Леонид Велехов: Здравствуйте, в эфире Свобода - радио, которое не только слышно, но и видно. В студии Леонид Велехов, и это новый выпуск программы "Культ личности", который вы также смотрите на телеканале "Настоящее время". Наша программа не про тиранов, она про настоящие личности, их судьбы, поступки, их взгляды на жизнь.

Хотя сегодня герой нашей передачи – личность очень спорная, противоречивая, но сыгравшая, причем помимо своей воли, колоссальную роль в русской истории: последний российский император Николай Второй. А мой гость – историк, научный руководитель Государственного архива Российской Федерации Сергей Владимирович Мироненко.

(Видеосюжет о Николае Втором. Закадровый текст:

Императору Николаю и всей августейшей семье фатально не везло ни в земной, ни в загробной жизни. Крайне неудачное его правление, во многом спровоцировавшее события 1917 года и крах империи, ужасная смерть в подвале ипатьевского дома в Екатеринбурге, посмертная слава "Николая Кровавого", погребение через восемьдесят с лишним лет после гибели, непризнание этого погребения церковью, перспектива нового захоронения… Одним словом, нет несчастным Романовым покоя ни на этом, ни на том свете…

Фильм "Матильда" и кликушество вокруг него, никем еще не виденного, хотя, похоже, и не отличающегося глубиной проникновения в драму жизни последнего русского царя, не просто встают в этот ряд фатальных романовских несчастий, но еще и новым, свежим заходом опошляют эту историю. А ведь в ней, в этой истории, в действительности не было никакой пошлости, а была настоящая, всепроникающая любовь всех и вся в этой семье, необычайная дружба и близость родителей и детей, наконец, сильное, с годами не ослабевшее чувство, связывавшее Николая и Александру. Судите сами: после двадцати с лишним лет замужества Александра Федоровна пишет мужу на фронт:

"Я жажду обнять тебя и положить свою голову тебе на плечо. Я томлюсь без твоих поцелуев, без твоих рук. Только ты, мой застенчивый влюбленный, даешь мне поцелуи и объятия, которые возвращают жизнь".

Вот уже действительно, какая любовная энергия, какая красота чувства наполняет эти строки… Вот уж, действительно, ЧТО из жизни последних Романовых заслуживает художественного отражения: история этой любви. Увы, так пока она его и не получила. И лучшим, что написано об этой семье, так и остаются восемь строк русского поэта-эмигранта Георгия Иванова:

Эмалевый крестик в петлице

И серой тужурки сукно...

Какие печальные лица

И как это было давно.

Какие прекрасные лица

И как безнадежно бледны —

Наследник, императрица

Четыре великих княжны...)

Студия

Леонид Велехов: Сергей Владимирович, вот с чего я бы хотел начать. Не кажется ли вам, что немного странно – 100-летие Октябрьской революции, а само событие осталось в тени шумихи, поднятой вокруг Николая Второго, причем, его судьбы, взятой в совершенно случайном и фрагментарном аспекте и раздутом кликушами.

Сергей Мироненко: Во-первых, не только 100-летие Октябрьской революции, но и 100-летие Февральской…

Леонид Велехов: Ну, Февральскую уже проехали.

Сергей Мироненко: …которая привела к отречению Николая Второй, и второй либо революции, либо переворота. Ведь большевики сами не знали как это событие называть.

Леонид Велехов: У Ленина, по-моему, есть "переворот"…

Сергей Мироненко: У Ленина есть и "переворот", и "революция". Знаменитая его фраза, которую он произнес 25 октября в Смольном, не в Таврическом дворце, куда потом товарищ Сталин перенес выступление Ленина, на II Съезд советов, а на заседании Петроградского совета, которое вел Троцкий, между прочим. Именно из-за этого пришлось…

Леонид Велехов: Картины перерисовывались.

Сергей Мироненко: Картины перерисовывались, фильмы снимались, в учебниках была ерунда. Ленин сказал: "Пролетарско-крестьянская революция, о которой так долго говорили большевики, совершилась". Но одновременно Ленин говорил об Октябрьском перевороте. И, скорее, это, конечно, был переворот, потому что революционных событий, собственно говоря, и не было, как не было штурма Зимнего, как это снято в картине Эйзенштейна "Октябрь". Никто не карабкался по воротам Зимнего дворца.

Леонид Велехов: Но как снято! Считай, уже вошло в историю.

Сергей Мироненко: Да. Вы знаете, это действительно так, потому что в некоторых советских документальных фильмах это уже использовалось как документальная съемка.

Леонид Велехов: Как хроника.

Сергей Мироненко: Как хроника. Это только от незнания и от того, что все в советское время, во всяком случае, все, что касалось Октябрьской революции, перевиралось и переиначивалось. Кстати, 28 сентября на Пироговской в выставочном зале Федеральных архивов открывается выставка "Ленин".

Леонид Велехов: Там, кстати, как фигурирует – переворот или революция?

Сергей Мироненко: А там документы. Там, в основном, документы, плакаты, есть хроника. Это же объективно. Если кто-то называл это переворотом, то так и в документе – "переворот". Если у Ленина революция, то "революция". Мы старались уйти от одностороннего взгляда. Я очень хорошо помню один из своих разговоров с Даниилом Александровичем Граниным. Это был потрясающий человек, очень умный. Он мне говорил: "Сережа, что же так?! Неужели ничего Октябрьская революция не дала миру?! Ну, это же не так! Ну, смотрите, на Западе – восьмичасовой рабочий день, профсоюзы, права женщин. Обидно, что вообще Запад выиграл от Октябрьской революции гораздо больше, чем наша родина! Вот что обидно!"

Леонид Велехов: Не говоря о том, что свой социализм Запад придумал и воплотил.

Сергей Мироненко: Это правильно. Вообще, я хочу сказать, Николай и Александра не сходят со страниц журналов, публицистики, исторических исследований. Мы отмечали в апреле двадцать пять лет, как был воссоздан в 1992 году Государственный архив РФ. Мы сделали выставку "Александра Федоровна. Последняя российская императрица". И все спрашивают: "А почему вдруг Александра Федоровна?" А я отвечал: "А почему – нет?! Ведь она тоже действующее лицо этой революции. Причем, может быть, она даже больше воздействовала на многие события, которые происходили, чем Николай Второй". Так что, я не удивляюсь. И не только фильм "Матильда", о котором, я честно говоря, даже не хочу и говорить...

Леонид Велехов: Я тоже, честно говоря.

Сергей Мироненко: Во-первых, его надо посмотреть. Но я читал сценарий. Мне этот сценарий категорически не нравится. И когда ссылаются на Голливуд и говорят, что, мол, в Голливуде же тоже снимаются сказки… Но в Голливуде это сказка, а здесь реальные люди, которые говорят безумные пошлости и глупости. Мне даже стыдно цитировать этот сценарий.

Леонид Велехов: Не будем. Что мы будем тоже его рекламировать, как Поклонская это делает?

Сергей Мироненко: Нет, нет. Ужасно, что все это с легкой руки Поклонской приобрело такой отвратительный характер… Вообще наше общество архаизируется, вот в чем я вижу беду. Ну, ладно, Поклонские, как говорится, приходят и уходят, но архаизация происходит у нас на глазах. И это меня абсолютно не радует.

Леонид Велехов: Живем с головой, повернутой назад.

Сергей Мироненко: О! Это совершенно замечательно. Я помню, на одном из валдайских клубов Иноземцев очень точно сказал: "Знаете, идти вперед с головой, повернутой назад, поверьте, очень неудобно и очень опасно".

Леонид Велехов: Давайте теперь перейдем к нашему герою. До какой степени он, последний российский император Николай Александрович, на ваш взгляд, виновник 1917 года?

Сергей Мироненко: Во-первых, не надо его делать одного виновником всего.

Леонид Велехов: Я и спрашиваю: какая степень его личной вины, понятно, что не он один виноват.

Сергей Мироненко: Он оказался в ненужное время на ненужном месте, к сожалению. Поскольку в России власть монархическая была, самодержавная, наследование престола строго по мужской линии по старшинству, у страны не было выбора. Умер его отец Александр Третий, умер в 49-летнем возрасте, еще вполне крепким человеком. Николай Александрович отнюдь не думал, что ему придется так скоро царствовать. Он был ошеломлен быстрой болезнью, ее развитием и смертью отца. Ему так было неприятно принимать доклады министров. Это его тяготило. Это было не его. Если почитать его дневники и переписку: "проскакал двадцать верст на лошади", покидался апельсинами с двоюродным братом, потолкался ногами с Великим князем Александром Михайловичем... Сидели, кто кого с дивана столкнет ногами. Молодой крепкий. Хотел жениться. Кровь играла.

Леонид Велехов: Инфантильный немного, да?

Сергей Мироненко: Инфантильный – это не совсем то. Двадцать лет, двадцать с лишним, двадцать четыре. Ну, человек, который хочет жить другими интересами, который абсолютно не готов царствовать.

Леонид Велехов: Но, с другой стороны, он с рождения был наследником престола. Это же не случай его отца. Должен был как-то ментально готовиться. И опять же – двадцать шесть лет. Не так мало. Николай Первый, по-моему, в двадцать девять заступил.

Сергей Мироненко: Да. Но разные люди, разные характеры, разные личности. Николай был человеком очень ответственным. И он эти четверть века нес непосильный груз на своих плечах. Ведь глупо говорить, что он не ощущал ответственности за Россию. Он болел за нее. Он был патриот. Но, к сожалению, бог не дал ему способностей в эту сложнейшую, труднейшую, переходную эпоху понимать те процессы, которые происходили в России. Я всегда привожу этот пример. В 1897 году, он уже три года на троне, происходила всеобщая перепись населения. И там был вопрос, который есть и сейчас: "Ваше основное занятие". Он мог бы написать в этой графе все, что угодно, в точном соответствии с законом, например, "самодержец Всероссийский" или "император Всероссийский". Что он написал? "Хозяин земли русской".

Хозяин земли русской – это такой анахронизм в конце XIX века. Если бы это написал его отец, тогда я бы понял. Мы знаем, какой он был мощный, уверенный в себе, богатырь. Достаточно вспомнить памятник Паоло Трубецкого.

Леонид Велехов: Или как он рухнувшую крышу вагона держал, из-за чего потом и заболел.

Сергей Мироненко: Я думаю, что это во многом легенда.

Леонид Велехов: Но вроде почки из-за этого отказали, разве нет?

Сергей Мироненко: Думаю, что не из-за этого. Так вот, ощущать себя хозяином, вот этот патернализм, это непонимание, что время изменилось, что надо идти в ногу со временем… Это одно. Второе – то, что он был слабовольный человек. Кто-то может со мной не согласиться, но это общеизвестный факт. И как человек слабовольный, он все время колебался. Ему нужен был советчик. Ему нужна была опора. И он нашел ее в лице Александры Федоровны. Сначала мама, вдовствующая императрица Мария Федоровна, но Александра Федоровна довольно быстро взяла в руки своего обожаемого, любимого, действительно любимого. Они действительно любили друг друга.

Леонид Велехов: Любили безумно. Очень красивая история их любви.

Сергей Мироненко: История красивая и в то же время трагическая. Она взяла его в руки, поскольку была гораздо сильнее, чем он.

Леонид Велехов: И ведь какой классический сюжет бытовой – то, что он перешел от матери к жене. У тех отношения испортились до такой степени, что фурией называла Александру Мария Федоровна.

Сергей Мироненко: Особенно к концу, когда Мария Федоровна в 1916 году уехала из Петрограда под благовидным предлогом, что она откроет в Киеве госпиталь, чтобы был ближе к фронту. Она же на самом деле просто не могла с "этой фурией" быть в одном городе! Мы получили несколько лет назад, благодаря Фонду Вексельберга, часть архива Юсуповых. И там письмо Феликсу от Великого князя Александра Михайловича, его тестя. В этом письме говорится: "Ты же знаешь, что Минни (так звали Марию Федоровну) ненавидит Алекс". Она ее ненавидела. Почему? Потому что она видела, что сын слабовольный, им управляет Александра Федоровна, и Россия катится в пропасть.

Александра Федоровна была властная женщина, она попала на мягкого, слабовольного мужа и имела на него огромное влияние. Любовь бывает иногда и во зло. Мы готовим новое издание переписки Николая и Александры. 1894 год, когда они уже были помолвлены, она еще оставалась в Дармштадте, а он уехал. Они переписывались. Как вы думаете, как он ее называл?

Леонид Велехов: Я это просто знаю.

Сергей Мироненко: Он ее называл "Сова".

Леонид Велехов: А она его "Теленком".

Сергей Мироненко: Да. Вот видите. Эти детали говорят об отношениях. Конечно, он был теленок – ласковый, добрый.

Леонид Велехов: А потом, как он ее называл – Санни, Солнышко...

Сергей Мироненко: "Солнышко" ее называли еще в семье, королева Виктория, где она воспитывалась.

Леонид Велехов: Он такой был, действительно, как будто бы при ней сынуля. Вот он нашел в ней вторую маму. Так бывает очень часто.

Сергей Мироненко: О, нет! Это не так! Они были муж и жена.

Леонид Велехов: Да, но одно другому не мешает.

Сергей Мироненко: Тут мамы не было. Тут этого комплекса я не ощущаю. Просто она была сильнее. Когда они еще были жених и невеста, она ему сказала: "Все, я тебя люблю безумно, но не могу быть твоей женой. Я не могу принять православие. Мы – лютеране". Несколько недель, месяцев мучений и, в конце концов, она ему пишет: "Ладно. Я решилась. Ради тебя, только ради тебя, я приму эту веру!". Понимаете, вот эти мелкие женские уловки, которые, я уверен, она использовала очень сознательно.

Леонид Велехов: Там ведь большая была история любви. Они же друг с другом познакомились лет за десять до свадьбы, когда она приезжала первый раз в Петербург.

Сергей Мироненко: Она в 1884 году приехала на свадьбу своей старшей сестры Эллы, Елизаветы Федоровны в крещении. И Николай, еще будучи мальчиком, записал: "Мы с Аликс любим друг друга". Он был очень влюбчивый. Есть запись в его дневнике. Ведь не надо было ничего выдумывать. В 1892 году он пишет: "Вот как странно. Я люблю Матильду и Аликс. И вот я люблю их обоих. Ну, что делать?!" (Смех в студии). Ну, вот так вот.

Леонид Велехов: Обезоруживающе. Просто такая Наташа Ростова в брюках. Помните, у Наташи Ростовой то же самое.

Сергей Мироненко: Господи! Да, да, да. Это не редкость и сегодня. И до Николая – не редкость. Петр Андреевич Вяземский, скажем, его замечательные записные книжки. Всегда вспоминаю эту запись: "У меня сердце такое широкое, как Невский проспект. И по нему могут идти несколько женщин одновременно, не мешая друг другу". (Смех в студии). Но как только Николай помолвлен был с Аликс – все! Никакие другие женщины для него не существовали.

Леонид Велехов: Но это Аликс так его взяла, что называется, в оборот? Или его собственная натура?

Сергей Мироненко: Это была такая натура. Это была его собственная натура. Он ее любил, и она его любила. Причем, они сохранили эту любовь до конца.

Леонид Велехов: И сколько там такой именно чувственной любви!

Сергей Мироненко: Она его любила, он ее любил. Он был чудеснейший семьянин. И когда он отрекся, ведь невозможно ни в чем их упрекнуть. И я думаю, хотя мы мало что знаем о внутренней жизни царской семьи от марта 1917 до июля 1918 года, но ни один человек не рассказывает ни об одном упреке, который кто бы то ни было из членов семьи бросил друг другу.

Леонид Велехов: И это в таких условиях экстремальных!

Сергей Мироненко: Успокоение. Да. Это была потрясающая семья. Они читали Салтыкова-Щедрина, Толстого, играли в карты, в безик, еще во что-то, вот так проводили время. Это была чудесная, спокойная, очень достойная семья.

Леонид Велехов: Но они, конечно, не предвидели такого конца. Они все-таки, наверное, верили до конца, что спасение придет в той или иной форме. Аликс и пишет об этом в одном из писем.

Сергей Мироненко: Спасение придет.

Леонид Велехов: "Сейчас тяжелые времена, но наступят другие".

Сергей Мироненко: Вообще Николай думал: "я сделал все, что от меня требовали. Я отрекся от престола. Я буду жить частной тихой жизнью".

Леонид Велехов: О которой он мечтал.

Сергей Мироненко: Вильгельм Второй до 1940 года дожил в Бельгии и умер уже после начала Второй мировой войны. И Николай думал, что он будет доживать в Ливадии. Он не хотел уезжать из России. Временное правительство готово было отдать его. Георг Пятый не принял. Мы сейчас хорошо знаем, что это не зловредный Ллойд Джордж, либерал, а это именно Георг Пятый...

Леонид Велехов: Любимого кузена не принял, похожего на него, как две капли воды.

Сергей Мироненко: Знаете, любовь любовью, а денежки врозь. Сохранилось письмо личного секретаря Ллойд Джорджа, где он пишет, что "Его Величество сообщает, что он не хочет, чтобы Николай Второй с семьей приехали в Англию".

Леонид Велехов: А чувствуют Виндзоры какую-то свою вину историческую за судьбу Николая и семьи Романовых?

Сергей Мироненко: У теперешней королевы был огромный скандал, когда она вышла в жемчужном ожерелье, которое принадлежало Марии Федоровне или одной из дочерей.

И британская пресса написала о том, что это "кровавые драгоценности". После этого Елизавета больше их никогда не одевала. Был очень большой скандал. Я думаю, что сейчас многое забылось. Знаю, что в этом или следующем году будет большая выставки в Виндзоре.

Леонид Велехов: Но, конечно, грех такой на них лежит, тяжелый.

Теперь я бы вот так хотел повернуть разговор. Но все-таки Николай при всей его нерешительности, мягкости характера, при том, что он в дневнике своем записал в 1894 году: "Два худших события в моей жизни – смерть отца и коронация"… Тем не менее, он правил Россией четверть века. Все-таки у него было какое-то видение будущего России?

Сергей Мироненко: Я считаю, что было два выдающихся государственных деятеля в начале ХХ века – Сергей Юльевич Витте и Петр Аркадьевич Столыпин. Абсолютно разные люди. Столыпина убивают 5 сентября 1911 года. Его смертельно ранят, он умирает через два дня в Киеве. Но он приехал уже туда так называемой хромой уткой. Вопрос о том, что он отставлен, был предрешен. Премьер-министра страны не встретил экипаж на станции! Он вынужден был брать кучера и ехать на свою квартиру. Все тиражируют вот эту фразу, которую он бросил, хлесткую: "Вам нужны великие потрясения. Нам нужна великая Россия". Гениальность Столыпина заключается в том, что он понял, что надо разрушить общину, которая не дает развиваться поступательно России.

Леонид Велехов: Просто гасит инстинкт собственника, частной собственности.

Сергей Мироненко: Вот, вот! Он прекрасно понимал, что крестьянин должен стать собственником, что он должен получить в собственность надел. Только тогда будет стабильный класс, стабильная социальная прослойка, которая не будет бороться за помещичью землю, громить помещичьи усадьбы. И что? Столыпин отставлен. И кто-то после этого будет говорить, что Николай государственный деятель высокого масштаба?! Это придворные интриги, которые предопределили отставку Столыпина. Простите за это, я не люблю слово "мейнстрим", но Николай его не понимал, не понимал основного направления. Ведь чудовищная ошибка – Первая мировая война. Это же какое было шапкозакидательство, что за первые два месяца войны мы немцу накостыляем. Ведь мало кто знает, что не германские войска первые перешли границу. Хотя кайзер объявил войну, но войска не переходили границу. Это мы вторглись в Восточную Пруссию. Это мы бездарными усилиями Самсонова и Ренненкампфа погубили гвардию! Это же надо было в первые месяцы войны погубить гвардию, которая вся погибла в Мазурских болотах! Можно говорить, что было бы, если бы, предположим, в феврале 1917 года в Петрограде были не запасные батальоны, а была бы старая гвардия. Но ее уже не было. Конная гвардия только сумела уйти, а пешая вся там полегла.

Леонид Велехов: Если уж заговорили о войне: то что он возглавил армию, ведь тоже была страшная ошибка.

Сергей Мироненко: Это была первая ступень к катастрофе. И причем все это понимали, все понимали. Мать его умоляла, Мария Федоровна: "Не делай этого, Ники". Председатель Государственной Думы Родзянко говорил: "Ну, неужели вы не понимаете?! Пока вы дистанцированы от войны, у вас есть возможность маневра. Как только вы возглавили армию, стали Верховным Главнокомандующим, – все! Все успехи – ваши, но все неудачи тоже ваши!" Восемь министров написали ему. Это вообще невозможно было, чтобы министры сами писали императору коллективную просьбу, чтобы он не делал этого шага…

Леонид Велехов: И ведь за этим решением тоже Аликс стояла в большой степени…

Сергей Мироненко: Конечно! Она думала, что Великий князь Николай Николаевич подкапывается под трон, что он хочет сместить Ники, как звали Николая в семье, что он хочет стать императором. Александра прямо пишет мужу: "Знаешь что, говорят, что черногорки (это жены Великих князей Николая Николаевича и Петра Николаевича, из Черногории) распускают слухи, что меня надо удалить в монастырь".

Леонид Велехов: Означает ли это, что зрел заговор?

Сергей Мироненко: Безусловно! Но когда мы говорим "заговор", это не был заговор в таком смысле, что тайные сходки, подготовка боевых дружин... Семья не могла равнодушно смотреть на то, как династия катится в пропасть. И они, конечно, обсуждали, что нужно делать. И вся семья приветствовала убийство Распутина. Вся семья подписала прошение Николаю не наказывать убийц. Николай написал потрясающую резолюцию.

Леонид Велехов: Красиво написал!

Сергей Мироненко: Абсолютно! На самом деле, он сам, ему никто эти резолюции, как теперь, не готовил. Он написал: "Удивляюсь вашему обращению ко мне. Никому не позволено убивать!" Но семья-то говорила: "Раздавлена гадина". И Аликс, которая интриговала против Николая Николаевича, говорила Николаю: "В эту трудную годину испытаний ты должен возглавить страну. Это твой нравственный долг". Что он мог сказать? Действительно, его нравственный долг. Но он поступил как человек, но не как политик.

Леонид Велехов: А ведь тогда, в 1915 году, когда он возглавил армию, тоже было сильное недовольство семьи. Николай Николаевич не воспользовался этим. А мог или нет, как вы считаете?

Сергей Мироненко: Никаких данных о том, что Николай Николаевич стремился похитить трон, я не знаю.

Леонид Велехов: Но личность была сильная, яркая.

Сергей Мироненко: Яркая личность была. Был очень популярен в армии. Но, посмотрите, что произошло в эмиграции. Кирилл Владимирович провозгласил себя императором. Николай Николаевич, хотя был признанным лидером монархической эмиграции, никогда не говорил, что он займет трон.

Леонид Велехов: Ну, Кирилл Владимирович еще тот был выскочка!

Сергей Мироненко: Ну, Кирилл Владимирович – отдельный разговор.

Леонид Велехов: Но, между прочим, тоже к реформам призывал и сочинял выступления для Николая в Думе.

Сергей Мироненко: Да, все они понимали, что невозможно оставить вот это уродливое тело самодержавия без изменений. Реформы нужны. Война помешала. Война помешала столыпинской реформе. Восемьдесят процентов крестьянских дворов подало заявление о выходе из общины. Но невозможно было выйти из общины без кадастра.

Леонид Велехов: Ничего же не было описано. Земля не была описана.

Сергей Мироненко: До сих пор в России нет кадастра. Столыпин создал училище для землемеров. Одним словом, не успели.

Так что, заговор – это не заговор в таком понимании, что сейчас они сговорились, сейчас они скинут Ники с трона и все. Нет. Они думали, как это сделать. Причем, когда Родзянко отправил в Ставку телеграмму о том, что все поздно, Николай Второй должен отречься, никто не думал, что монархия рухнет. Начальник штаба, генерал Алексеев разослал эту телеграмму командующим фронтами. И все командующие фронтами – все! – отправили обратно телеграмму: "Да, он должен отречься". Вы что думаете, они думали, что монархия рухнет?

Леонид Велехов: Нет, конечно!

Сергей Мироненко: Нет! Они были уверены, что монархия выстоит. Они были политические дети.

Леонид Велехов: Но вместе с тем, Сазонов, умнейший человек…

Сергей Мироненко: Министр иностранных дел.

Леонид Велехов: …считал, что если бы Николай отрекся в пользу Алексея, то не было бы никакой революции, и не рухнула бы империя. Все-таки в основе лежит ошибка Николая отрекаться в пользу Михаила, полностью нарушив закон о престолонаследии.

Сергей Мироненко: Ничего подобного! Он ничего не нарушил. Во-первых, это революционная ситуация. Какие законы?! Некоторые люди меня просто умиляют, которые говорят, что в основных государственных законах не прописана процедура отречения. Нужно быть наивными, чтобы при самодержавной власти была прописана процедура отречения. Да, процедуры отречения не было. Ну и что? Это революционная ситуация. Второе. Первый вариант Манифест об отречении был написан в пользу Алексея. Но не надо забывать, что ребенок был смертельно болен.

Леонид Велехов: Но Николай, по-моему, не знал, что это смертельная болезнь...

Сергей Мироненко: Нет, нет, нет! Ну, о чем вы говорите! Здесь ключевой момент есть в воспоминании лейб-хирурга Федорова. Федоров, кстати, умер своей смертью в 1936 году в полном почете в городе Ленинграде. И был замечательный отечественный хирург. Николай его вызвал и спросил: "А что, действительно, наследник так болен?" У Федорова чуть не было удара, потому что у него сразу в голове пронеслось: "Неужели он не понимает?!" И он сказал: "Ваше Величество, Алексей не просто болен, он смертельно болен. Он может умереть в любую минуту". Поставьте себя на место любого ответственного человека: как он мог передать трон смертельно больному ребенку?! После того, как Федоров ему это сказал, Николай дает команду готовить Манифест об отречении в пользу Михаила.

Леонид Велехов: Мы не затронули одну очень важную фигуру. Хотя мы ее упоминали – это, конечно, Распутин. Какова его роль? Почему и благодаря чему он вошел в такое… это даже доверием не назовешь. Папой, мамой называл императрицу и императора.

Сергей Мироненко: На "ты".

Леонид Велехов: А они его "Другом".

Сергей Мироненко: Это "наш Друг" с большой буквы. Во многом это, конечно, влияние Александры Федоровны. Ведь надо понимать, что Распутин был не первый. Вообще, идея юродивых, которые были дворе, блаженных, которые были прорицатели, предсказатели, которые видят будущее… До Распутина был "Мастер Филипп". Аликс пишет Николаю: "Я тебе посылаю икону, которую подарил мне Мастер Филипп. На ней колокольчики. И вот, если к тебе приближается плохой человек, колокольчики будут звенеть. Все очень просто". Или: "Я посылаю тебе гребень, которым причесывался Мастер Филипп. Ты причесывайся, и будет на тебе божественная благодать". Так что, почва уже была. Появился Распутин. Обычное, традиционное объяснение, которое, например, в своих воспоминаниях приводит Юсупов, что Распутин заговаривал кровотечение.

Сергей Мироненко: Да. Это невозможно. Современная медицина хорошо понимает, что это невозможно. Юсупов был достаточно большой фантазер. Он в своих воспоминаниях понаписал массу всего, и как Распутин его гипнотизировал, и как он ни рукой, ни ногой не мог двинуть…

Леонид Велехов: Зато потом так двинул, что Распутин отправился на тот свет.

Сергей Мироненко: Вот видите, с одной стороны, загипнотизировал, а потом его убил. Я думаю, что это не так. Все дело было в Александре Федоровне, а в не в Алексее. Распутин был, что называется теперь, психоаналитиком.

Леонид Велехов: Ну, наверное, экстрасенсорные у него какие-то были способности тоже.

Сергей Мироненко: Я, во-первых, не верю ни в каких экстрасенсов, рекомендую и вам в них тоже не верить.

Леонид Велехов: Хорошо. (Смех в студии)

Сергей Мироненко: Держитесь науки. Он, конечно, был очень тонкий психолог. Посмотрите, Александра Федоровна застенчивая, избегающая общества. Особенно это бросается в глаза на фоне, скажем, Марии Федоровны, которая была веселая, танцевала, любила петербургское общество, балы. Для Александры Федоровны это было все исключено. Она не любила ни балов, ни этого общества. Оно ей претило. Она любила семью, семейную жизнь.

Леонид Велехов: Ни на одной фотографии нет сколько-нибудь расслабленного выражения лица.

Сергей Мироненко: Вы у меня просто это сорвали с уст. Мы в апреле делали выставку к юбилею архива про последнюю императрицу. В архиве две с половиной тысячи фотографий. Мы отобрали двести пятьдесят, но с трудом нашли две-три фотографии, где она чуть-чуть улыбается.

Леонид Велехов: Всегда такая трагическая маска.

Сергей Мироненко: Конечно! А почему? Потому что, посмотрите, какая главная задача русской царицы, императрицы? Родить наследника. Она первую дочь рожает – восторг! Вторую дочь рожает – восторг! Третью дочь рожает – что-то не то. Четвертая дочь – полное разочарование! Что же это такое! Уже четыре дочки. Когда же будет наследник? Она молится, там Серафим Саровский. В конце концов, рожает мальчика, а мальчик смертельно болен.

Леонид Велехов: Ведь почти сразу узнали, что болен тяжело. У него пуповина не заживала.

Сергей Мироненко: У него пуповина не заживала, кровотечение.

Леонид Велехов: То есть даже вот этот момент радости был, видимо, очень недолог.

Сергей Мироненко: Конечно. Я думаю, что Распутин был больше нужен самой императрице. Распутин внушал: "Пока я с вами, вы в безопасности, Россия буде только со мной. Меня не будет, не будет и России"… Так оно и произошло, в конце концов.

Леонид Велехов: Конечно! Два месяца.

Сергей Мироненко: 16 декабря его убили, 28 февраля начинается революцию. А 2 марта Николай отрекается. Но если говорить о Распутине, то, конечно, его вред был ужасный. Я даже соглашусь с теми людьми, которые говорят, что не надо мазать Распутина только черной краской. Действительно, он был незаурядный человек. Он два раза совершил паломничество в Святую Землю. Он был очень интересный рассказчик, очень образный. Он много ходил по России. Царская семья, которая после убийства Сергея Александровича заперлась в Царском Селе, боялась покушений, всего, дочки были отрезаны от мира, и вот этот человек в поддевке, в сапогах…

Леонид Велехов: С какими-то космами. Я не думаю, что он был грязный, но впечатление…

Сергей Мироненко: Я не уверен, что он был грязный. Он одевался в дорогие рубашки. Хотя Петербург его явно испортил. Он стал выпивать.

Леонид Велехов: А Николай сильно выпивал? По-моему, любил прикладываться.

Сергей Мироненко: Нет. В молодые годы да, а кто из них не пил?! Все эти развлечения, когда выстраивали рюмочки на лестнице, и надо было подниматься, выпиватя. Это молодые годы. Конечно, выпивал рюмку-другую водочки за обедом. Любил простую еду – кашу, щи.

Леонид Велехов: Вино хорошее любил – мадеру любил.

Сергей Мироненко: Мадеру. И Распутин любил мадеру. Но алкоголиком он, конечно, не был. Это все ерунда.

Леонид Велехов: Возвращаемся к Распутину.

Сергей Мироненко: Распутин. Конечно, никаких сексуальных отношений с императрицей не было…

Леонид Велехов: Есть такая версия, что он чуть ли не импотентом был…

Сергей Мироненко: Я думаю, что уже к концу был импотентом. Потому что сохранились донесения агентов, которые за ним наблюдали. И там разные подробности. Но бывает, когда человек – одно, а явление – другое. Распутин – это одно, а распутинщина – это другое. Это явление, которое было страшной болезнью в последние годы существования российского самодержавия: продажность, коррупция. Вся эта история, которая выплескивалась на страницы печати. Еврейский заговор, всякие воротилы, которые давали Распутину деньги. На самом деле, Распутин как легко получал, так легко и отдавал эти деньги. Но то, что он брал деньги, это уже плохо. То, что он отдавал, это никто не замечал. В конце концов, когда его убили, не оказалось никаких огромных миллионов. Так что, то, что он заработал какие-то невероятные деньги, это все чушь. Но! Молва, вот этот слух, распутинщина! Вот это разлагало самодержавие, это разлагало государственную власть. Это было гораздо страшнее, чем сам Распутин.

Леонид Велехов: Возвращаясь к фигуре Николая. Памятники сейчас ставят исторические. Как вы считаете, Николай заслуживает памятника? А если заслуживает, то в каком виде мог бы быть этот памятник?

Сергей Мироненко: Во-первых, я считаю, что поскольку они прославлены как страстотерпцы Православной церкви, то вполне за свою мученическую кончину, конечно, памятника заслужили. Но памятник как выдающемуся государственному деятелю я бы поостерегся ставить.

Леонид Велехов: Я бы поставил в виде этой замечательной семейной фотографии, потому что все-таки, конечно, безумно жалко детей.

Сергей Мироненко: Детей жалко. Я все время вспоминаю свой разговор с Николаем Романовичем Романовым. Когда-то в Швейцарии мы с ним разговаривали, и он сказал: "Вообще, быть императором, царем – это дело очень опасное. Вспомним судьбу Карла Первого, Людовика. Но детей-то за что?! За что детей?! За что их?!" И то, что это убийство произошло под покровом ночи, что эти большевики, как тати, прятали следы своего преступления, гордились потом, что они сумели это все обтяпать, что "белое" следствие ничего не нашло, это выдает, что они сами понимали, что они преступники.

Леонид Велехов: Как вы понимаете их мотивировку, что под корень просто все уничтожить?

Сергей Мироненко: Это издержки революции. Разбудили самые низменные инстинкты. Большевики на Урале не были самые кровожадные. Там были анархисты, правые и левые эсеры, банды, которые теперь называют революционерами. Например, в Перми стоит памятник Хохрякову, бандиту, который, когда перевозили царя из Тобольска в Екатеринбург, а с ним был комиссар, которого Свердлов прислал, Яковлев (Мячин), так Хохряков хотел по дороге убить царя. И этот Яковлев сказал, что "я сяду рядом с Николаем. Пусть убьют меня, чрезвычайного комиссара Москвы". Убили бы, поскольку были бандиты.

Леонид Велехов: Самые темные инстинкты, и самые темные личности поднялись на поверхность.

Сергей Мироненко: Конечно, конечно.

Леонид Велехов: Кошмар! Поэтому все-таки при всех его безумных ошибках, им допущенных, за которые он, впрочем, заплатил такой ценой…

Сергей Мироненко: Конечно, он заплатил ценой своей собственной жизни и жизнью своих детей. Конечно, это огромная драма российской истории. И это никогда не забудется.

Леонид Велехов: На этом мы закончим наш разговор. Спасибо вам за него!

Сергей Мироненко: Спасибо вам!