Руководитель и владелец новосибирского интернет-журнала "Сиб.фм" Андрей Ксенчук признал, что наложил запрет на публикацию материалов о визите в регион Алексея Навального по просьбе "людей, которые финансово помогают изданию". В том же посте Ксенчук упомянул, что его проекту, испытывающему трудности, помог деньгами бизнесмен и бывший сенатор от Новосибирской области единорос Виктор Игнатов. В знак протеста против цензуры в отставку подал главный редактор "Сиб.фм" Сергей Самойленко.

Новость о митинге сторонников Навального была опубликована на портале 18 сентября, как только стало известно, что акция согласована. Вскоре она с сайта исчезла. По словам Сергея Самойленко, это произошло после того, как Андрей Ксенчук отдал распоряжение в редакционном чате: "Про Навального не пишем". Подробности этой истории Сергей Самойленко рассказал в интервью Радио Свобода.

​–​ Кто и когда удалил заметку о предстоящем митинге Навального 22 сентября?

– Об удалении новости я узнал, когда внештатные авторы стали меня спрашивать, что случилось. Точного момента, когда материал пропал с сайта, я не знаю, это и неважно. Я уже принял решение к тому моменту. На самом деле, все это мелочи. История к ним не сводится. А удалил, наверное, сам Андрей, у него ведь есть доступ к админке, как и у всех нас.

–​ А как вы узнали о запрете писать про митинг?

– Есть какая-то ирония в том, что это произошло в четверг, 21 сентября, когда в редакции отметили шестилетие сайта. Пришел Ксенчук, выпили по паре бокалов вина. Я с журналистами обсуждал, как нам лучше сделать материал с митинга Навального. Андрей слушал, задавал какие-то вопросы, но ни слова не сказал, что писать не надо. Примерно через час-два, когда я уже собирался уходить, заглянул в редакционный чат и увидел сообщение от Андрея: "Про Навального не пишем". Потому-то и потому-то. О причинах он потом написал еще и в Facebook – чуть иными словами.

–​ Вы сразу решили уйти?

– Желание резко ответить было сразу, но я сдержался и написал в ответ какое-то междометие: понял, что сейчас просто наговорю много лишнего. Купил бутылку виски, сказал жене, что ухожу, хотел выпить, но не стал, точнее, не мог. Не скажу, что всю ночь напролет сидел, обхватив голову руками, но постарался остыть и взвесить за и против. С одной стороны, хоть и маленькая, но зарплата, с другой – физическая невозможность оставаться в издании.

– Ваша реакция внезапна или можно сказать, что этот запрет писать про митинг, стал последней каплей?

– Нет-нет, это внезапно. Конечно, я уже немного устал, подумывал о том, не уйти ли мне снова на вольные хлеба, не вернуться ли к переводам. Редакторская работа – это рутина, технология, коммуникация, от нее быстро выгораешь. Но как-то стрёмно было бросить – я многих авторов пригласил в журнал, и многие пришли "под меня". Не хотелось их так неожиданно бросать. Я думал, что до весны доработаю, – собственно, об этом я в тот злополучный четверг и сказал, еще до этого сообщения. Но желание уйти – в каком-то обозримом будущем – было связано только с тем, что не успевал заниматься своими текстами. В любом случае не планировал хлопать дверью.

Уйти так неожиданно пришлось по причине резких изменений правил игры. Меня просто поставили перед фактом, без каких-либо предупреждений, не говоря уж о том, чтобы обсудить. И дело не конкретно в Навальном, просто нельзя быть ответственным за журнал, если тебе директивно указывают: "Вот про это мы не пишем". Я был огорошен.

Другой вопрос – ушел бы я, если б мне, например, сказали: "Про коммунистов не пишем"? Не знаю, честно! Это, конечно, связано с какими-то моими личными представлениями, хотя у меня и нет никакого особого отношения к Навальному. Просто я понимаю, что исключение Навального из нашего новостного поля несет вред журналу. Большая часть нашей аудитории – это как раз электорат Навального. Молодые люди, которые читают все материалы про него, про социально-политическую активность, особенно, когда об этом молчат официальные СМИ. Мы современное независимое, так, по крайней мере, я считал, издание, и делать вид, что этого не происходит, просто глупо! Я считаю, что это был сильный удар по репутации "Сиб.фм", по его референтности для наших читателей.​

– Как вы отнеслись к резонансу, который вызвала эта ситуация в медиа?

– Если честно, я вообще хотел уйти без шума. Я ничего и не комментировал сначала. Уйти было естественным побуждением, на уровне физиологии – это вроде брезгливости или как руку от огня отдергиваешь, обжегшись. В Facebook я написал о своем увольнении очень нейтрально, ничего не объяснял – кому надо, поймут, два и два сложить. Я не хотел раздувать вот этот хайп, не такое уж важное "Сиб.фм" издание. Не считаю этот поступок, сам факт ухода, чем-то необычным. Ну, ушел и ушел. Но когда меня в очередной раз спросили: "Ваш уход как-то связан с митингом Навального?", я ответил. Что ж я буду делать покер-фейс? Понятно, что все вопросы к главреду. Но, в конце концов, это моя репутация на кону.

​– Если бы речь не шла о Навальном, то такого ажиотажа не было бы?

– Естественно. Не интересен ни я, ни "Сиб.фм", только Навальный. Я, правда, не ожидал масштабов резонанса. Ну, я думаю, должен был понимать и Ксенчук, либо тот, кто принял решение вместе с ним. Совершенно непродуманное и недальновидное решение. Какой бы ни был маленький ресурс, но он дорог многим, мне в том числе. Журнал отличался от других, было, я надеюсь, свое лицо. И использовать его для каких-то сиюминутных политических целей – крайне примитивно. Даже немного обидно: для "Сиб.фм" можно было бы придумать какой-то особый кейс, чтобы дискредитировать Навального. А не так тупо. Перед тем как я пришел в "Сиб.фм", мы несколько раз говорили с Ксенчуком, сверяли наше представление о журнале. Сошлись, что это ни в коем случае не политическое издание, то есть не участвующее в политических играх ни на чьей стороне. Политика, если и присутствует в контенте, то как часть жизни, действительности. Это издание о людях, о городе. В первую очередь о Новосибирске, но и в целом о Сибири. Меня совершенно это устраивало, мне это нравилось... Я, в общем, буду рад, если "Сиб.фм" как-то продолжит работу, пусть и в таком обрезанном, цензурированном варианте. По большому счету, политика никогда не определяла его лицо. Хотя, оказывается, в прошлом году Виктор Игнатов (бывший сенатор от Новосибирской области, член партии "Единая Россия". –​ РС) фигурировал в журнале, чего я, к стыду своему, не знал. В общем, моя наивность просто безгранична. В журнале были тексты о "Единой России", на улицах города висел выборный баннер с лицом Игнатова, оформленный как страница "Сиб.фм". Я в этом сентябре только это увидел.

–​ Получается, Игнатов присматривался к ресурсу или спонсировал его?

– Что это было, никто не знает точно. Я не знал до последнего момента и сейчас не знаю. То, что написали в СМИ, о том, что Игнатов теперь собственник, я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть. Какие-то отношения с ним есть, это без всякого сомнения. Ксенчук в своем посте это и подтвердил, хотя утверждает, что никаких договоров не подписывал. В любом случае, если бы Андрей Ксенчук сразу, когда мы договаривались о работе, сказал, что есть какие-то отношения с единороссом Игнатовым, я бы крепко задумался. Не потому, что у меня какое-то особое к нему отношение, я никогда не следил за его карьерой. Но согласитесь, это все равно другое дело. Действующий политик, который как-то связан с ресурсом. И работать на него – это все-таки другое, нежели работать в независимом СМИ. Более того, это другая зарплата, в конце концов! И я даже рад, что Ксенчук мне не говорил про Игнатова – иначе бы, не дай Бог, появился соблазн потребовать другой оклад. Но эта работа была не из-за денег. Не только из-за денег, во всяком случае. Нравился журнал. И беда не в конкретном Игнатове, а в непрозрачности. В том, что условия игры изменились по ходу. Мы весь год писали про все, в том числе и про Навального, не было никакого давления, а тут вдруг – во втором тайме забитые головой мячи не засчитываем.

– Как на ваше увольнение отреагировала редакция?

– Когда, получив сообщение от Андрея, я сказал о новых вводных, что мы не пишем про Навального, вся маленькая редакция буквально офигела, конечно. 22 числа я сказал, что ухожу, для всех них это была полная неожиданность. Далеко не все меня поддержали в итоге. Сейчас девушки пишут, что я не имел права так поступать, что я всех подставил, что я вообще был для них не авторитет и не главред. Разве что в аморалке не обвиняют и пьянстве на рабочем месте. Я, наверное, могу их понять. Это молодые люди, которые изначально привыкли работать в условиях каких-то рамок. У меня все-таки другой жизненный опыт. Я очень хорошо помню перестройку, когда информационные барьеры падали каждый день. Каждую неделю открывалась что-то новое. То стихи Георгия Иванова, то возвращение Сахарова из Горького. Свободы становилось все больше и больше, ощутимо больше. Жить и работать в условиях, когда этой свободы становится все меньше, когда тебе кислород постепенно перекрывают, тяжело. Когда ты живешь частной жизнью и не можешь на что-то влиять, с этим можно смириться и найти себе какие-то занятия. Литература, искусство и так далее. Но если ты работаешь в СМИ, каким бы оно ни было неполитическим, даже если оно про сад-огород и здоровый образ жизни, от политики укрыться невозможно.

Когда я увидел, что первая ласточка полетела, и мне отрезали кусок хвоста, я понял, что этот хвост будут резать дальше, скорее всего. И если я соглашусь сейчас, то мне отщипнут еще, а потом скажут: "Слушай, ну у тебя полхвоста! Давай тебе вообще, как у бобтейла, помпон сделаем?" Я понял, что я не готов стать бобтейлом.

– Вы ощутили на себе, что такое современная региональная журналистика. Как ее сейчас можно охарактеризовать, что ее заботит?

– Выживание. Меньше всего все думают о завтрашнем дне, о новых технологиях. Большинство медиа просто выживают. У всех непрозрачная структура собственности. Большая часть всех местных медиа ориентированы на новостную повестку, на копипаст, переписывание пресс-релизов. Либо уклон в "желтизну". Хотя есть, конечно, хорошие ресурсы и в Сибири. Тем не менее я считаю, что "Сиб.фм" занимал уникальное место... Я понимаю, что все в каких-то условиях. В более широком контексте ничего удивительного. Уже столько ушло уникальных журналистов, коллективов. А это мелкий случай, хоть и показательный. Может быть, он будет более показательным в ближайшее время, в период выборной кампании. Многие издания, государственные и частные, и сейчас делают вид, что ничего не происходит, молчат и совершенно прекрасно себя чувствуют. И более-менее независимых СМИ, я думаю, это скоро коснется, их постараются придушить. Не мытьем, так катаньем.

– Возможно, сейчас совершенно независимых СМИ и нет?

– Да, я думаю, их не бывает вообще. В любом случае, вот даже если я найду деньги и создам СМИ, оно не будет независимым, оно будет моим. И это нормально, но изданий должно быть много и разных. Чтобы журналисты могли найти себе место, чтобы читатели могли составлять какую-то общую картину. Чтобы был выбор. Собственник имеет право влиять на свое издание – в идеале, лучше бы все же не давить, как бульдозер, не использовать издание как политическую кувалду. Имеет. Ну, а я как редактор имею право уйти.

– На ваш взгляд, насколько значима эта еще одна история про свободу слова?

– Перефразируя известную цитату, это такой маленький шаг для всего медиаполя, но огромный для нашего издания. Хочется поставить смайлик. Как бы я ни хотел обойтись без пафоса, но да, так и есть. Наступление происходит мелкими шажками. Бульдозер, каток, в общем, машина едет. В разных сферах движется с разной скоростью, но закатывают в асфальт всех: театр, кино, искусство. Каток сминает все живое, все, что пытается прорасти сквозь асфальт. А заднего хода он не имеет.