Обвиняемый в получении взятки в 2 миллиона долларов экс-министр экономического развития России Алексей Улюкаев, выступая с последним словом в суде (полный текст здесь. – РС), заявил о своей невиновности и совершенной в отношении него "чудовищно жестокой провокации". Процесс по уголовному делу бывший министр назвал "цирком". "Но я хочу сказать, что колокол может начать звонить по любому из вас", – заявил Улюкаев, добавив, что "история его оправдает". Десять лет строгого режима для человека 62 лет от роду не сильно отличаются от смертного приговора, – сказал бывший министр, пообещавший также остаток своей жизни посвятить "отстаиванию интересов людей". "Только когда сам попадаешь в беду, начинаешь понимать, как тяжело на самом деле живут люди. А когда у тебя есть все, то просто отворачиваешься. Простите меня, люди", – заявил Улюкаев, поздравивший в завершение своего последнего слова всех с наступающим Новым годом.
Прокурор требует приговорить Улюкаева к 10 годам колонии строгого режима и штрафу в 500 миллионов рублей. Адвокаты экс-министра просят оправдать своего подзащитного. Оглашение приговора по делу Улюкаева назначено на 15 декабря. Улюкаев был задержан в ноябре прошлого года в офисе "Роснефти". По версии следствия, он получил от главы компании "Роснефть" Игоря Сечина взятку за положительную оценку сделки по покупке "Башнефти". Сам экс-министр утверждает, что его задержание – это провокация со стороны Сечина и ФСБ. Несмотря на неоднократные вызовы в суд, Сечин, считающийся одним из ближайших соратников Владимира Путина, на разбирательство по делу Улюкаева так и не явился. Первоначально следствие настаивало, что министр вымогал взятку, однако позже переформулировало обвинение на "получение взятки".
Последнее слово Улюкаева комментирует юрист Алексей Елаев, который особо оговаривает, что не изучал материалов дела, и дает свои пояснения по последнему слову экс-министра на суде как по составляющей судебного процесса.
– В процесс вовлечены фигуры, имеющие достаточно большой политический вес для России, но мне бы хотелось поговорить именно о последнем слове, вне зависимости от политического контекста. Насколько, по вашему мнению, это последнее слово обвиняемого, в данном случае Алексея Улюкаева, было подготовленным? Удивила ли вас, как юриста, такая эмоциональность подсудимого в последнем слове суда по делу о взятке?
– Последнее слово, по Уголовно-процессуальному кодексу, проходит после прений сторон, после выступлений стороны обвинения и стороны защиты. Как правило, оно и должно быть эмоциональным, потому что ничего по существу в нем не рассматривается, никакие новые обстоятельства либо переоценка старых обстоятельств в последнем слове не проводятся. То есть это именно обращение подсудимого к суду, к иным участникам процесса, к слушателям. Поэтому исходя из того, как должно выглядеть последнее слово подсудимого в теории и как оно обычно происходит на практике, это то самое последнее слово подсудимого, каким оно и должно быть.
– И все-таки Улюкаев свою вину отрицает, но когда он говорит о возрасте – своем, детей, родителей, о сроке, который для него требует прокуратура, не выглядит ли это так, что он, скорее, просит о снисхождении?
– Нет, это обычная практика. Вы можете отрицать вину, но тем не менее, вы вправе просить суд в том случае, если вы все-таки будете признаны виновным, о каких-то послаблениях. Это обычная практика в судебном процессе, когда вы говорите: "если вот так, то вот так". Это абсолютно нормально – просить суд учесть все эти обстоятельства при вынесении приговора. В Российской Федерации оправдательными являются, насколько я помню, 0,34 процента приговоров. Исходя из такой общей статистики, подсудимый в российском суде может догадываться, что приговор почти наверняка будет обвинительным. Поэтому не использовать шанс попросить суд о каком-то снисхождении или еще о чем-то дополнительно, это было бы очевидной недоработкой защиты. Это нормально, что он попросил о снисхождении при назначении ему вида и меры наказания.
– Получается, что подсудимый и его адвокаты не верят в справедливость судебной системы в России. Или я неправильно вас понял?
– То, что выглядит неверием в справедливость судебной системы, является просто обычным поведением на процессе. Если бы вас судили, вы бы вели себя точно так же. То есть вы бы отрицали вину, но на всякий случай просили бы учесть наличие малолетних детей, престарелых родителей, сложное финансовое положение. Так выглядят, как правило, все последние слова.
– Для меня, как человека со стороны, все-таки выглядит более убедительным, если в последнем слове перечислить очень четко и без эмоций те нестыковки в обвинительном заключении, которые, как считает Улюкаев, имеют место.
– Это то, с чего я начал. Необходимо различать последнее слово и выступление в прениях. Выступления в прениях тоже были, и они как раз были направлены на перечисление всех нестыковок. Последнее слово идет после выступлений в прениях и является как раз такой вот эмоциональной частью. И именно для этого оно и предназначено в уголовном процессе.
– Насколько профессионально сформулировано последнее слово Улюкаева с точки зрения юриста? Считаете ли вы, что Улюкаев сам писал это слово или ему помогали его адвокаты? Может быть, есть какие-то особенные места в этом выступлении, которые вы бы выделили?
– Я бы выделил то, что в этом последнем слове было некое общее удивление судебной системой российской и общее удивление тем, что к нему, как к министру, применяются те же самые правила, что и ко всем остальным. Я не могу сказать, хорошо это или плохо, но он в шоке, и он даже акцентировал внимание на том, что он министр, на него все смотрят, наблюдают, обсуждают, брал или не брал... Вот это определенное низвержение высокопоставленного чиновника явно было одной из многих эмоций, которая, может быть, довлела над ним при обдумывании и написании последнего слова. Виден ход мысли: "И что, это вот все и ко мне тоже?! Побойтесь Бога! Я же министр!" У меня вот такой осадочек остался, – отмечает юрист Алексей Елаев.
Директор фонда "Петербургская политика" Михаил Виноградов отмечает, что Алексей Улюкаев действовал вполне рационально, произнося свою сегодняшнюю речь в суде.
– На ваш взгляд, это была речь уверенного в свое правоте человека, возмущенного несправедливостью, мольба о снисхождении к Владимиру Путину или Улюкаев просто опустил руки и просил не наказывать его строго?
– Это был способ придать дополнительный резонанс финальному заседанию перед вынесением приговора. И в этом плане речь оказалась достаточно удачной и эффективной, она достаточно сильно затронула многих. Это желание показать, что дело в суде подразвалилось, и это достаточно очевидно. Это в какой-то степени сигнал о том, что, возможно, с точки зрения логики президентской кампании какое-то супержесткое решение по Улюкаеву не является необходимым, а только вызовет избыточный резонанс. Мол, только что, казалось бы, ушли от радикализма по теме Олимпиады, как снова появляются такие шаги, пугающие часть общества и часть политической элиты. Думаю, что для Улюкаева суд прошел достаточно успешно, и вообще сложилось ощущение, что про деньги не знали ни Улюкаев, ни Сечин. Другое дело, что успешная линия защиты – это, понятное дело, не тождественно линии приговора, потому что успешный процесс и приговор – это во многом два очень разных события.
– Вы сказали, что ни Сечин, ни Улюкаев, возможно, не знали про деньги – что вы имели в виду?
– Если взять все утечки информации, все перехваты, все записи, то на них, по идее, Игорь Сечин должен был бы произнести какие-то слова, провоцирующие Улюкаева на разговор о деньгах. Но Сечин их не произносит. Сечин не переподтвердил свои показания в суде. Так что можно себе представить, что это такая операция и против Улюкаева, и против Сечина, но Сечин почему-то не может в этом признаться. Настолько невинными являются сами по себе разговоры и то, что было предъявлено как доказательная база, что можно выдвигать самые разные предположения или конспирологические версии. Ничего убедительного против Улюкаева в суде предъявлено не было, хотя, зная реалии российских органов власти, подобного рода взятку, конечно, можно допустить.
– Исходя из вышесказанного, каким вы видите приговор по этому делу?
– Я уже сказал, что судебный процесс и приговор – это два очень разные, часто не связанные между собой события. В пользу Улюкаева говорит то, что он был под домашним арестом, а это все-таки обычно было свидетельством отсутствия подчеркнутой кровожадности со стороны высших политических руководителей. С другой стороны, чтобы признаться, что дело развалилось, нужна некая политическая воля, и правоохранительная система в этом заинтересована. Поэтому, наверное, с точки зрения здравого смысла доказательной базы и сохранения самооценки чиновничества в России подчеркнуто жесткий приговор был бы, наверное, избыточным. Тем более что мы каждый раз видим по многим чиновникам, что аресты вызывают гораздо больший резонанс, чем сами приговоры. А приговоры воспринимаются либо как очень мягкие, либо как избыточно жесткие. Представить себе, что у Кремля есть желание вынести до марта приговоры по большому количеству уголовных дел, в том числе по всем арестованным губернаторам, конечно, можно. Но признаков такого желания все-таки мы не видим. Поэтому рациональный прогноз, я думаю, в отношении дела Улюкаева невозможен. Понятно, что это политическое решение.
– Если возвращаться к сегодняшнему последнему слову Улюкаева на суде, согласны ли вы с точкой зрения, что он в какой-то мере обращался к чиновничеству в России, предупреждая, что чиновничество ждет, в том числе, и на четвертом сроке Владимира Путина.
– Я думаю, что для любого гражданского чиновника это не секрет – ослабление статуса гражданской службы, в том числе на фоне активности правоохранителей. К тому же аресту Улюкаева предшествовали обыски у Андрея Бельянинова, который тогда возглавлял Федеральную таможенную службу. И понятно, что здравомыслящие чиновники так или иначе соотносят свою активность с теми кампаниями, которые проводятся под флагом борьбы с коррупцией. Я думаю, что Улюкаев обращался ко всем, и к чиновникам, и к правоохранителям, и к Путину, и к оппозиции. Ко всем, кому он интересен. Для того чтобы показать, что у него есть своя правда, а у стороны обвинения если эта правда и есть, то она, в общем-то, не предъявлена.
– Вы сказали, что, когда приговор Улюкаеву будет политическим решением. Но, судя по всему, политическое решение принималось и когда это дело возбуждалось. Как вы считаете, если бы у Кремля была возможность отыграть на год назад, было бы принято решение о возбуждении дела против министра экономического развития?
– Мне кажется, нельзя говорить, что дело Улюкаева – это такая коллективная воля власти. Понятно, что были инициаторы, которые в какой-то момент сказали "да". А с другой стороны, достаточно очевидно, что для того же Дмитрия Медведева дело Улюкаева было крайне болезненным и, по сути, подрывавшим его позиции как премьера. К тому же Медведеву и тогда было некомфортно, и сейчас с этим некомфортно. Поэтому какой-то коллективной воли к аресту Улюкаева, я думаю, у российской власти не было. Была инициатива, которой не сказали "нет", – полагает Михаил Виноградов.
Прокурор Павел Филипчук на заседании суда в четверг заявил, что вина Улюкаева якобы полностью доказана. По его мнению, тот факт, что Улюкаев не мог помешать сделке по покупке "Башнефти", не является убедительным доводом, поскольку экс-министр все равно получил деньги. Операцию ФСБ по задержанию бывшего чиновника прокурор счел законной. Адвокаты Улюкаева, в свою очередь, заявили, что прокуратура не представила фактических доказательств вины их подзащитного. "Даже эмоциональность гособвинителей свидетельствует о том, что сказать им нечего", – добавил адвокат Тимофей Гриднев. Второй адвокат – Лариса Каштанова – охарактеризовала дело словами: "Я тебя слепила из того, что было".
