Законы о декоммунизации Украины, подписанные президентом Петром Порошенко летом 2015 года, предусматривают не только запрет на публичное использование советской символики и переименование городов и улиц. Важная их часть – открытие для всех желающих доступа к архивам советских спецслужб, в том числе – к документам ВЧК-ГПУ-НКВД и МГБ-КГБ СССР, которые сейчас хранятся в архивах МВД и СБУ Украины. Мы уже рассказывали о некоторых находках, сделанных в этих архивах украинскими историками (например, здесь, здесь или здесь). По просьбе Радио Свобода о своем опыте работы с рассекреченными документами из архивов Службы безопасности Украины и о том, каким предстает из них Большой террор в Украине, рассказывает российский исследователь из Санкт-Петербурга Константин Богуславский.
– Как давно у вас возник интерес к работе в архивах, в том числе в архиве СБУ?
– У меня давний интерес к истории, и занимаюсь я этим довольно давно. Я посещал и наши, российские архивы, но в них сейчас не очень просто работать. СБУ же открыла архив ВЧК-ГПУ-НКВД для свободного доступа, можно фотографировать все, что хочешь, получать практически любые документы, которые запрашиваешь. Такого объема информации по делам НКВД, который есть там, в открытом доступе сейчас, наверное, нет нигде.
– Многие люди, с которыми я разговаривал об открытии архивов СБУ, отмечали, что предстоит огромная работа по их каталогизации и систематизации. Как, на ваш взгляд, она продвигается? Вы заранее выясняете, какие именно документы вам нужны, или можете искать новые направления для ваших исследований уже в процессе работы в архиве?
– Заранее нужно сделать запрос на определенные типы документов, которые тебе нужны. В процессе подносят еще какие-то, если они успевают их найти. Каталогизация, наверное, происходит не так быстро, как хотелось бы. Я понимаю, что они зашиваются и количество людей, которые над этим работают, а также технические возможности не безграничны. Я вижу, что они стараются, но это происходит небыстро. Они молодцы, делают важное и трудное дело.
– Возникают ли у сотрудников архива СБУ к вам какие-то вопросы в связи с тем, что вы – гражданин России, приезжаете работать туда из России?
– Согласование происходит несколько дольше, чем если бы я был гражданином Белоруссии или Украины, но в целом вопросов нет. Все мои заявки удовлетворяются.
– Какие документы вас прежде всего интересовали во время последних визитов в архив СБУ и что из найденного произвело на вас самое сильное впечатление?
– Меня больше всего интересуют статистические вопросы, то есть учет, данные по количеству осужденных, расстрелянных. Данные по разным регионам Украины, в основном за 1937–38 годы. Также я запрашивал документы по работе крымской ЧК в 1920–21 годах. Этих дел там не очень много, но это достаточно интересно: расстрелянные князья, княгини, генералы, материалы чрезвычайных комиссий. Мне попался список так называемого Особого отдела Черноазморей (Черного и Азовского морей) – он на 42 страницах, там фамилии огромного количества расстрелянных в Крыму. Среди них я нашел фамилии персонала санатория №10 Красного Креста в Ливадии: была расстреляна княгиня Трубецкая, работавшая сестрой милосердия, княгиня Барятинская, которой на момент расстрела было уже 75 лет. Вместе с ними в Багреевском лесу казнена 53-летняя Ирина Лукинична Булгакова, вдова брата Михаила Булгакова, сестра милосердия.
Один из самых информативных и редких документов, который мне удалось найти, – это документальная справка КГБ УССР о массовых репрессиях на Украине в 1937–38 годах, подготовленная осенью 1964 года. Это 90-страничный совершенно секретный документ. Сейчас от этого доклада остался только один экземпляр, который находится в 42-м статистическом фонде архива СБУ. На папке даже написано: "Выдавать только по личному разрешению главы КГБ УССР". Все копии этого доклада были уничтожены специальными актами. Он остался в единственном экземпляре и никогда не публиковался.
– Ваши исследования сфокусированы только на 37–38 годах?
– Скорее, на годах с 1937-го по 1940-й. Я смотрел очень много дел, когда начали судить и расстреливать сотрудников НКВД, которые проводили репрессии, это в основном дела 1939-1940 годов.
– Каким предстает из этих документов сам процесс перехода от первых массовых репрессий к репрессиям тех, кто их осуществлял?
– Дело в том, что на Украине сменилось несколько наркомов внутренних дел. Сначала расстреляли одного, всю его команду. Потом другого и всю его команду. И так, в общем-то, все это и происходило каждый раз. Сначала был [Израиль Моисеевич] Леплевский, потом был [Александр Иванович] Успенский. Кстати, Успенский предугадал, что его скоро арестуют, и сбежал. Он оставил записку: "Прощайте, дорогие товарищи, ищите мое тело в Днепре" – и якобы утопился. На самом деле, он сбежал и скрывался в разных местах (в апреле 1939 года Успенский был арестован, а 27 января 1940-го – расстрелян. – Прим. РС). Это дело я тоже просматривал, там даже есть эта рукописная записка – ее можно спокойно получить, вам ее выдадут, ее можно посмотреть и потрогать своими руками.
"Труп мой ищите, если он нужен, в Днепре": "предсмертная" записка Александра Успенского из архива СБУ:
– В чем, на ваш взгляд, основные различия между тем, как осуществлялся Большой террор в России и Украине?
– Кардинальная разница, естественно, в национальном составе. На Украине первыми по числу расстрелянных были украинцы, не потому, что расстреливали специально их, просто их было больше всего. Вторыми шли поляки и немцы. Если брать социальные группы, то большинство расстрелянных – это кулаки и так называемые "бывшие люди", например, бывшие помещики.
– Вы опубликовали пронзительное письмо одного из заключенных Лукьяновской тюрьмы Сталину. Много ли подобных писем вы нашли в архивах СБУ?
– Да, очень много. Практически все арестованные писали письма Сталину, Калинину, и говорили: "Как же так? Почему с нами так поступили? Мы все время были за партию, а тут такое". Они, как правило, не догадывались, что их родная партия все это с ними и сделала. Они думали, что это какие-то враги народа, засевшие в НКВД.
"Всегда был в почете и много раз премировался, и вдруг, сразу – "враг народа", за что, за какие грехи?" Письмо товарищу Сталину от узника Лукьяновской тюрьмы Киева:
– Пытались ли вы протянуть какие-то ниточки от архивных документов к сегодняшнему дню, найти кого-то из родственников репрессированных, о которых вы узнали в архиве?
– Нет, не пытался. Их слишком много. Это списки на тысячи человек. Хотя недавно я опубликовал документ крымской ЧК, и его прочитал родственник одного из расстрелянных. Он попросил у меня несколько страниц этого списка и там, действительно, нашел своего прадедушку.
– Это был тот же список, в котором вы увидели имя княгини Барятинской?
– Да. Он знал, что его родственников расстреляли вместе с этой княгиней.
– Многие документы хранятся в региональных архивах СБУ. Пытались ли вы работать с ними?
– Обычно киевский архив запрашивает эти дела у региональных отделений, потому что у некоторых из них даже нет читальных залов. Они их присылают в Киев. Я так получил документы из харьковского архива.
– Вы пытались аналогичным образом работать с документами, которые хранятся в архивах ФСБ?
– Да, но для этого желательно быть родственником человека, информацию о котором ты пытаешься узнать. Иначе получить информацию гораздо сложнее. В Киеве открыто практически все, кроме того, что было засекречено уже во время Януковича. Они открыли весь архив НКВД, но были какие-то документы, которые в современное украинское время были еще раз засекречены. Для того чтобы рассекретить и эти документы, они периодически собирают специальные комиссии.
– Наверное, речь идет о документах более поздней эпохи, например, о 50–60-х годах?
– Нет, в архиве мне сказали, что это касалось и некоторых документов 37–38 годов.
– Изучали ли вы документы, в которых есть интересные истории не жертв террора, а их палачей?
– Да, там много документов об исполнителях расстрелов. Например, о таком человеке, как Артём Петрович Зелёный. О нем известно немногое: он был комендантом Харьковского УНКВД и одновременно основным исполнителем приговоров. Я видел своими глазами и листал 15 томов, в которых находятся только акты о расстрелах, подписанные этим Артемом Петровичем Зеленым. Это 15 толстых томов, не содержащие ничего, кроме этих актов размером с четверть листочка бумаги. "Такой-то расстрелян, комендант харьковского УНКВД Зеленый", и его подпись.
Им было подписано более 6000 таких актов, то есть он с 1937 по 1938 год сам расстрелял более 6 тысяч человек. В 1942 году он погиб на фронте. Я думаю, что на постсоветском пространстве, если брать подтвержденные документально данные, он лично осуществил больше всего расстрелов. Назывались фамилии [Василия Михайловича] Блохина, [Петра Ивановича] Магго, цифры, то ли 10, то ли 20 тысяч расстрелянных, но эти цифры скорее гипотетические, никто не знает точно. Известно, что много, но никто из историков не знает точно, сколько человек расстрелял Василий Блохин, главный исполнитель в Москве. В случае с Зеленым это можно подтвердить цифрами. У него насчитали 6200 с чем-то расстрелов.
– Что вас больше всего поражало, когда вы листали эти дела, эти тома со списками расстрелянных? Холодная систематичность? Масштаб?
– Объемы, конечно, поражают. Но при этом задаешься вопросом: а зачем все это было нужно? Я читал огромное количество материалов допросов, где люди сознаются в каких-то неимоверно чудовищных преступлениях, которые просто невозможно было совершить. Каждый день арестовывались какие-то "члены боевых групп", которые должны были взрывать бензоколонки, жечь колхозы. Начинаешь понимать, что это был просто какой-то театр абсурда. Не понимаешь, верили ли они сами в то, что писали.
– Сейчас вы это понимаете? Стало ли для вас более ясным, зачем вообще понадобился Большой террор?
– Сталин, с его точки зрения, хотел обезопасить страну, уничтожив в ней внутреннюю контрреволюцию. Кто были эти внутренние контрреволюционеры? В основном бывшие кулаки, помещики, жандармы. Они все состояли на учете в НКВД и по приказу №00447 их решили уничтожить, а вместе с ними – еще и уголовников. Потом начались "национальные операции", когда массово арестовывали представителей той или иной национальности и происхождения, в основном из враждебных стран, которые окружали СССР. Это Польша, Япония, Румыния и вдобавок, естественно, Германия, которая хоть и не граничила с СССР, но там у власти были нацисты.
Телеграмма за подписью Николая Ежова, отправленная из Москвы в УНКВД Харьковской области 4 июля 1937 года. С нее и с секретного оперативного приказа №00447 фактически начался Большой террор:
Изначально было намечено определенное количество, но когда людей стали вызывать на допросы и пытать, когда один человек стал сдавать пятерых, а те пятеро – еще 20 человек, все это стало разрастаться. В какой-то момент, как мне кажется, власть даже потеряла контроль над этим. Естественно, из 10 человек 9 не выдерживали пыток, оговаривали своих знакомых, тех брали, включали в эти мифические организации из враждебных стран, точно так же пытали, и в итоге все это разрослось до таких чудовищных масштабов.
– Можете ли вы сравнить, как хранят память о жертвах Большого террора в России и в Украине? Много ли таких же исследователей, как вы, работают с этими документами? Интересна ли обществу эта тема, много ли публикаций о репрессиях?
– Публикаций гораздо больше, чем в России. Там работает над этим гораздо больше исследователей, и работают очень плотно. При этом нужно понимать, что у них все-таки есть для этого благодатная почва. Ты записался в архив, пришел, нашел все, что тебе нужно. Ты не ждешь годами какую-то одну выписку. Просто приходишь, как в библиотеку, и ищешь то, что тебе нужно. А дел там – миллион. И, конечно, все это выливается в очень большое количество работ, которые издаются, – говорит Константин Богуславский.
За период "Большого террора" на территории Украины, по оценкам историков, были осуждены почти 200 тысяч человек. Точное число расстрелянных неизвестно – по приблизительным оценкам, высшая мера наказания применялась в 2/3 случаев. Многие арестованные погибли в ссылках и лагерях. Всего, по разным оценкам, в 1937–38 годах в СССР были арестованы и приговорены к расстрелу от 700 тысяч до полутора миллионов человек.
