«Нашла в комоде десять копiйок и стала думать про Украину, - пишет госпожа Анохина. – Часто бывая там, я погружаюсь в советское прошлое. Эта обшарпанность, неустроенность, плохие дороги со старыми автобусами и разваливающимися машинами…

Россия все эти годы во все глаза таращилась на Европу и стала стремиться к ней - нефтяные деньги толкали в спину и жгли карман. Все стали делать евроремонты, ставить евроокна, сажать евросады. Одна моя знакомая живет в хорошем загородном доме. Она ни разу не была за границей. Вырастила красивый сад. Я ее похвалила: у тебя, мол, настоящий евросад. Она удивилась: почему евро? Да потому что появилось много книг, журналов про это, и вот вместо палисадников с золотыми шарами стали расти на участках туи, можжевельники и гортензии, а петрушка с укропом - в горшках. А каждая поездка в провинцию Украины - это для меня возврат в СССР. И люди с советским мышлением, и быт советский: все как-то сляпано, а не сделано, и крыши пониже, и дымок пожиже, чем в России. И разница эта чувствуется на первом километре от границы! Так же чувствуется она, когда пересекаешь российскую границу с Польшей или Прибалтикой, но не в пользу России. В общем, Украина для меня - советская пятиэтажка с ремонтом шестидесятых годов! Не хочу ехать в Украину, Анатолий Иванович, уж извините! Не хочу, но… хочу. Потому что за годы независимости украинцы как-то умудрились ощутить, что такое свобода, научились ценить ее и главное - отстаивать ее. Они подарили нам, русским, такой символ, как Майдан. Для меня он надежда и предмет зависти, а для многих моих соотечественников, в том числе вдруг поглупевших друзей и подруг – жупел, который внушает им страх и нелепую молитву: «Лишь бы не было Майдана», что значит в их устах: лишь бы не было войны», - конец письма. Не знаю, все ли слушатели заметили маленькое противоречие. Госпожа Анохина огорчается, что в Украине люди с советским, по ее словам, мышлением, и в то же время благодарна им за то, что они подарили ей надежду в виде Майдана. Получается, что советские, да не совсем? Я бы сказал так. С утра - советские, к вечеру – свободные. Или вечером - советские, к утру – свободные. Как разрешится это противоречие, увидим.

«В одной из ваших передач, - пишет Сергей Маркович Тихонов из Новосибирска, - услышал чье-то выражение «анонимная закулиса». Вы не обратили внимание слушателей на это выражение, что меня, признаться, удивило. Перестаете ловить мышей, Анатолий Иванович? Благодатнейшая ведь тема!». На всякий чих не наздравствуешься, и за каждой мышью не угонишься, господин Тихонов. Кажется, за все годы, что выходит передача «Ваши письма», я ни разу не говорил о закулисе, если не ошибаюсь, конечно, ибо всего не упомнишь. Не хочется мне заниматься этой дурацкой закулисой. Кто в нее верит, тому бесполезно доказывать, что ее нет. Разве что напомнить к слову, откуда взялась эта одна из множества выдумок – что существует тайное мировое правительство, которое всем управляет: назначает и свергает властителей, устраивает войны и революции, состоит из самых крупных богачей, банкиров, прежде всего. Они будто бы близко связаны семьями, и это тянется веками. Считается, что выражение «мировая закулиса» впервые употребил почти сто лет назад русский литератор Ильин, высланный Лениным на Запад. Его называют великим русским кто – философом, кто – мыслителем. Это любимый философ Путина, узнавшего о нем от вхожих к нему деятелей культуры. Этот Ильин считал, что мировая закулиса особое внимание уделяет России - отдала ее, прогневившую Бога, под большевиков. Это был угрюмый и хлесткий человек, увлекался фашизмом, Гитлером, мечтал о чем-то таком для России, потом несколько поостыл, после Второй мировой войны советовал будущим вождям русского фашизма не употреблять слово «фашизм», поскольку оно, мол, опорочено. Кто читал его спокойно, не даст мне соврать: такое религиозно-патриотическое рассуждательство. Да, терпеть не мог Салтыкова-Щедрина, считал его клеветником России. Сатирика – клеветником! Тогда и Свифта следовало бы считать клеветником Англии, да, Ирландии – тоже, Горация - грязным клеветником Древнего Рима, а Рабле – Франции. Но их он не вспоминал, на них его цензурная тупость не распространялась. Кстати, образцом и, так сказать, родоначальником цензурной тупости в России был царь Николай Первый. С ним смог тягаться только Сталин. Скажете, что умных цензоров не бывает? А вот и ошибетесь. Как раз Россия может похвалиться умными цензорами. Цензорами служили Тютчев и Гончаров, Аксаков и Глинка, Майков и Полонский. Цензорские заседания иногда походили на литературные вечера. Вот еще вспомнил. Второе место после Николая навечно занял, по моим меркам, московский митрополит Филарет. Его возмутила строка Пушкина в описании Москвы: «Балконы, львы на воротах и стаи галок на крестах». Митрополит узрел в этих словах оскорбление святыни, о чем и написал Бенкендорфу, требуя наказать виновных. Вообще же, цензор живет в каждом человеке, у каждого нет-нет, да и вырвется какое-нибудь цензурное замечание. Послушайте чье-нибудь цензурное замечание, а цензор, повторяю, живет в каждом, и вы увидите, умный он или не очень. Нет более верного способа удостовериться.

«Да, Анатолий Иванович! – следующее письмо. - Вы, конечно, талантище. Такой похоронный марш России сочинили, что хоть завтра садись за руль и уезжай из нее в Украину на постоянное место жительства. Это я о вашей последней передаче. И еще музыкальное сопровождение абсолютно убийственное. Просто минута прощания. Я как слушатель протестую! Вы не объективны. Даже положительные письма вы читаете тоном за упокой. Не патриот вы! Нет в вас благодарности стране советов, что учила вас бесплатно и благодаря которой вы уже столько лет на Радио Свобода работаете. Скажите что-нибудь хорошее! А пока что я побежала в фитнес, а потом в Москву по делам бизнеса. Я, как вы могли догадаться, бизнесвумен, но не такая успешная, какой мне хотелось бы быть. Своих детей пока не могу отправлять в школу, где обучение одного ребенка стоит от девяноста до ста шестидесяти тысяч рублей в месяц. Если у вас их двое-трое-четверо, а сейчас много таких семей, то посчитайте, сколько это выходит. Если все они в одной школе, то скидка на каждого пять-десять процентов. Всего-то. Вчера была у гастроэнтеролога. Четыре тысячи рублей. Выписала мне хорошее, по ее словам, лекарство, шведское. Три тысячи пятьсот. Рентген рта – четыре тысячи. Завтра зубной и невропатолог. Еще сколько-то. Так что вопроса, что делать с деньгами, скоро не будет. Но это очень хорошие специалисты! И это дешевле, чем ходить по плохим. Это чтоб вы понимали стоимость бесплатной медицины», - так заканчивается письмо этой слушательницы «Свободы», женщины, как мне показалось, в целом жизнерадостной, несмотря на ее недуги. Ей явно понравилась предыдущая передача. Не может она на самом деле думать, что если бы я был благодарен стране советов, то радовал бы своей работой сегодняшних крымнашистов. Но их ход мысли она уловила точно.

Слушайте следующее: «Я волею случая оказался в Забайкалье. В городке десять тысяч населения. Это ужас какой-то. Я не представлял себе, как могут жить люди. Беспробудное пьянство, отсутствие работы. Безденежье. В каждом продуктовом магазине долговые книги. Люди живут одним днём. Прожили, не сдохли и слава Богу. Они не просто не ходят на выборы, они не знают, что это такое по сути своей. Не надо агитировать и призывать к бойкоту. Он и так по умолчанию уже свершился».

Судя по почте Радио Свобода, по тому, что пишется в интернете, не обязательно оказаться в Забайкалье, чтобы увидеть такие городки. Достаточно удалиться на сотню-другую километров от Москвы. А то и меньше… Когда-то они меня сильно удручали, такие городки, поселки и села. Но они оказались более живучими, чем я ожидал, намного более живучими. Они не считают себя жертвами – вот что пришлось уразуметь. И я тоже перестал смотреть на них, как на жертв. Живут, как умеют, как получается. А что касается их недовольства своей участью, так обитатели подмосковных дворцов и особняков за шестиметровыми заборами, они тоже не весьма довольны своим и общим положением. А кто, слушайте, доволен? Мы живем в очень интересном мире, в том числе и этим он интересен: нет довольных, мало довольных. Нам вот, Русской службе американской радиостанции, жалуются давно живущие в Германии выходцы из украинского города Херсона на своих неожиданных соседей - молодых сирийцев-беженцев. Читаю: «Когда два года назад в Европу хлынул нескончаемый поток беженцев, в основном, это были здоровые и крепкие мужчины. Многие трясли перед полицейскими маленькими заплаканными детьми. Их даже по фамилиям не переписывали. Граница называется. Без всяких документов, без всяких вызовов прутся к нам мужчины. А где же их матери, жёны и сёстры? С ними потом прекрасно разговаривают по телефону. Нигде не учатся, не работают. Зачем? За всё платит государство – и за квартиру, и за интернет, и за фитнес... Райская жизнь. Для них. Самое ужасное, что их расселяют в квартиры среди местного населения, хотя есть почти пустые дома. Они просыпаются в два-три часа дня и для нас, соседей, начинается сущий ад. Громкая восточная музыка, беготня, гуляния с кальяном до четырех-пяти утра. Мы один раз за всё время сделали им замечание. На это младший мне сказал: «Пожалуйста, можете вызывать полицию!» Стало чуть тише, но пошла другая напасть – после двадцати трех часов стали приходить толпами до десяти человек посторонние личности по внешнему виду из тех же краёв. И пошло купание почти до самого утра. И нам ещё повезло, что у нас не живут семьи с детьми, которые и орут, и мусорят, и что-то мерзкое кричат со злым видом в лицо соседям. В нашем окружении нет людей, с которыми можно было бы об этом говорить. Спасибо, что для этого есть вы».

Это, повторяю с удовольствием, нам, Русской службе американской радиостанции, жалуются давно живущие в Германии выходцы из украинского города Херсона на своих неожиданных соседей – сирийских беженцев. Им, не сирийским беженцам, а тем, кто на них жалуется, отвечают казахстанские немцы, тоже давно, целую четверть века, живущие в Германии. Читаю письмо одного из них: «Мы здесь приняли немецкие порядки. Но приняли мы их не сразу. Мы жили в лагерях для понаехавших. Это к нам каждый день по нескольку раз приезжала полиция. Это у нас была поножовщина да наркота и беспробудная пьянка. Ни один немецкий немец не мог догадаться поехать ночью за водкой на заправочную станцию с концентрацией алкоголя в крови два с половиной, а мы ездили и попадались. Мы тащили весь хлам в наши комнаты, жили, как тараканы. Немцы нас терпели, и мы потихоньку переформатировались, только не совсем, у нас осталась прививка совка. Снаружи мы немцы. Мы любим чистоту, метем улицу, после обеда соблюдаем тишину, вечером не шумим, ведь Германия - это страна, где всю неделю люди пашут, как буйволы, отдых очень нужен после трудовой вахты. Я могу точно сказать, что все буйные наши земляки, наркоманы, алкаши уже давно покинули нашу "историческую родину" и переселились в мир иной. Произошел, так сказать, естественный отбор. Лично мне тоже были предъявы со стороны коренных: мол, получаете помощь от государства, строите или покупаете дома и прочее. Это были жлобы, которые, родившись и живя тут, не могут устроить свою жизнь. Теперь предъявы делаем мы. Не зная причины эмиграции этих ребят, мы уже сделали их дезертирами, умеем мы вешать ярлыки. Эти ребята могут быть из Дамаска, может, они уклонисты, ведь служить в войсках Асада - это воевать с противниками режима, с братьями».

В чем злободневность, русская злободневность этих писем на русском языке из Германии о беженцах с Ближнего Востока? Слушатели Радио Свобода знают, в чем. В русских городах, особенно в Москве, уже очень много тех, за кем закрепилось слово «понаехавшие». Причем, это люди не только из Средней Азии. Это и полноправные граждане России с того же Северного Кавказа. По всей видимости, их будет становиться больше. Это определенное испытание и для них, и для местных жителей. Есть, кстати, одно очень существенное отличие от Германии. В Германии беженцам очень щедро помогают. В Москве же «понаехавших» обирают и только обирают. Это давно в порядке вещей.

Что я хочу сказать сопоставлением этих двух писем? И ты, Абрам, прав, и ты, Мойша, недалек от истины. К этим письмам имеет, кажется, некоторое отношение еще вот такое: «Уважаемый Анатолий Иванович, - пишет господин Савельев из Томска, - вы целенаправленно размываете у своих русских слушателей понятие Родины с большой буквы. Вы подчеркиваете свое спокойное, доброжелательное отношение к тем, кто покидает Россию из корыстных побуждений. Некоторые, правда, заявляют о своем критическом отношении к политике нашего государства, но их материальная заинтересованность не вызывает никаких сомнений». Ну, нет, господин Савельев, не совсем так. В России сейчас можно зарабатывать неплохо, по крайней мере, в больших городах. «В последней передаче, - продолжает он, - вы нам внушали, что обидеть своим уходом можно только несвободную страну, что опорочить себя таким уходом в глазах остающихся можно, только если уходишь из несвободной страны, от несвободных людей. Действительно, американец уезжает навсегда на край света и никому в Штатах не придет в голову сказать или хотя бы подумать о нем что-то плохое из-за этого. Но я напомню вам, Анатолий Иванович, выбор, который в свое время сделала великая Анна Ахматова. Это пример для всех нас, он останется в веках. Условия тогда были не те, что сейчас. Классовая борьба вступила в завершающую стадию. Было много невинно пострадавших. Кто был всем, делался ничем, а кто был ничем, становился всем. Многие представители ранее привилегированных классов вступали на путь вооруженной борьбы с новым государством, другие, пока было можно, в массовом порядке покидали страну. Анна Ахматова была среди тех, кто остался. Она не по обстоятельствам, а сознательно приняла такое решение. Она писала: «Я была тогда с моим народом, / Там, где мой народ, к несчастью, был».

Ну, вот она так чувствовала, господин Савельев, так гордилась. Но не все люди – великие поэты, большинство никакие не поэты. «Начинается земля, как известно, от Кремля», - это писал Маяковский. Анна же Ахматова, та самая Анна, та самая Ахматова, ему как бы отвечала через много лет:

Преображенец прав: в Кремле не надо жить.

Там зверства древнего еще кишат микробы;

Бориса дикий страх и всех иванов злобы,

И самозванца спесь взамен народных прав.

Следующее письмо: «Сколько ни езжу в последнее время, ничего народ не рвется обсуждать с разрыванием рубах. Ну, один раз было чего-то такое. Дедок стал толкать речи за Украину и против Путина. Я попросил его вести себя, того, потише, а не как поддатый. На том все и кончилось», - сообщает этот слушатель, а я за него скажу, что было дальше. Дальше автобус или вагон продолжил важнейший из русских разговоров наших дней – о здоровье, о лекарствах, снадобьях, о полезной и не очень пище, о том, что советуют ученые врачи и просто ученые, и просто врачи (разумеется, английские, немецкие, частично китайские) – что советуют они делать, когда у вас вечный насморк или, не дай Бог, запор, или тоска зеленая, или наоборот, беспричинное веселье. Делятся и со мной. Читаю: «Вам, Анатолий Иванович, нужно жить долго. Нужно и можно. Башка работает - это главное! Надо только есть в два раза меньше. Пусть вам больше варят постных блюд и не пихают много масла куда надо и куда не надо. И яиц употребляйте не более четырех в неделю. Творог пусть вам делают, и три раза в неделю есть не яйца, а творог. А мясо – только два раза в неделю. Имейте в виду, что баранина, она жирная и холестериновая. Врачи советуют следить за холестерином, чтоб не забивались сосуды бляшками! И сдать анализ на холестерин! Называется холестериновый профиль. Сдавать нужно натощак. И ходите! Пока не скользко, хоть час в день! Я понимаю, что все муторно, а что делать? Кому сейчас легко?». Во как обо мне заботятся, говорю это тем слушателям «Свободы», которые далеко не так добры ко мне, сурово порицают меня за клевету на Россию, на все русское, а значит, святое. Причем, эти люди, по крайней мере, многие из них, живут примерно так, как и те, кто нас одобряет. Чуть ли не весь их день заполнен исполнением лечебно-оздоровительных рекомендаций. Они, можно смело сказать, не живут, а соблюдают режим и осведомляют друг друга об этом, а также о том, по их мнению, полезном, что вычитывают в интернете, все больше в нем. Газеты, даже почти полностью заполненные медицинскими и кухонными советами, уходят в прошлое. Одни едят, пьют, распутничают, спят сколько хотят, другие упиваются воздержанием, а умирают вообще-то одновременно… Жили противоположно, но не очень долго и умерли в один день.

Еще сюда же. Читаю: «Я когда-то говорил одной своей подруге: "В отельный спортзал ходишь? Да? А на работу на машине ездишь? А что мешает пробежкой шесть километров в один конец - как раз в самый раз? Одежда рабочая? А что мешает ее в рюкзачке нести? Опять-таки что мешает иметь дома гантели? А если уж хочешь всерьез заниматься - я знаю такой спортзал. Стоит копейки. Да, гламурной публики там нет. Зато есть чувак, который реально покажет, что надо делать". Той же даме я говорил по поводу ее престижной машины: "За престижем гонятся овцы. А вот я знаю человека, который ездит на задрипанном "Фаворите". Почему? Да потому что он действительно богат". Важный русский бандит Япончик ходил в старом спортивном костюме. Почему? Потому что его имя в его кругу стоило больше, чем любая цацка. Кстати, насчет фитнесса как "нормы жизни". У людей, всерьез занимающихся физкультурой, а особенно - боевыми искусствами, это ругательное слово», - говорится в письме. Ну, ругательное. И что? Все, что ли, обязаны постигать боевые искусства и бегать трусцой, иноходью или галопом на службу? По мне, так быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей.

«Все-таки неправдоподобно они вкусные, Анатолий Иванович, деревенские яйца! – пишет госпожа Игнатьева. - Я такие только в пять лет ела у прабабушки в Волгоградской области, в деревне Михайловка. Прабабушка для меня - образец чистоты. Все чугунки вычищены, глиняный пол выметен, ухваты стоят один к одному возле печки, полы выметены веничком из полыни, белым песочком посыпаны с утра, сама в чистом переднике и белом платочке, на дворе жирные гуси и куры, а в сенях лари с зерном; я, пятилетняя, любила туда руку запустить и пересыпать зерно из ладошки в ладошку, а зерно прохладное, сухое, наберу горсть и курам вынесу, а они летят ко мне со всех лап. Стиральных машинах не было тогда - корыто и мыло. Как бабушке удавалось все в чистоте держать?! А дед занимался скотиной, сеном, мёдом, ах, какая вкуснотища - мёд из сот с куском свежего хлеба! И садом занимался - груши во рту таяли, помидор разломишь - он сахарный. И никаких рабочих и помощников у них не было - сами управлялись. И хатка побелена, и летняя кухня побелена, и крыша из соломы не текла, травы висели сушеные, к балкам подвязанные, а полынь подвешивали как ароматизатор, и дух стоял в хате луговой, пьянящий. Считаю поэтому, что жили они богато, богаче своей родни в том же селе, белившей свои жилища раз в пятилетку. Одну из новых для меня мыслей я когда-то почерпнула из вашей передачи и теперь вспомнила ее: бедные не потому бедные, что есть богатые, а потому что они бедные».

В связи с этим письмом я рад лишний раз напомнить мою, а может быть, и не мою, теорию, что благосостояние любого народа, при прочих равных условиях, это прошу не упустить: при прочих равных условиях, зависит от того, каков удельный вес в нем таких людей, как эта прабабушка нашей слушательницы, - бодрых, разбитных тружеников. Все решает вот это соотношение, эта пропорция: работящих и не очень работящих. И очень важна еще такая пропорция: врожденных хозяев и врожденных работников. Усердный работник при дельном хозяине. Если они, эти двое, задают тон в обществе, тогда оно благоденствует.

От одного из фейсбучных друзей узнал, что в Москве существуют две клиники, где лечат птиц. Он считает, что за это Москве многое простится, и сожалеет, что другие не видят тут ничего особенного: ну, нашелся орнитолог с предпринимательской жилкой, сообразил выйти на рынок со своими услугами и не прогадал. Ему-то, мол, положены честь и хвала от его семьи и клиентов, а Москве за что? Кто как, а я придаю значение таким подробностям русской жизни. Называю их признаками нормальности – буржуазной нормальности. Есть спрос – появляется предложение. Есть предложение – может появиться спрос, а может и не появиться, тогда затевай, предприимчивый человек, что-нибудь другое. Птичье койко-место в московской орнитологической клинике стоит, кстати, пятьсот рублей в сутки.