Александр Генис: Сегодняшний выпуск АЧ откроет “Театральное обозрение”, в котором ведущая этой рубрики Ирина Симаковская знакомит наших слушателей с новыми спектаклями на нью-йоркских сценах.
Ира, что вы принесли нам сегодня?
Ирина Симаковская: «Ричард III» берлинского театра Шаубюне (Schaubuhne) в постановке Томаса Остермайера (Thomas Ostermeier). Играют в Бруклинской академии музыки, в которой этот сезон невероятно сильный. Одним из лучших спектаклей стал «Ричард III».
Александр Генис: В БАМе всегда самые интересные спектакли в Нью-Йорке. Этой весной я там видел британского «Генриха IV», например. Да и вообще нам на Шекспира везет. Если вспомнить, что летом Нью-Йорк был заворожен другим харизматическим тираном - «Юлием Цезарем», то о диктаторах в этот сезон театр говорит предостаточно.
Ирина Симаковская: «Ричард III» всегда интересовал больших режиссеров. Остермайер безусловно является одним из них. Смотреть его спектакли невероятно интересно. Для постановки «Ричарда III» он заказал новый перевод, потому что он считает, что не все немецкие переводы шекспировских пьес очень хорошо передают Шекспира.
Александр Генис: Это интересный вопрос, потому что немцы всегда преклонялись перед Шекспиром, и именно перевод на немецкий язык пьес Шекспира считается образцовым. Во времена романтиков шекспировский театр был образцом в Германии. И Людвиг Тик его прекрасно переводил. Однако я прочитал, что нынешний перевод, сделанный для этого спектакля, намного ближе к нашему современному языку, что, конечно, модернизирует Шекспира. Про автора этого перевода, известного немецкого драматурга, критики сказали так: он перевел поэзию прозой.
Ирина Симаковская: Мне трудно судить о переводе, потому что я не знаю немецкого языка. Но я верю Остермайеру, который говорит, что слишком длинные немецкие слова не подходят для поэзии Шекспира, что Шекспиру нужен более рубленный язык.
Вообще все его спектакли по классическим пьесам - это всегда взгляд в современность. Его совершенно не волнуют исторические предпосылки знаменитых пьес, как и исторические события, которые происходили в те далекие времена, его интересует только сегодняшний день. Если он берется ставить «Ричарда III», то он, безусловно, нам расскажет о нашем времени языком Шекспира. Поэтому перевод Майенбурга прозой, максимально приближен к современной жизни, текст иногда даже переходит на рэп.
Александр Генис: А сам Ричард III?
Ирина Симаковская: Играет его выдающийся артист Ларс Айдингер (Lars Eidinger), знакомый теперь нашей публике по фильму «Матильда», где он играет Николая II. У Остермайера он исполняет все главные роли. Перед его Ричардом блекнут все другие персонажи. Все действующие лица являются лишь бледным фоном, о котором в самом начале спектакля, в сцене празднования окончания войны, заявлено так: все члены королевского дома – скоты с полуспущенными штанами, ужасный век, ужасные сердца. Их-то и предстоит Ричарду извести на пути к власти. Но судьбы и жизни жертв нас абсолютно не беспокоят после первой сцены. Все, их нет, про них забыли, их не жаль, кроме, пожалуй, убиенных детей. Нас волнует только Ричард.
Это - мощнейшая актерская работа Ларса Айдингера. Его Ричард - инвалид с корсетами на теле и голове, огромным ортопедическим правым башмаком и привязанной к спине подушкой. Все его огромное тело как будто свито в пружину. Для Остермайера было важно, чтобы Ричард общался с публикой, чтобы он ее развлекал, чтобы он ее веселил и даже смешил, чтобы он всегда был к ней лицом. Его Ричард часто комикует, разговаривая с публикой.
Для Остермайера - это пьеса не о зле, это пьеса - об обольщении злом. Ричард нагл и в то же самое время невероятно привлекателен. Он снимает штаны, как все из королевского дома, обольщая Леди Анну, хамит зрителям, заставляет их произносить грубые слова, он уродливо-гадливо-обаятельно улыбается, нет сомнений - его не остановят никакие барьеры.
Перед этим Ричардом меркнут все другие Ричарды, виденные мной в жизни. И умирает он не от руки Ричмонда, Ричмонд даже не появляется на сцене, - он умирает во сне, погрузившись в мир своих злодеяний, от собственного страха перед ними.
Александр Генис: Критика, восторженно принявшая спектакль, пишет, что вначале зрители смеются над Ричардом, потом они обольщаются им и только в финале они понимают, куда он их затащил. От смешного до ужасного - один шаг, и он сделан в этом спектакле.
Ирина Симаковская: Это совершенно поразительный спектакль, о нем уже написано очень много.
Александр Генис: Мой любимый «Ричард III» - это английский фильм 1995 года с Иэном Маккелленом, где Ричард III является обольстителем-фашистом. И больше всего мне понравился даже не сам Ричард, а работа художника в фильме. Потому что фильм начинается в зеленой Англии, а кончается - в железной. Ричард превратил изумрудный остров фашистскую империю. И это было сделано с одной стороны незаметно, а с другой стороны очевидно, как, собственно говоря, и у Шекспира.
Конечно, нам не обойтись без политических комментариев. Насколько современен «Ричард III» берлинского театра?
Если говорить о том, что главная идея этого спектакля «ужасный век, ужасные сердца», то в этом спектакле Остермайер не шел от зеленого к железному, у него все сразу было железное, у него все были сразу совершенно ужасные. И эти ужасные люди позволили над собой проделать то, что проделал с ними Ричард III, прорвавшись наконец к власти.
(Звуковая цитата)
Александр Генис: Другой спектакль, который сейчас в Нью-Йорке вызывает интерес и яркую прессу - это спектакль Белорусского театра.
Ирина Симаковская: Спектакль Свободного театра Беларуси называется «Горящие двери». Спектакль, который вышел не в Белоруссии, поскольку Свободный театр там запрещен, не является политическим театром, как утверждает Николай Халезин. Да и театр был запрещен несколько лет назад после спектакля, который назывался «Техника дыхания в безвоздушном пространстве». Это была пьеса про молодую девочку, умирающую от лейкемии. Цензоры белорусские сказали, что это - чуждое искусство и запретили этот спектакль. Потом они запрещали еще несколько спектаклей этого театра. И в результате этот театр оказался в Англии, где он работает, и откуда разъезжает по миру.
Николай Халезин, художественный руководитель этого театра и постановщик спектакля «Горящие двери», говорит, что его театр не политический, что его интересуют совершенно разные темы в жизни. Он, как бывший журналист, хочет видеть свой театр документальным театром.
Спектакль «Горящие двери», который был привезен в Нью-Йорк, игрался в знаменитом “офф-бродвейском” театре Ла Мама, и был посвящен трем узникам российских тюрем — Марии Алехиной, Павленскому и Олегу Сенцову.
Александр Генис: Олег Сенцов сидит в России по вымышленному обвинению. Марию Алехину все знают по делу Pussy Riot, а вот с Павленским вышла, конечно, история. Пока шел спектакль, его арестовали, на этот раз уже в Париже за то, что он пытался поджечь Французский банк.
Ирина Симаковская: Я смотрела этот спектакль после того, как Павленский поджег двери Французского банка. Я думала, знают ли об этом зрители. Оказалось, что американская публика очень даже осведомлена. В спектакле есть момент, когда аудитория приглашается к интервью с Марией Алехиной, и публика задает ей вопросы. Один из вопросов, который был задан американским зрителем, был о том, как она оценивает то, что Павленский сделал в Париже.
Александр Генис: Это явно было не запланировано в первоначальной постановке?
Ирина Симаковская: Видимо, так. Конечно же, ответить на этот вопрос она не смогла. Но дело не в этом, а в том, что этот спектакль очень умело, очень театрально и очень профессионально показывает, что такое жизнь человека, который попал в российскую тюрьму, почему он туда попал и как ему там живется.
Александр Генис: Вы в этом году рассказывали в ваших театральных обозрениях не раз о театрах протеста. Как в этом контексте смотрится белорусский спектакль?
Ирина Симаковская: Он смотрится, безусловно, как политический театр.
Александр Генис: Что бы ни говорил режиссер?
Ирина Симаковская: Что бы ни говорил режиссер, совершенно верно. Он очень резкий, очень, я бы даже сказала, агрессивный в отношении системы, принятой в России и в российских тюрьмах. Этот спектакль - конечно же, протест против несправедливых обвинений и несправедливых приговоров.
Но важно, что если ретроспективно оценивать спектакли, привезенные Свободным театром в Нью-Йорк, то становится заметно, что театральность у них стала догонять документальную злободневность, и в «Горящих дверях» вполне достигла настоящего театра. Ужасы пыток и бессилие униженного человека, попавшего в эту мясорубку, показаны средствами театра, они выразительны и без сомнения сильно воздействуют на полную сочувствия нью-йоркскую публику.
