В конце 1980-х годов, когда в ряде регионов Советского Союза начали публиковаться первые Книги памяти жертв политических репрессий, общество "Мемориал" запустило работу по объединению списков жертв государственного террора и политических преследований в СССР в единый перечень.
В выпущенной в 2001 году на компакт-диске первой версии электронного издания списков было около 130 тысяч имен. 5 декабря 2017 года в офисе "Мемориала" в Москве была представлена обновленная база данных "Жертвы политического террора в СССР". В презентации приняли участие Елена Жемкова, Владимир Лукин, Ян Рачинский, Наталья Солженицына, Кирилл Каледа и Роман Романов.
Елена Жемкова – исполнительный директор международного "Мемориала":
– Мне очень приятно, что параллельно со встречей в Москве такие же презентации нашей долгожданной новой базы данных жертв политических репрессий происходят в мемориальских организациях в других городах – в Томске, в Санкт-Петербурге, в Петрозаводске, в Перми и в Сыктывкаре. Они будут происходить еще. Мне это кажется принципиально важным.
Мы очень долго шли к этому результату. Создание объединенной базы данных мы начали 17 лет назад. Тогда мы поняли, что Книги памяти, которые издаются в 30 экземплярах, не доходят даже до библиотек. Если не заниматься сбором этой информации специально, то она не будет никому доступна. В этом была идея проекта.
Предыдущая база данных была представлена в 2001 году. Тогда стало абсолютно ясно, что вся эта работа невозможна без соединения усилий общества и государства. Именно благодаря Владимиру Петровичу Лукину, который был тогда уполномоченным по правам человека в Российской Федерации, и его коллегам, нам удалось сделать первую версию базы, в которой было только 130 тысяч имен.
Но все-таки база данных – это инструмент. Главное, мы хотели бы поговорить о возвращении имен – разными способами, усилиями разных людей.
Владимир Лукин – председатель совета фонда "Увековечения памяти жертв политических репрессий":
– Мы сейчас живем среди двух юбилеев – столетия Октябрьской революции и 80-летия Большого террора. Слава богу, они не забыты, но мне кажется, что существует некоторая двойственность. С одной стороны, отметить, а с другой – так, чтобы не очень-то и заметить.
Как положительный момент я отметил бы создание общероссийского государственно-общественного памятника жертвам политических репрессий "Стена скорби". Конечно же, это – важнейшее дело. Я знаю, существуют неодинаковые мнения на этот счет. Есть люди, которые считают, что этот памятник открыт несвоевременно, потому что наша власть не совершенна. Это справедливо – наша власть отнюдь не совершенна. Но ждать, когда наша власть станет совершенной, думаю, неправильно, тогда мы просто ничего не дождемся. Очень важно, что этот памятник стал совместной работой не совершенного государства и далеко не совершенного гражданского общества.
Модернизация памятных мест в Бутове – тоже очень важное явление. Я очень рад тому, что открыт памятник жертвам репрессий в Екатеринбурге. Я думаю, что данная мемориальная сторона – это плюс.
Полагаю, наш Фонд постарается не прекратить своей работы. Мы будем советоваться со всеми заинтересованными и думающими людьми, что делать дальше, чтобы это начало продолжалось. Мы постараемся, чтобы было два фактора: чтобы вечна была эта память, которая будоражит сердца, и чтобы мы чувствовали сами себя немножко освобожденными от груза на нашей совести, что мы сделали очень мало для восстановления памяти этих людей.
Ян Рачинский – член Правления международного "Мемориала", куратор проекта:
– Сегодня мы представляем 3 миллиона 100 тысяч имен. Перерыв в 10 лет [между выпусками версий базы данных] связан не только с тем, что выходило меньше Книг [памяти]. С 2007 года мы сосредоточились на том, чтобы как-то подвигнуть власть взяться за это дело всерьез. К сожалению, в России федеральной программы по увековечиванию памяти жертв репрессий не было, ее фактически нет и сейчас. Есть концепция, к сожалению, мало чем подкрепленная. Из 45 пунктов программы, разработанной в 2011 году, в концепцию вошли только 14, и наиболее важные с нашей точки зрения вещи были упразднены.
В базе в конечном счете должно быть не менее 12 миллионов человек
Мы разработали проект базы данных, рассчитывая на то, что он будет заполняться государством. Гораздо более подробный, чем то, что мы можем собрать из Книг памяти. Но до сих пор никакого продвижения нет, и мы решили, что надо все-таки собрать то, что появилось дополнительно.
На основании изучения статистики, чему [председатель Правления международного "Мемориала"] Арсений Борисович Рогинский посвятил много лет, по нашей оценке, в базе в конечном счете должно быть не менее 12 миллионов человек. Это те, кто уже сейчас без сопротивления разных органов признаются реабилитированными.
Всего по России издано 412 томов Книг памяти с именами жертв репрессий. Еще 112 издано на Украине. Есть еще целый ряд справочных материалов, перечень которых имеется в нашей новой базе данных. К сожалению, до сих пор целый ряд регионов не имеет ни одного тома Книги памяти. Например, в Приморском крае есть база данных, но на протяжении уже десятков лет Книги памяти так и не изданы. Недавно тиражом в 15 экземпляров каким-то энтузиастом было издано три тома. В Ивановской области, в Карачаево-Черкессии – аналогичная ситуация. Несмотря на неоднократные обращения, Книга памяти, где приведены только фамилия, имя, отчество и место рождения, не переиздается. Дальше не известно – то ли человека оштрафовали, то ли расстреляли, в какое время это случилось. В Тамбовской области нашим коллегой, главой тамбовского "Мемориала", Книга памяти издана тиражом 30 экземпляров. Понятно, что это не решает никаких проблем.
В новой базе добавлено около полумиллиона имен. Это 120 томов Книг памяти, вышедших с 2007 года. Кроме того, около 170 тысяч записей объединено или удалено. К сожалению, в ряде многотомных Книг памяти не было должного контроля, из-за этого записи повторяются до пяти-шести раз в разных томах. Это пришлось все исключать. Появились Грузия и Азербайджан, появились украинские тома, Брянская и Сахалинская области, которых не было в предыдущих версиях.
Что важно – те диски, которые издавались, представляли собой справочные системы. Они не могли быть пополнены, это был закрытый материал. В новой версии пополнение возможно, в том числе – размещение графических материалов.
Кроме того, в новой версии можно осуществлять поиск не только по фамилии, имени, отчеству, году и месту рождения, но и по образованию, профессии, национальности, партийности и другим параметрам.
Наши презентации мы проводим под девизом ахматовской строки "Всех поименно назвать". Конечно, это наша цель с первых дней создания общества "Мемориал". Но там есть и продолжение: "Отняли список, и негде узнать". Увы, негде узнать, потому что доступ к архивам становится все сложнее, и составлять Книги памяти исследователи не могут, потому что не имеют доступа к делам в большинстве регионов. Очень редко удается найти какие-то компромиссы. Наше предложение, чтобы допускались к делам хотя бы официально утвержденные редколлегии Книг памяти, было отклонено силовыми ведомствами.
Доступ к архивам становится все сложнее
На сайте областной администрации Вологды была представлена база данных на 26 тысяч репрессированных в уголовном порядке и 60 с лишним тысяч – в административном (раскулаченные, высланные). Мы написали письмо с просьбой предоставить нам для нового издания эту информацию. Но получили ответ, что это является внутренним научно-справочным аппаратом, поэтому по правилам предоставлено быть не может. Понятно, что это отговорка. Но это реальность, в которой мы сегодня находимся. Увы, в отличие от ситуации 2007 года, когда при участии Владимира Петровича [Лукина] нам удалось найти понимание с руководством Министерства внутренних дел и получить большой массив информации, сейчас это практически нереально.
Я хочу сказать о раскулаченных. У нас почти половина в базе данных – это раскулаченные. В отличие от осужденных в уголовном порядке, раскулаченные реабилитируются только по заявлению. Если семья вымерла целиком и если ничего не изменится [в российских правовых нормах], то эти люди так и останутся навеки не реабилитированными, их имена канут совершенно. К сожалению, МВД вовсе не стремится к тому, чтобы взяться за эту работу, даже при условии, если государство расщедрится и начнет этим заниматься. Более того, они препятствуют исследователям, которые собирают эти сведения в архивах.
Наталья Солженицына – президент Фонда Солженицына:
– Александр Исаевич говорил, что "моя литературная судьба – не моя, а всех тех миллионов, кто не дохрипел, не дошептал, не дотянул своей тюремной судьбы". Но я хочу совсем о другом поговорить. Не о нас, которые готовили Книги памяти, эту базу данных, не о власти, а о третьей стороне, о которой, по-моему, необходимо поговорить. О том огромном обществе, частью которого мы являемся.
"Хотелось бы всех поименно назвать"... А кому хотелось бы? Много ли таких людей? Многие из тех, у кого в семьях кто-то погиб, хотели бы. Но все равно нас меньшинство. Как ни трудно делать ту работу, которую мы сегодня представляем, это только часть работы, которую мы обязаны делать. Мы должны нести ее тем, кто не подозревает, что она им тоже нужна. Мы должны внедрять эту работу в то общество, которое индифферентно. На другом краю спектра, представляющего все общество, есть совсем злостные люди, которые – кто по глупости, а кто по уму, но другой направленности сознания – считают, что наша работа вредная. Что если вспоминать тяжелые моменты нашей истории, то это расслабляет молодежь, это лишает народ позитивных эмоций, разоружает его перед лицом "врага". Мы же живем всегда в окружении "врагов", мы это уже выучили. Надо себя как-то стимулировать и не надо считать себя хуже других. Всюду были свои гулаги, и нечего считать себя монстром, который убивал свой народ, нужна крепкая власть.
Я не знаю, много ли таких идеологов или мало. Может, их совсем немного, но они очень громкие. Они гораздо более настырные, чем мы, в продвижении своей идеологии. Они считают, что все преувеличено, ничего этого не было. Они очень активны в том, чтобы вливать свою пропаганду в уши людям, которым это на самом деле безразлично. Не потому, что они плохие, а потому, что пока мы с вами их не затронули.
Поэтому я считаю, что та работа, которая ведется, за которую низкий поклон всем, кто ее делает, она только часть, инструмент, как было сказано. Этим инструментом должен пользоваться каждый из нас всеми возможными способами. Художественные произведения – только один из них. Каждый, по-моему, должен распространять это вокруг себя – в своей семье, своим детям, своим внукам, друзьям детей и внуков. Эта задача в некотором роде гораздо более трудная. В этом смысле ощущение времени у меня не такое оптимистичное, как у Владимира Петровича. Мне кажется, что мы находимся на весьма сложном отрезке, и от каждого из нас довольно много зависит. На власти мы повлиять не можем (те, кто может, я уверена, это делают), но мы должны влиять на то, на что мы можем влиять. На таких же людей, как мы, но которые не были захвачены тем чувством, которое ведет нас к этой работе. Мы должны это делать, потому что иначе страна превратится в военный лагерь.
Кирилл Каледа – настоятель храма Новомучеников и исповедников российских на Бутовском полигоне, член Межведомственной рабочей группы по реализации концепции увековечивания памяти жертв политических репрессий:
– Бутовский полигон открыт уже более 20 лет. На нем поэтапно завершались работы по установлению погребальных рвов. Проводятся различные поминальные мероприятия, причем как в церковно-религиозной, так и в светской форме. В этом году удалось завершить создание мемориала "Сад памяти", в котором на гранитных досках вырезаны имена всех 20 тысяч убиенных на Бутовском полигоне в период с августа 1937 года по октябрь 1938 года. Длина этой мемориальной доски 300 метров при высоте примерно около двух метров. На эту доску нанесены все известные имена, вне зависимости от национальности, вероисповедания, от того, реабилитирован этот человек или не реабилитирован.
Это очень значимо, потому что после открытия мемориала у нас в Бутове мы увидели, что люди идут, причем самые разные. Как пожилые, которые просто плачут, когда увидят родное имя, так и молодые, которым действительно это нужно. Эти имена надо восстанавливать, потому что за именем стоит личность.
Мы живем в лукавое время. В Апокалипсисе есть слово "теплохладность". Плохо не то, что ты горяч или холоден, а страшно то, что ты теплохладен. Если ты горяч или холоден, эту ситуацию можно изменить, а теплохладность – самое страшное. Как этим людям донести осознание достоинства человеческой личности, в том числе и их личности? Большой вопрос. Но несомненно, мы просто обязаны делать все, что возможно, что в наших силах.
К великому сожалению, государство не приняло никакого участия в создании мемориала в Бутове. Инициатива исходила от нашей приходской общины. Средства, на которые построен этот мемориал, это серьезное инженерное сооружение, которое стоит десятки миллионов рублей, пожертвовал внук одного из убиенных – Сергей Александрович Васильев. Его дед Виталий Александрович Петров был расстрелян 22 декабря 1937 года на бутовском полигоне.
Роман Романов – директор Музея истории ГУЛАГа:
– Когда наш музей был открыт на Петровке, он был совсем маленьким. Сейчас это уже музейный центр. Но всегда и в выставочных проектах, и в работе с обращениями граждан, что бы мы ни делали, мы используем ту базу данных, которую представляет общество "Мемориал". Я надеюсь, что с появлением Фонда памяти этих проектов будет гораздо больше.
К нам приходят люди, которые пытаются узнать историю своей семьи, и мы обращаемся к той базе данных, которая существует. Если мы не находим там информацию, то начинаем совместный поиск, работаем в архивах. Это наш небольшой вклад в совместную с "Мемориалом" работу.
Мне внушают оптимизм появление памятника "Стена скорби", развитие нашего музея, выход в свет новой базы данных о жертвах репрессий.
У нас государственный музей, и приходится общаться с чиновниками разного уровня. Когда наш музей был совсем маленький, был чиновник, который так же говорил, что эта тема не нужна, музей не нужен, зачем это "вредительство" за бюджетные деньги. С этими людьми мне приходилось контактировать. Шли годы, эти люди тоже менялись. Сейчас они совершенно по-другому относятся к данной теме. Это люди, которые поддерживают музей. Такие метаморфозы сознания возможны, и это фундамент для моего оптимизма.
Другая оптимистичная основа – мои коллеги, мои соратники. Это в основном молодые люди, которые с разными мотивациями пришли в наш музей, но у них есть внутренняя необходимость докопаться до того, что это было, вернуть имена. Таких людей гораздо больше, чем представляется. Они появляются и появляются. На этом, собственно, фундамент: что молодые люди хотят это помнить и на том выстраивают свое будущее.
