"), отрезанной от внешнего мира разрушенным мостом. Крестьяне не подозревают, что время слуг давно оказалось позади, и уверены, что принадлежат эксплуатирующей их маркизе де Луне. Та объясняет, что так устроен мир: она использует и обманывает нищих пейзан, а те в свою очередь нагружают лишней работой ангелического Лаззаро. И вдруг цепочка обрывается: Лаззаро счастлив, никого не может и не хочет обидеть.

У фильма двухчастная структура, и потому, наверное, лучше не рассказывать дальше сюжет. Конечно, "Счастливый Лазарь" – редкий пример гуманистического кино, напрочь лишенного слащавости. Можно быть равнодушным к этой истории, не соглашаться, что современный капитализм едва ли чем-то отличается от феодализма, когда дело доходит до самых обездоленных, но невозможно отрицать то, что мы вообще не видим в современном кинематографе режиссеров, которые так бы снимали, как солнечный свет ложится на лица героев. Не говоря уже о том, что Рорвахер вдруг показывает, что еще возможен кинематограф вне оппозиций фестивального/зрительского, как это и было в золотой период итальянского кино, которому она так естественно наследует. Я очень удивлюсь, если она не получит заслуженную "Золотую пальму".

Впрочем, в историю Каннский фестиваль 2018 года войдет только одним фильмом – это "Книга образа" Жан-Люка Годара. Писать про позднего Годара после одного просмотра – непосильная задача, поскольку океан образов, слов, цитат, мыслей буквально сбивает с ног. И в то же время ориентироваться в нем не так сложно, поскольку это действительно очень личный альбом, книга образов, которыми режиссер давно грезит и к которым регулярно обращается, начиная с одного из своих главных шедевров – "История(и) кино" (1989–1999). Не зря первая глава фильма называется Remakes – ремейки, он возвращается ко всем своим последним картинам, включая короткометражку "О происхождении XXI века" (2000), из которой очень много взято в "Книге образов". Это бесконечный зеркальный коридор, поскольку в том коротком метре Годар тоже вставлял сцены из своих фильмов, которые в том же виде оказываются и здесь. Сцены из Аристакисяна, Довженко, Эйзенштейна, Бунюэля, Жака Турнера – тоже подчас те, что он уже не раз использовал, и это завораживает больше всего: неисчерпаемость каждого из этих образов, возможность каждый раз запускать новую линию мысли, возвращаться к ним. Вдруг оказывается, что интересы Годара, как всякого немолодого человека, на самом деле не безграничны, как это порой казалось, и это еще больше позволяет увидеть, насколько личное это для него кино.

Но он показывает, насколько интимная книга образов для каждого зрителя будет своей. Его поток кадров сложился для меня в предельно личное переживание, поскольку и моя жизнь – через многие из моих самых любимых фильмов – оказалась запечатлена у Годара. Это и кадр из "Сицилии!" Жана-Мари Штрауба и Даниэль Юйе, и "Джонни-Гитара" Николаса Рэя, и постоянное возвращение к "Орфею" и Кокто, и целая глава про поезда, первичная сцена кинематографа – в свое время финский режиссер Петер фон Баг написал историю кино через рассказ о фильмах про поезда. Глупость говорить о том, что Годар требует интеллектуального зрителя, напротив, этот фильм располагает к самому эмоциональному подключению, позволяя через ассоциации и воспоминания выстроить собственную автобиографию через автобиографию Годара, увидеть себя через то, что важно для него. Ведь подчас именно благодаря фильмам пишутся истории дружбы и любви. Первостепенно слово "книга". Речь идет и о литературе (впрочем, в финальных титрах режиссер уравнивает "тексты", "картины" и "музыку" – каждое из процитированных им произведений является всем вместе, и это определяет его метод), и о религиозных книгах, и о книге бывшей жены и соавтора Анн-Мари Мьевиль "образы в слове" ("Образ и слово" – подзаголовок "Книги образа"). Ведь и у нее, кстати, был фильм-книга – "Книга Мари"...

Годар снова цитирует, как и в "Прощании с языком", эссе швейцарского писателя Дени де Ружмона "Думать руками". Последние десятилетия руки – сквозной образ Годара, к которому он тоже все время возвращается. В одной из первых сцен он клеит кинопленку. В еще большей степени, чем обычно, здесь он режет изображение, останавливает его, постоянно меняет соотношение сторон экрана, то растягивая кадры, то увеличивая. Много изображений с таймкодами, логотипами, что-то, видимо, просто взято с торрентов в телевизионных записях, попадается, например, логотип телеканала "Культура". Эти логотипы Борис Юхананов называл татуировками времени, без них немыслим его фильм "Назидание". Годар всегда возвращается к России – одна часть озаглавлена "Вечера в Санкт-Петербурге", французское слово nécessaire еще никогда произносилось с таким отчетливым эхом "СССР". (Еще звучит песня Высоцкого "Охота на волков", воистину удивительный фестиваль, где в главном зале Люмьер на протяжении этих дней играет музыка Цоя, Майка Науменко, а теперь и Высоцкого). Наши отношения с образами и кино ведь тоже давно изменились. Этот визуальный поток завораживает своей красотой и тем, как Годар продолжает изобретать все новые приемы. Если в "Прощании с языком" он работал с 3D так, как никто прежде до него, то здесь он играет со звуком, словно делая 3D-звук – его голос "гуляет" по огромному залу, раздаваясь то за спиной, то слева, то справа; иногда кажется, что он сам просто сидит где-то позади зрителя с микрофоном.

Всего несколько сцен не обрывается резко. Это закрывающая "Книгу образов" сцена с танцами из "Удовольствия" (часто встречается перевод "Наслаждение") Макса Офюльса. Это очень дорогая для Годара сцена, в "О происхождении XXI века" ее сопровождал титр "лучшие годы нашей жизни". А в другой – пожалуй, самой эмоциональной – Годар снимает закат (или он тоже откуда-то взял эти кадры?). Словно вслед за Эриком Ромером последний из оставшихся режиссеров Новой волны пытается запечатлеть тот самый зеленый луч, когда солнце вспыхивает зеленым светом. Может быть, я это и придумал, но "Книга образов" позволяет с ней так обращаться.

Если и воспринимать этот фильм как отказ от кино, то этот отказ и есть самое подлинное кино сегодня.