Центр защиты прав СМИ находится в Воронеже – туда обращаются журналисты со всей страны, когда встает угроза уголовного преследования или крупного штрафа. Три года назад эта НКО получила статус "иностранного агента".
Директор и ведущий юрист Центра Галина Арапова рассказала Радио Свобода о том, что изменилось в работе с момента, как государство начало последовательную борьбу с некоммерческими организациями.
В 2016 году Галина Арапова стала первым в России юристом, получившим премию Международной ассоциации адвокатов "За выдающийся вклад практикующего юриста в защиту прав человека". В поздравительной телеграмме губернатор Алексей Гордеев писал: "Благодаря Вам Центр защиты прав СМИ завоевал репутацию одной из самых авторитетных юридических организаций России и зарубежья".
За 22 года работы Центра юридическую помощь получили тысячи журналистов и редакций по всей России.
В прошлом году по делам о диффамации, которые вели юристы Центра, истцы требовали с журналистов и редакций в качестве "компенсации морального вреда" 25 миллионов рублей. По итогам судов пришлось выплатить 95 тысяч, то есть всего 0,38%.
Эта цифра показывает, насколько важен Центр защиты прав СМИ для российской прессы.
"Сотрудница Минюста от стыда глотала валидол"
Как и многие общественные организации в России, Центр финансируется за счет грантов. Российские доноры предпочитают давать средства на экологию, помощь больным детям, культурные, научные проекты и только потом – на весь блок защиты прав человека. С начала двухтысячных, после прихода к власти Владимира Путина, условия финансирования третьего сектора стали ужесточаться, рассказывает Галина Арапова:
– Сначала предпринимателей лишили возможности выделять 3% от прибыли на благотворительные цели. Эти проценты вычитались из налогооблагаемой базы. Теперь официально нельзя пожертвовать ни копейки, за это наказывают как за уход от налогообложения. Это было сильным ударом по возможности развития меценатства в России. Потом сократили число благотворительных фондов, чьи средства освобождались от налогообложения при получении гранта на социально значимые проекты. Раньше было 128, осталось 12. Из них лишь Европейская комиссия дает деньги на правозащитные цели.
Людей можно переломить через коленку, однако видно, что некоторым мерзко участвовать в этом спектакле
Потом, говорит Арапова, появились "иностранные агенты" и "нежелательные организации". Теперь к "иностранным агентам" приравнены зарубежные СМИ, а следующий шаг – видимо, назвать "иноагентами" отдельных граждан.
– Идет расползание "службистской паранойи", по-другому я не могу это объяснить: ощущение, что люди во власти искренне верят, что все вокруг враги и работают против. Доказать, что мы не "иностранные агенты", у нас не было шанса. "Политической деятельностью" сочли мои правовые экспертные комментарии газетам, хотя это часть работы юриста: издания часто просят меня прокомментировать новые законы и судебные дела. Долгое время я была председателем Общественного совета при ГУВД по Воронежской области. Это тоже сочли "политической деятельностью".
Читайте также: анализ действия закона об "иностранных агентах" за пять с половиной лет
– То есть вы ждали, что вас внесут в реестр иноагентов?
– Мы понимали, что дойдет и до нас. Наш Минюст подтягивал всё подряд под "политику" не просто активно, а с упоением. Правда, кроме начальника и его подчиненной, рядовые сотрудники всё понимали. Сотрудница, которой поручили подписать протокол от имени Минюста, от стыда глотала валидол. Я плакала, и ее колотила истерика. Под окнами стояли НОДовцы с плакатами против меня, хотя я прошла мимо них – ноль реакции, они даже не знали меня в лицо и чем на самом деле занимается Центр. Театр абсурда от начала до конца. Сотрудница, подписавшая протокол, упала в обморок в суде, отвечая на наши вопросы, мы вызывали ей скорую, отпаивали водой. Через несколько дней она уволилась.
Людей можно переломить через коленку, заставить их подписать что нужно, однако видно, что некоторым мерзко участвовать в этом спектакле.
"Мы продолжаем помогать. Бесплатно"
– Какие изменения повлек за собой статус иноагента? Стало ли сложнее вам работать?
– Мы утратили возможность работать с госорганами, вести семинары для сотрудников пресс-служб муниципальных, правоохранительных органов, региональных судов. Как, например, распространить пресс-релиз, чтобы потом на вас не подавали в суд? За этими тренингами стояли в очереди, сами организовывали, все оплачивали, ждали окна в моем графике. Я проводила тренинги для всех пресс-служб системы МВД страны, Судебного департамента при Верховном суде. Липецк, Иваново, Тула, Москва, Воронеж, Кемерово… Но нас вносят в реестр – и ждавший полгода Челябинск отменяет семинар. Все продолжают индивидуально консультироваться.
– И вы ведете эти консультации?
– Конечно. А почему нет? Им нужен правовой совет, я им дам его без проблем, мои юристы тоже. Но теперь неофициально. Мы прекратили издательскую деятельность. Наша серия из двенадцати справочников для редакторов и юристов редакций по разным аспектам медиаправа выдержала несколько переизданий. Диффамация в СМИ, освещение вопросов частной жизни, вопросы избирательного права, как освещать экстремальные ситуации, криминальная хроника, судебный репортаж. Многие судьи до сих пор пользуются ими.
– А новое переиздание возможно только с грифом "иностранный агент"?
– Да, судьи не смогут это даже на стол себе положить. Поставили дисклеймер на сайте, что "выполняем функции иностранного агента. Мы считаем решение о внесении Центра защиты прав СМИ в реестр иностранных агентов незаконным и добиваемся его отмены". Но в книге этот дисклеймер должен быть в библиографических данных, а нам безумно противно.
Решение отказаться от книг совпало с усилением просвещения онлайн и резким увеличением объема работы. Возросло количество консультаций с полутора тысяч до четырех с половиной!
Суды нас больше не могут позвать провести семинары для судей по российскому медиазаконодательству и по Европейской конвенции. Они пользовались бешеной популярностью. Была видна динамика, как судьи по-другому рассматривают дела, ссылаются на практику Европейского суда: начали в ней разбираться, им это нравилось, ведь это совсем другой уровень правовой мысли, анализа и квалификации.
Многие районные газеты, работающие под крышей государственных медиахолдингов, не смогли перезаключить с нами договоры о юридической помощи. Мы продолжаем им помогать бесплатно.
Ну и в одном из банков отказались обслуживать наш счет, мы его закрыли.
– Напрягает ли статус тех, кто к вам обращается впервые или повторно?
"Если вы про Арапову, то вы не совсем понимаете, о ком говорите, это полная ерунда"
– Наверняка есть люди, которые не стали к нам обращаться потому, что мы "иноагенты". Но как об этом узнать наверняка? Те, кто нас знает, от сотрудничества не отказались. Они восприняли суд над нами как личный удар, как лишение возможности получить защиту, и поддержали нас, организовали общероссийскую кампанию. За неделю сами сделали сайт поддержки. Снимаю шляпу, спасибо всем. Баннеры о поддержке Центра до сих пор сохраняются в соцсетях и на сайтах ряда онлайн-изданий. Думаю, в Минюсте не ожидали такого.
– Вас высоко ценил губернатор Алексей Гордеев. И вот Центр клеймят статусом иноагента – как реагируют чиновники?
– Многие из них повели себя гораздо более порядочно, чем можно было ожидать. Например, тогдашний начальник Минюста Владимир Орлов на оперативном совещании в правительстве начал рассказывать, как он "героически" разоблачил "клоаку шпионов". Его прервали: "Если вы про Арапову, то вы не совсем понимаете, о ком говорите, это полная ерунда". Ему даже не дали возможности завершить свою пламенную речь.
– То есть часть людей в госструктурах недовольны ситуацией?
– Думаю, они, по крайней мере, увидели противоречие. Они меня воспринимали как профессионала и порядочного человека, и когда на меня навесили злой ярлык, поняли, что что-то тут не так, и не стали участвовать в травле. Надо отдать должное губернатору: он с момента включения в реестр публично поддерживал нас. На пресс-конференции заявил журналистам, что готов, если нужно, свидетельствовать в суде о том, что мы никакой политической деятельностью не занимаемся и являемся авторитетной организацией. Он педантично поздравлял меня со всеми праздниками правительственной телеграммой, с премией, назвал нас гордостью Воронежского края. В ситуации, когда нас уже признали "иноагентом", это было смело. И мы за это искренне благодарны. Но мы не типичный пример, в других регионах всё было гораздо жестче.
"Люди хотят цензуру"
– Галина, иностранные деньги Центр по-прежнему берет?
– А нет других денег! Если есть деятельность, требующая ресурсов (налоги, зарплата), если пятнадцать сотрудников, то варианты какие? Первый – зарабатывать деньги. Второй – работать на благотворительные средства. Мы изначально регистрировались как НКО, зарабатывать не собирались, да и нереально заработать на защите прав человека – это не продажа шин или косметических процедур. Многие журналисты не могут заплатить и 500 рублей за консультацию, для нас это никогда не было условием, помогать или нет.
– А деньги за юридическую помощь вы не можете брать?
– Нет, можем и отчасти это делаем, когда вопрос касается не свободы слова, а, скажем, законодательства о рекламе. В отличие от других НКО, которые работают с жертвами насилия, пыток, родителями погибших в армии срочников, которые очевидно не могут оплатить всю череду судебных процессов, переживая свое горе. Не во всех случаях, когда речь идет о правах человека, можно брать с защищаемых деньги. Поэтому во всем мире правозащита строится на некоммерческих принципах.
Краудфандинг хорош, когда ты обращаешься к широкой аудитории и она понимает ценность того, что ты защищаешь
Мы работаем с фондами, чтобы журналист не задумывался, может ли он позволить себе получить от юриста помощь, когда его выкидывают из издания, не дают снимать, избивают, подают на него в суд. Но многие редакции с нами советуются по вопросам рекламы и авторского права – с ними у нас договоры на абонентское обслуживание. Они получают шесть опытных юристов 24 часа в сутки. Пишут практически круглосуточно. С нами консультируются юристы из редакций. Но платные консультации составляют лишь 7% нашего бюджета.
– Сейчас некоторые НКО используют краудфандинг: кинуть клич, мол, поддержите нас, кто сколько может, мы делаем хорошее дело.
– Да, но, во-первых, это у нас в обществе воспринимается как "стоять с протянутой рукой", во-вторых, люди в России если и жертвуют, то только на три вещи: на больных детей, бездомных животных и строительство церквей. За прошлый год нам на "Яндекс.Кошелек" поступило 12 тысяч рублей. Краудфандинг хорош, когда ты обращаешься к широкой аудитории и она понимает ценность того, что ты защищаешь. А у нас обычные граждане цензуру хотят ввести. Они понятия не имеют, что такое свобода слова, они считают, что это вседозволенность и детское порно в интернете.
Журналисты-уголовники
– Законодательство в отношении СМИ ужесточается. С какими проблемами журналистов и СМИ в целом вам сейчас приходится работать чаще всего?
– В конце 90-х было больше насилия над журналистами, убийств. Вопрос о публикациях, которые не нравятся, решали монтировкой. В начале двухтысячных больше стали подавать исков в суд, разрешали споры цивилизованно. Года до 2008-го исков о защите чести и достоинства было в среднем 4,5 тысячи в год. Сейчас таких дел около 700, так как появились другие инструменты уесть журналиста.
Увеличилось количество уголовных дел, и многие носят абсолютно циничный, дикий характер, светят реальные сроки или адские штрафы. Возбуждают дела о педофилии, вымогательстве, коммерческом подкупе, заведомо ложном доносе. По нашему приглашению адвокат Тумас Мисакян защищал журналиста в Ростове-на-Дону, Сергея Резника, он был признан политзаключенным, отсидел три года. Занимался расследованием коррупции в правоохранительных органах. Помимо прессы, писал в ЖЖ – более стебно и резко. Назвал "пернатой ослицей" председателя арбитражного суда. Полицейского – "опер-упал-намоченным".
Светит ему 15 лет – за особо крупный размер. А все потому, что он написал, что у начальника Следственного комитета обнаружился домик в заповедной зоне за 200 млн рублей
Чтобы отлучить его от интернета, придумали удобный вариант: поставили паровозом другие обвинения, а "оскорбление представителя власти" – в хвост вагона. Ему вменили покушение на коммерческий подкуп: якобы он договаривался о липовом талоне техосмотра. Единственный свидетель – оперуполномоченный, который рапорт написал. Резник человек импульсивный, прочитал и говорит: "Да вы что, охренели? Опер видел, как я разговаривал с директором автосервиса? Может, я видел, как он к маленькому мальчику приставал? Настолько же безумно". Когда человек защищается от уголовного обвинения, он может говорить разные вещи, это одна из форм защиты. Но ему вменили еще и заведомо ложный донос на опера по поводу педофилии. Потом его битой довели до реанимации. Следствие спросило: "Кого вы подозреваете?" Он назвал нескольких человек, которые могли иметь на него зуб. Это записали как еще один эпизод заведомо ложного доноса. И объяснили, что он организовал нападение на себя ради повышения рейтинга. В итоге у него коммерческий подкуп, заведомо ложный донос, а уже в конце оскорбление представителя органов власти.
То же самое с калининградским редактором газеты "Новые колеса" Игорем Рудниковым. Его обвиняют в том, что он вымогал 50 тысяч долларов у начальника Следственного комитета региона. Первого ноября его арестовали, в трусах и в резиновых тапочках вывели на улицу и так сутки возили – на допрос, на обыски. Плюс один, дождь на улице. Пятьдесят лет человеку. Хотели его унизить. Наручники надевали – руку серьезно повредили, избили. Светит ему 15 лет – за особо крупный размер. А все потому, что он за полгода до того написал, что у начальника Следственного комитета обнаружился домик в заповедной зоне за 200 млн рублей. Редакция его прекратила выпускать газету, от них отказались все типографии в Калининграде. Редактор сидит полгода уже в Лефортово.
Произошло массовое огосударствление прессы. Создали издательские дома, холдинги, куда вошли все районные газеты, утратившие самостоятельность и контроль над контентом. Уровень самоцензуры сильно вырос.
Сильно расширились полномочия Роскомнадзора. Он изначально занимался преимущественно регистрацией СМИ, а сейчас залез в контент. Он занимается контролем за соблюдением законодательства о СМИ, поддерживает реестр запрещенной информации, антипиратский реестр. Контролирует блогеров, "иностранных агентов" в части маркировки о статусе иноагента, блокирует сайты. Контролирует соблюдение закона о персональных данных, законодательства об экстремизме.
Темы замалчиваются, возникает иллюзия, что жизнь прекрасна
Теперь нельзя писать о способах самоубийства и причинах, идентифицировать детей – жертв преступлений. Ты можешь искренне считать, что делаешь доброе дело. А потом – хлоп! – Роскомнадзор требует штраф миллион рублей. Куда ни плюнь, расширяется список оснований для блокировки. Вот зачем нужны семинары для журналистов. Если написать персональные данные пропавшего ребенка, которого всем миром ищут, то после следует данные удалить из интернета (все посты и репосты). Количество претензий к редакциям растет как на дрожжах. Они начинают бояться писать на общественно значимые темы, включая нарушения прав человека, митинги, насилие над детьми. Темы замалчиваются, возникает иллюзия, что жизнь прекрасна, детей не убивают, они не теряются и искать пропавших не надо.
Еще часто выпадает тема "Крым". Если хоть что-то писать о проблемах в регионе кроме того, что там строится замечательный мост, то есть риск быть привлеченным к ответственности по статье "Сепаратизм", таких уголовных дел очень много.
Потом целый тематический блок, который также условно подпадает под "Экстремизм". Огромный перечень деятельности считается экстремизмом, начиная от оскорбления чувств верующих, оправдания терроризма, разжигания национальной и религиозной розни, до демонстрации нацистской символики, даже банальная критика власти. Здесь и правда много подводных камней, писать о межнациональных проблемах сложно, критика в этой сфере или непопулярные суждения особо опасны. Запостил ты плакат "Кукрыниксов" или архивное фото времен войны со свастикой – "Получи, фашист, гранату!" – ты экстремист.
Они педантично ищут мат под гиперссылками, в блогах, в комментариях на сайтах сетевых изданий. Редакции не знают, за что хвататься, какие еще темы избегать, чтобы выжить, – говорит Галина Арапова.
