«Постимперским синдромом, - пишет живущая в Германии Евгения Комарова, - больна, увы, не только Россия, но и все европейские нации, бывшие когда-то имперскими - и это ярко проявляется как раз в отношении к Украине. В подсознании европейских имперцев сепаратистами являются именно украинцы, а не "донбасяне", ратующие за возвращение "блудной дочери-Украины" в лоно "матери-империи».

Французы воспринимают Украину как взбунтовавшийся Эльзас, немцы - как пытающуюся отделиться Баварию, испанцы - как Каталонию. А уж отношение поляков, венгров, румын и вовсе мало отличается от российского: мол, "деревенское быдло" пытается изобразить из себя нацию, обнаглели», - пишет госпожа Комарова. Здесь тот случай, когда говоришь себе: хорошо, что, кроме граждан с подобными мнениями, в демократических странах существуют правительства и парламенты, которые отличаются большей зрелостью и ответственностью, чем толпа, пусть подчас и весьма заметная. Сказывается обыкновенная неосведомленность людей. К тому же, каждый усваивает то, что ему предпочтительнее. Ученые, а не совсем ученые – тем более, судят о настоящем по аналогиям, подобиям. Раз что-то такое где-то когда-то уже было, значит и сегодня перед нашими глазами то же самое. Нам все кажется, что входим в ту же реку, в которую входили до нас…

Следующее письмо: «Приезжала подруга. Она психолог, много и красиво работает, получает большие деньги, ездит по всему миру. Долго бродили с ней по окрестностям, невольно любуясь подмосковными пейзажами: сосны, березки, речка, заливные луга – красиво осенью так, что и морейне надо! «У меня есть клиент, - рассказывает она, - который недавно признался в сокровенном – в любви к родине. Я, говорит, знаете, хочу уехать из страны, но к стыду своему… люблю Родину, вот эти березки русские! А я, - говорит подруга, - хорошо понимаю составляющую этого стыда, про которую есть анекдот. На мосту мужик с камнем на шее собирается броситься в реку. Вдруг видит - тетка к нему бежит: «Мужик, мужик! Подожди!». – «А? Чего тебе?». – «Мужик! Котят возьми!». Клиента моя подруга утешила: «Вы простите родине, что она вас не любит! Она ведь никого не любит. А уж уезжать или остаться с ней – решать вам», - конец письма.

Многие русские видят нечто особенное в том, что кто-то уезжает в другую страну, тем более, если, как говорится, с концами. Таких все еще нередко осуждают. Сами уезжающие тоже чувствуют себя почти виноватыми, а то и сильно виноватыми. Это верный признак, что люди не совсем свободны или совсем несвободны: и тот, кто уезжает с чувством вины, и тот, кто обращает на него недоброжелательное внимание. Их родина, которая то требует, то просит, то даже криком кричит, чтобы ее любили такой, какая она есть, и не покидали ее, ибо она мать, а как же! - сама эта мать, в первую очередь, не свободна. В свободной стране не ведутся такие разговоры, не бурлят такие чувства. Вот важный признак: в несвободной стране много пишут – писали! – стихов, песен о любви к родине, больше, заметно больше, чем в свободных странах. И многие эти произведения, они с более или менее заметным политическим душком, с обличительной подоплекой. Они часто неугодны власти. Можно сказать, что русский гений привык противопоставлять свою родину ее начальству. Иначе не было бы самого выражения «верноподданические стихи». Значит, есть и не верноподданические! В школах учат стихотворение Лермонтова «Родина». «Люблю отчизну я, но странною любовью…». Это бунтарское стихотворение, оно против царской пропаганды, против казенного, бюрократического патриотизма. Чего хотел царь, чего хотела эта пропаганда, чего хотел и чему учил этот патриотизм? Любить славное прошлое отчизны, ее достижения и подвиги – те достижения и подвиги, на которые укажет начальство. А молодой офицер Лермонтов заявляет, что ему начхать на пожелания начальства, его не трогает эта пропаганда.

Ни слава, купленная кровью, Ни полный гордого доверия покой, Ни темной старины заветные преданья Не шевелят во мне отрадного мечтанья.

Он любит «дымок спаленной жнивы, в степи ночующий обоз», а это, с точки зрения начальства, может быть иногда даже хуже, опаснее для власти, чем открытый бунт. Это ведь не что иное, как аполитичность, то есть равнодушие к политике руководства, это нечто сродни абстрактному гуманизму, который права человека распространяет на всех: и на наших, и на не наших.

«Что есть те три кита, - пишет Владислав Волков, - на которых покоится сознание современного западного человека? На что опирается он в этой жизни? Через какую призму смотрит на нас? Видит ли он что-нибудь в России? Деньги, ложь и предательство - вот суть и основа западной цивилизации. Они не просто не понимают нас! Нет! У них просто отсутствуют для такого понимания органы чувств. Ведь Россия отличается от иного мира одной совсем простой для нас составляющей - в нашей стране живет любовь. Любовь мужчины к женщине, любовь матери к ребенку, любовь солдата к Родине. Люди, живущие вне России, лишены возможности понимать нас. Даже уехавшие в эмиграцию через очень короткое время теряют эту благодать и уже поэтому не в состоянии даже рассказать кому-то из иных о истинной сути России. Но остатки души западного человека не дают ему покоя, потому и лезут они сюда с поучениями и указаниями, как жить по лжи, предавая за деньги… Наверное, - продолжает Волков, - на данном этапе иному человеку надо твердо знать одно - русские в любой момент могут придти за тобой, и ты ничего не сможешь сделать. В самом широком смысле. Один из моих бизнес-партнеров, француз, русифицированный по самое не могу и занимавший крупный пост в дочке французского концерна, на мой наивный вопрос: мсье Анри, а почему вы живете здесь, а не хотите возвращаться во Францию, ответил мне буквально следующее: "СлавА, вы не понимаете, в какой стране вы живете, здесь полная настоящая свобода! Нигде в мире такого нет!". Нет, нет красоты, ее подменяет гламур и косметология, нет воинской доблести, вместо нее десять на одного или нож в спину, нет любви, вместо нее - вялый секс», - пишет Владислав Волков, уверенный, стало быть, что на его племя первородный грех не распространяется. Его друг-француз того же мнения, как мы слышали…Я изменил имя этого человека. Их обличительным речам в сторону западной цивилизации, им столько же веков, сколько и ей самой, и додумалась до этих речей она сама, западная цивилизация, и не когда-нибудь, а в момент своего зарождения. Не успела как следует обсохнуть, отряхнуться, как взялась себя поносить. Без жесточайшей самокритики нет Запада. Вся западная культура – это самокритика от А до Я. И вот кто, вы думаете, этот человек, не боящийся, что Россия, которая для него есть любовь, просто обругает его за такие речи, по-русски обругает, не совсем печатно? Кто он, кроме того, что бизнесмен? Он выпускник психологического факультета Московского университета, того, что МГУ. Кто-кто, а он, конечно, знает, что вот такое поношение западного человеческого материала – излюбленное занятие самого Запада испокон веков. Испокон веков, повторяю, - значит с тех древних пор, когда Запад стал смотреть на себя со стороны, обдумывать себя. Недовольство собой, самобичевание – это все зародилось там. В упрек и в пример себе тот мир ставил или прошлое – выдуманный Золотой век, или будущее: Город Солнца, страну Утопию (Небывалию по-русски), коммунизм, наконец. Вон где искали образцы добродетельной жизни. Но и самохвальство, подчас сумасшедшее самохвальство – это тоже западное увлечение, западное занятие. Больше всех тут отличились - и сравнительно недавно, уже в двадцатом веке – немцы. Выразителем их самохвальства был Адольф Гитлер. Ну, а русское самохвальство с добавкой советского воплотил в себе кто? Правильно: Иосиф Сталин. Он это все знает, наш выпускник психфака МГУ, но пребывает в таких чувствах, что его знания, нужные как раз в данную минуту, отключаются. Потому что за границей он не в своей тарелке, а дома ему хорошо. Я знаю, что мне скажут. У человека вырвался крик души, а вы его – на смех. Но что же мне делать, друзья, если все, что вы слышите от него о Западе, - в точности то, что Гитлер с его философами говорил немцам об англо-саксонском мире?

«В Москве, - следующее письмо, - в гардеробщики идут серьезные специалисты, но преклонных лет. Там, где они могли бы еще горы ворочать, предпочитают молодых, борзых, красивых. Вот перед вами Елена, технолог по меху со стажем сорок лет на крупнейших фабриках. «Раньше мы, - говорит, - шубу выносили, выгуливали, а сейчас она стала ширпотребом. Самый лучший и дорогой мех - американская норка черный гламур. У этого зверька подпушь и ость (высота меха) практически одинаковые, потому мех как бархат. Про такую шубу говорят: набитая, теплая и носится дольше. Помните песню: "Трутся об ось медведи?" Только у меха ость, а не ось, - рассказывает мне Елена, подавая и принимая одежду посетителей заведения, в котором служит. – За шубой лучше, конечно, ехать в Эмираты. В Москве вам шубку из кролика могут продать как шиншилу - за двести тысяч вместо шестидесяти. Сейчас очень хорошая выделка есть. Делается очень тонкий срез - шубка легкая становится, но луковице меха не за что держаться, он быстро вытирается». Я поинтересовалась, умеет ли Елена сама шить шубы. «Ой, конечно! Я и купальники шила из меха». Для справки, Анатолий Иванович: в моем гардеробе нет такого купальника. Сейчас, кстати, популярна услуга по выбору гардероба. Приезжает к вам консультант, смотрит ваши шмотки, предлагает свое видение - что выбросить, что оставить и предлагает купить новый гардероб, сопровождает вас по магазинам. Берет пятнадцать тысяч за выезд. Заняться, что ль? Цены бы не было этой Елене в турах за шубами!». Люблю такие письма. Помогают отвлекаться от чтения рассуждений, напряженных, глубоких рассуждений о путях спасения человечества.

Слушайте теперь вот что… Всего несколько строк, а дело тянет на многие страницы. «Не знаю почему, вернее знаю, и вы, Анатолий, знаете, почему упала грамотность, почему поступающие на филологию и журфак не могут процитировать Пушкина, почему дикторы говорят безграмотно, а уж ошибок в печатной продукции… Улучшится ли ситуация в будущем, не знаю, но пока не вижу ничего способствующего улучшению. Впрочем, похожая ситуация и в точных науках. Студенты не могут справиться с дробями», - здесь конец письма. В чем тут дело, нам скажет любая тетушка у подъезда или возле колодца. Не заставляют. Не требуют. Не жучат. Не муштруют. Некому муштровать, да и некого. Потому что на муштре уже далеко не уедешь. Ехали, пока ехалось. Современное производство требует людей, которые сами себя муштруют с младых ногтей, и нужно их все меньше. Больше машин – меньше людей. Вечный закон. Одному сегодня по силам то, для чего совсем недавно требовались сотни и тысячи, - так он оснащен, один. Стало больше достатка, удобств, развлечений, а значит и свободы. Слабеет связь между уровнем образования и заработками. Растет разрыв между малым меньшинством и подавляющим большинством. Это опять разные миры, только не мир господ и мир рабов, а мир посвященных, вышколенных, самих себя обучивших всему, что им нужно, мир творцов, мастеров - и мир даже не исполнителей уже, а потребителей. Грамотно теперь пишут те, кому нравится быть грамотным. Точными науками, инженерным делом занимается тоже тот, кому это по душе. Как будет устраиваться беспечное большинство дальше или как его будут устраивать, я, например, не могу сказать.

Следующее письмо: «Продавщица в церковной лавке рассказывает, что духовной литературы еще не знает, только неделю здесь работает. Для нее было откровением, что Дева Мария и Богородица - одно и то же. Я православную церковь не люблю, потому что здесь заставляют платок на голову накидывать, да в тряпку, типа юбку, заворачиваться. Не люблю! Да ладно. Стою, смотрю по сторонам. Тут же смотрительница семенит ко мне: "В церкви подбоченившись не стоят! Идите вон в ту очередь, сейчас помазание будет. Это очень хорошая процедура!" Дочке, которая в этом понимает, признаюсь, что меня царапнуло слово «процедура». Дочка говорит: «Она не смогла, наверное, мирской синоним подобрать к слову "таинство". Во всех таинствах даруется исцеление. Поэтому, может, у неё связалось: процедура как лечебное действо". Печальное письмо. Медицина в России платная, медицина дорогая, медицина изнурительная. Вот многие и ходят в церкви подлечиться на халяву. Грех насмехаться над этими людьми, но видеть их такими, какие они есть, все же не возбраняется.

«Уважаемый Анатолий Иванович, познакомьтесь с человеком, который совершил дауншифтинг. Дауншифтинг – это переключение передачи с верхней на нижнюю. Вот я и есть такой. В одном из федеральных округов занимал весьма заметную и даже интеллектуальную должность, но, конечно, не интеллигентную – такие в госаппарате не предусмотрены. Я бросил эту должность, переехал в столицу нашей родины и устроился проверять входные билеты в одном заведении. В советское время умные люди шли в дворники, а теперь, если судить по мне, такие идут в вахтеры. Я раньше очень много разговаривал с людьми, устал, а теперь раскрывать рот почти не надо, отрывай себе корешки у билетов - и все. Новые коллеги интересуются, какие они, русские чиновники, поскольку я знаю их мир изнутри. Они двулики. Один лик зажат в футляре, фильтрует слова, всего опасается. Другой лик – жадность до жизни. Очень тщательно заботятся о здоровье, занимаются острыми видами спорта, чтобы хоть как-то оживить себя, часто ездят за границу. Стремятся, короче, балансировать себя. А человек власти, он отражает систему винтиков или даже систему дедовщины. Есть дед, а есть черпачки. Но в армии дед мудрее. Губернатор давно перестал быть политической фигурой, он слуга. Крутой, но слуга. Во власти много умных людей, но они включают дурачка. Был у нас один, с казаками работал, презирал их от всей души, но делал вид, что это что-то. Правда, когда понадобилось разогнать митинг, то позвали не полицию, а казачков. Разве не умна власть? Если потребуется, она изменится, но своего места не уступит. Мои новые коллеги интересуются, кто пишет все эти программы по скрепам всея Руси. Для доступности отвечаю просто: продажные политологи. В стране много несчастных, покоцанных жизнью, не вписавшихся в нее, униженных людей. Для них и придумано это вставание с колен - чтобы пробудить надежду. Вот сейчас Путин изберется - и начнется новое вставание. По старому еще не встали, но это неважно. Новый срок - новое вставание. Его писаки выдохлись, ничего другого придумать не могут. Я не верю, что кланы захотят поставить президентом дельного человека. Вдруг он захочет обустроить Россию? Вдруг захочет о народе позаботится на наши деньги, подумают они и не пустят такого. Всего вам доброго, Анатолий Иванович. Отрывальщик входных билетов Сергей».

Спасибо за письмо, Сергей, желаю вам хорошего, но честно говоря, не очень долгого отдыха на вашей ответственной работе по отрыванию корешков от входных билетов. Вы не написали, в какое заведение эти билеты: в кинотеатр, в музей или в парк какой-нибудь.

Кажется, стало чуть-чуть меньше таких примерно восклицаний. «Стыдно за страну. Меня унижает и оскорбляет то, что у нас такой президент, такой премьер-министр, такая Госдума, такой министр культуры, такой патриарх, такой МГУ – все такое!». – «Я просто болею. Это мракобесие, эта вакханалия невежества. Позорище!». Несколько чаще слышится спокойное: «Это их жизнь» - о большинстве соотечественников с их вождями и наставниками. Кто-то, как вы, Сергей, совершает дауншифтинг, кто-то продолжает заниматься, насколько возможно, своим делом, не покидает страну, но между собой и ею (такой!) воздвигает стену. Никаких больше «тягостных раздумий о судьбах моей родины». Проехали. При этом ни обиды, ни гнева, ни пренебрежения. Есенин, тот еще страдал: «В своей стране я точно иностранец». Нынешний отшельник чувствует себя иностранцем без «точно». Он не задевает окружающих. Он с ними ровен, учтив, подчас мягко добродушен. Он только и того, что не участвует в разговорах на общественные, да и просто отвлеченные темы. У него есть свой круг, часто - только в интернете, но и там он не горячится, не брюзжит, не распахивается. Такие люди были в двадцатые годы, некоторые дотянули даже до моей колхозной юности. Они не привлекали к себе внимания, слыли серьезными хозяевами, умели читать, но старались без особого принуждения не выписывать газет. Что хорошо запомнилось: они не ходили ни на какие собрания, даже на родительские. Люблю узнавать их в нынешних попутчиках. Вот галдят в вагоне крымнашисты, подстрекают друг друга против Америки, предвкушают победные полеты «наших ракет» - и молча сидит, поглядывая в окно, один человек. Опрятно одетый, спокойный. Встретишься с ним глазами и тихонько возликуешь: он! Это как набрести на живую душу, блуждая в чаще. Чуть заметно, одними глазами, улыбнулись друг другу… Мысленно перебираешь слова: отстраненность, отчужденность, уклонение, уход. Ну, пусть будет и эскапизм. Я только не то, что не согласен с Сергеем, а хотел бы сделать важное дополнение. Вставание с колен, извечное русское величие, особая религиозность русских – это все выдумано для утешения не только тех, кто обделен жизнью, но и тех, кто наоборот, обласкан ею с немыслимым избытком. То есть, это снадобье для обоих полюсов.

Вот слушайте письмо: «В прошлой передаче у вас была затронута интересная тема барских поселков вокруг Москвы - какая там жизнь. Без Бога шагу ступить не могут, излюбленное место жителей – церковь, вся в мраморе и золоте, поп на мерседесе. Могу кое-что добавить. В поселке «Княжье озеро» более тысячи коттеджей. Это особый населенный пункт. Там все проникнуто русским патриотизмом и православностью. Там такая духовность, что, простите тавтологию, дух захватывает у кого от чего: у меня, например, от брезгливости. Названия улиц: Державная, Андрея Боголюбского, князя Владимира и других князей: Романовых, Долгоруковых, Голициных, Волконских, Оболенских. Нет только улицы под названием «Из грязи в князи». Здесь же, в доме семьсот десятом, зарегистрирован и очень известный благотворительный фонд. Среди оглашенных видов деятельности его строительство автодорог и денежное посредничество. Живут в этих коттеджах по одному человеку, ну, где-то двое, трое. Они заняты, в основном, тем, что боятся. Боятся всего, особенно воров. От Русского мира их отделяет шестиметровый забор, их охраняет «Альфа», а воры все равно, бывает, пролазят. Некоторым нравится жить в подвалах этих коттеджей. Уточню: не ворам, а хозяевам нравится жить в подвалах, вернее, членам хозяйских семей. Так им спокойнее. Одна дама вот так жила в подвале, окна на первом, втором, третьем пустых этажах были постоянно зашторены. Воры это высмотрели, проникли, забрали деньги, драгоценности, картины. Хозяева, то есть, воры, которые это все строили, а не та шелупонь, что шастает по этажам, они в бегах или в Москве, или неизвестно где».

Автор этого описания подметил интересную особенность. Я говорю о повышенной, так сказать, духовности таких вот поселений-общин. Это ведь все присуще уголовному миру. В среде обычных уголовников много патриотизма, веры в приметы, в колдовство, там любят обряды. «Не забуду мать родную». А мать для пахана, а значит и для шестерки – это и родина, и церковь. Пока, кажется, не нашелся новый поэт Блок, который бы без прикрас описал «Княжий двор», чтобы сообщить в конце: «Да, и такой, моя Россия, /Ты всех краев дороже мне».

Грешить бесстыдно, непробудно,

Счет потерять ночам и дням,

И, с головой от хмеля трудной,

Пройти сторонкой в божий храм.

Три раза поклониться долу,

Семь — осенить себя крестом,

Тайком к заплеванному полу

Горячим прикоснуться лбом.

Ну, а потом вернуться к повседневным делам: обмеривать, обсчитывать, хапать, хапать, хапать.

И на перины пуховые

В тяжелом завалиться сне...

Да, и такой, моя Россия,

Ты всех краев дороже мне.

Это мы говорили о населенном пункте, где Русью пахнет. Есть и другие. По дороге из Москвы на Нахабино, например, можно увидеть указатель с не такими патриотическими названиями жилищных кооперативов, может быть, не таких богатых, но и не бедных, их названия: Шервуд, Риверсайд, Гринфилд, Монтевил. Во как. Должен сказать, что это тоже на свой лад Русью пахнет. Такое увлечение всем, что звучит и выглядит не по-нашему, тоже восходит к предкам, к отечественной старине. Ей, правда, пыталась противостоять доморощенная мудрость, но о ней отзывались пословицей, что она сродни глупости. В обычных дачных поселках, в садово-огородных товариществах, там все друг друга знают, свободно расспрашивают друг друга, легко рассказывают про себя, кто чем занимается, кто чем богат, а вот в «Княжьих дворах» это строго-настрого запрещено неписаным уставом. Пахнет-то там Русью, а неписаный устав все равно западный.

На волнах Радио Свобода закончилась передача «Ваши письма». У микрофона был автор - Анатолий Стреляный. Наши адреса. Московский. Улица Малая Дмитровка, дом 20, 127006. Пражский адрес. Радио Свобода, улица Виноградска 159-а, Прага 10, 100 00. Записи и тексты выпусков этой программы можно найтив разделе "Радио" на сайтеsvoboda.org