Иван Толстой: Переводчик, писатель, журналист, ведущий программ на Радио Свобода. Таких сотрудников в истории нашей радиостанции было великое множество. Но не все они добирались до Свободы (с большой и с маленькой буквы) таким героическим путем.

Петр Патрушев родился в 1942 году в Сибири, в деревне Колпашево. Отец Егор Григорьевич погиб на фронте за месяц до рождения сына. Мать Марина Васильевна Лещина вырастила троих детей. Учась в техникуме в Томске, Петр стал заметным спортсменом-пловцом, его кандидатуру рассматривали для включения в состав олимпийской сборной для токийской Олимпиады 1964 года. В университет он не попал – его призвали в армию и определили в армейский Спортклуб в Новосибирске, который называли фабрикой будущих чемпионов. Но неожиданно карьера рухнула: перевод в обычную воинскую часть, без всяких объяснений. Причину Патрушев узнал только 50 лет спустя: его и его тренера, Генриха Булакина, возненавидел за своеволие и вольнодумство директор Томского бассейна, некий Школьник, бывший соратник Берии, отправленный в Сибирь после бериевского расстрела. Один звонок от Школьника в новосибирский КГБ – и Патрушева из Спортивного клуба неожиданно переводят в обычную воинскую часть.

Через некоторое время Петр Патрушев, под покровом ночи, тайно плыл в Турцию.

Диктор: Включился первый прожектор. Он хлестнул море подобно щупальцу гигантского осьминога. Я глубоко нырнул, чувствуя, как растет давление в ушах. Все мои тренировки, испытания на пляже будто бы испарились. Теперь я остался с опасностью наедине, без всякой подстраховки. Вынырнул на поверхность, задыхаясь. Если так реагировать на каждый прожектор, далеко не уйти. Напомнил себе: просто лежать чуть-чуть под поверхностью воды, распластавшись, как медуза, чтобы сберечь силы и не быть обнаруженным.

Почти тотчас же луч прожектора опять прошел надо мной. Я нырнул, на этот раз не столь глубоко. "Медуза, – повторял себе, – медуза". В промежутках между ныряниями быстро плыл, чередуя свободный стиль и движение на спине.

Радость, которую я испытывал поначалу, испарилась.

Впереди и позади прожектора полосовали море. Время от времени луч неожиданно двигался ко мне, заставляя держаться в тревожном ожидании. На платформах прожекторов стояли молодые солдаты с неутоленным инстинктом охотников и рыбаков. Гордые, они выловили бы меня, извивающегося, как пойманная рыба, и доставили на заставу. Там меня демонстрировали бы как военный трофей, а молодых солдат наградили, дали медали за мужество в поимке опасного беглеца, скорее всего, шпиона.

Иван Толстой: Почему он решил бежать из страны? Как оказался в море? Вот что пишет в биографическом очерке о Петре Патрушеве его тесть, журналист Азарий Мессерер:

Диктор: Этот легендарный заплыв мог быть осуществлен только атлетом, хорошо подготовленным и физически, и психологически к невероятному испытанию. И дело не столько в сильных течениях или подъемах ледяной воды со дна. Главное было проплыть незамеченным сквозь невидимый заслон границы, необходимо было обойти сети, поисковые прожекторы, камеры наблюдения, радары и патрульные катера, вертолеты и самолеты пограничников, да еще и военные базы подводных лодок, что удлиняло и без того невероятный маршрут в несколько раз.

Плывя в ночи, он старался не думать об опасности, а рисовал в уме образы матери, родных, картины родной природы. Да, у него действительно было очень трудное детство. Он рос в голодной и холодной сибирской деревне, без отца, погибшего на фронте, с матерью, загрубевшей от тяжких испытаний и свято верившей народной присказке: "Пожалеешь палку – испортишь ребенка". Спасался он от жестокой действительности, погружаясь в мир книг.

Диктор: Мои сверстники называли меня Звездочетом, поскольку я на какое-то время оказался настолько вовлеченным в научную фантастику, что искренне верил, будто то, о чем читаю в книгах, происходило наяву – где-то в лучшем, загадочном и по-настоящему интересном мире...

Иван Толстой: Армейская часть, куда попал Петр после неожиданного завершения своей спортивной карьеры, оказалась далеко не курортом. Азарий Мессерер пишет:

Диктор: Ему угрожает расправой старшина за то, что он защитил от него приятеля, которого тот пытался ударить.

Чтобы спастись от увечий или даже смерти, Петр решает прибегнуть к хитрости и выдать себя за психически больного. Ему удается обмануть врачей, и он попадает в Томскую психиатрическую больницу. Но укрыться там надолго не удается: друзья, студенты-медики, сообщают о том, что врачи собираются "лечить" его сильнейшими препаратами. И тогда в одном больничном халате Петр бежит из психушки в единственное покуда безопасное место – в дом своего тренера по плаванию. Впоследствии Петр сильно переживал из-за того, что навлек на своего спасителя преследования властей, и в течение многих лет стремился посильно помогать материально ему и его близким.

Описание дерзкого побега занимает лишь две главы книги, за которыми следует пересказ и других злоключений, непредвиденных, тяжелых – и поразительных. Скажем, полтора года в турецкой тюрьме. Ведь Петр был единственным пловцом за всю известную историю, который смог проделать немыслимо трудный путь бегства из СССР по морю, и в Турции ему не поверили! От него требовали признать себя шпионом, заброшенным на подводной лодке с целью сбора сведений о береговых объектах. На нем тренировали турецких следователей, выдавших ему все следственные фокусы по полной программе: от бесконечных "конвейерных" допросов без сна и пищи до фиктивного расстрела холостыми патронами.

Оказавшись после всех мытарств на свободе, Петр все время стремился доказать самому себе, что его выбор правилен, что в свободном мире ему удастся отыскать дело по душе, обрести призвание. Отсюда его постоянные искания и метания, перемена мест и профессий. Сначала работая на Би-би-си, Петр потом становится ведущим собственных программ "Завтрашний день планеты" и "Внутренний мир человека" на радиостанции "Свобода". В них он обрел полную самостоятельность – писал и вещал только о том, что его глубоко волновало. А это были, в частности, защита окружающей среды, психология, восточные философские учения и, конечно, спорт, которым он серьезно занимался всю жизнь.

Иван Толстой: Сделаем небольшую поправку к словам Азария Мессерера: Петр Патрушев был, конечно, не единственным, кто вплавь достигал турецкого берега, но он, несомненно, один из первых. А теперь послушаем архивную запись. Программа Радио Свобода "Олимпиада-72". У микрофона в мюнхенской студии – Петр Патрушев.

Ведущая: На этой неделе передачу составил Петр Егоров. Андрей Горбов, который обычно ведет эти беседы, решил в ходе подготовки к предстоящей зимней Олимпиаде уехать в горы покататься на лыжах. Так что, Петр Григорьевич, слово за вами. С чего мы начнем?

Петр Патрушев: Нет ничего проще как начать с начала, а именно с того, как будет выглядеть церемония открытия Игр. Но мне хочется, собственно, рассказать не столько о том, как она будет выглядеть, сколько о том, как она будет восприниматься на слух.

Ведущая: Что вы, собственно, имеете в виду?

Петр Патрушев: Ведь за этой церемонией будут следить и по телевидению, и по радио около миллиарда человек, и для этих заочных зрителей будет особенно важным музыкальное оформление первых торжественных 89-ти минут Игр. Предыдущая Олимпиада на немецкой земле – в Берлине в 1936 году – началась под звуки маршевой музыки. Да это и понятно было – в атмосфере тех лет иначе и быть не могло. А вот в 1972 году, и гарантия тут – слово Курта Эдельхагена, оркестру которого поручено музыкальное оформление церемонии открытия – все будет по-иному. Курт намерен донести до слушателей идею, которую лучше всего передает пробравшееся в немецкий язык английское выражение Swinging Germany, то есть, очень приблизительно, идею танцующей, веселящейся Германии. Более того, Курт берет на себя задачу приветствовать каждую из ста команд, проходящих через ворота стадиона, музыкой, которая соответствовала бы и национальному духу команд, и торжественности события. Ему и его сорока музыкантам придется на протяжении 80 минут проноситься из знойных аравийских пустынь в снега Канады, из тропических Филиппин на просторы русских степей. Ну вот, я вижу уже, что Галина Михайловна хочет процитировать мне тургеневское "О, друг мой, Аркадий Николаевич, не говори так красиво!". Хорошо, не буду.

Ведущая: Петр Егорович, а вот интересно было бы узнать, какую музыку избрал Курт Эдельхаген для двух немецких команд, то есть команд Восточной и Западной Германии?

Петр Патрушев: Пока еще неизвестно, так отвечает Курт, но это не будет ни одна из традиционных мелодий, исполняемых обычно в таких случаях.

Ведущая: Мюнхенская Олимпиада будет ведь не только большим спортивным событием, к ней будут приурочены и фестивали искусства, и выставки. Какими новостями вы можете нас порадовать в этом плане?

Петр Патрушев: Сам я большой поклонник картин испанского художника Сальвадора Дали. И вот на выставке "Человек и море", которая состоится в Киле, будут выставлены, в частности, работы Дали. Место этой выставки выбрано неспроста. В Киле, как известно, будут проходить состязания парусников. А цель выставки – показать смысл и значение морской стихии в жизни человечества и в воображении художника. На выставке будут продаваться копии плакатов Сальвадора Дали по обычным ценам, а также копии, подписанные им лично, по повышенной цене. Выручка – на покрытие расходов, связанных с Олимпийскими играми.

Ведущая: Надо полагать, что вы один такой плакат несомненно приобретете?

Петр Патрушев: Постараюсь. А теперь мне хотелось бы перевести разговор на тему весьма далекую от эстетики и искусства, но имеющую непосредственное отношение к Олимпиаде. Хотя сама тема – малопривлекательная, речь пойдет о грязном белье и необходимых для его стирки ресурсах. Но на этом примере будет очень заметен и масштаб подготовительных работ, и тот факт, что при их проведении нельзя упускать никаких мелочей. Только в одной Олимпийской деревне будет 12 тысяч постояльцев, которых будет необходимо два раза в неделю обстирывать. Два свежих полотенца в день на каждого постояльца – это уже 24 тысячи штук. Помимо этого, по подсчетам организаторов, набирается еще около 30 тысяч штук белья. Итого, а это уже становится совсем зримо – 450 тонн белья ежедневно!

Ведущая: Да, одному Мюнхену с этим, конечно, не справиться!

Петр Патрушев: Не только Мюнхену, но и всей Баварии, в ней просто не хватит прачечных и обслуживающего персонала, чтобы пропустить такое количество белья. Значит, необходимо наладить транспортировку его в какие-то другие близлежащие центры, например, в Кельн.

Ведущая: Ну хорошо, а теперь, мне кажется, у вас есть что-то из другой оперы?

Петр Патрушев: Да, теперь пришло время совершить короткую экскурсию в олимпийское прошлое. Время 3-й Олимпиады в Сен-Луисе, США, 1904 год. Моя задача – описать те события и тех участников, которые мне лично кажутся наиболее примечательными. И тут выбор мой был легким. Мое внимание, как и внимание многих очевидцев таких Игр, сразу привлек малоизвестный бегун-марафонец с Кубы Феликс Карваджал. Этот почтальон из Гаваны, никогда систематически не тренировавшийся, сумел убедить жителей кубинской столицы, что ему совершенно необходимо попасть на предстоящую Олимпиаду и выиграть золотую медаль для Кубы. Необходимые деньги были собраны и Феликс с горем пополам добирается до Сен-Луиса. Его миниатюрный рост, неистощимое веселье и полнейшее незнание элементарных правил тренировки (что вызывало непрестанные шутки товарищей-спортсменов) снискали ему всеобщую известность. Он не имел понятия о раскладке на дистанции, у него никогда не было тренера, его диета состояла из того, что ему жертвовали приютившие его американские спортсмены. Он вышел на старт в обычных ботинках и рубашке с длинными рукавами и брюках. Кто-то из американских спортсменов раздобыл ножницы и, укоротив рукава и штанины, придал Феликсу более или менее спортивный вид.

Ведущая: Мне просто не верится! Просто звучит как анекдот!

Петр Патрушев: Учтите, что вместе с ним стартовали опытные бегуны, опекаемые тренерами, получающие последние указания о темпе бега, лидировании и тому подобное. Дорожная пыль, жара и напряжение гонки скоро начали сказываться на остальных бегунах. Но не на Феликсе. Он шутил по дороге со зрителями, жевал стянутые им где-то по пути с повозки фрукты, паясничал, вызывая тем самым немалое удовольствие зевак. Это была чрезвычайно утомительная гонка. Вдобавок ко всему по дороге неимоверно чадили и поднимали пыль допотопные автомобили, перевозившие судей, медицинский персонал, подбиравшие бегунов, упавших от изнеможения. Один из бегунов – Билл Гарсия из Сан-Франциско – упал без сознания в девяти километрах от финиша и едва не скончался от кровоизлияния в желудок.

Ведущая: А интересно, скольким удалось закончить дистанцию?

Петр Патрушев: Из 32 стартовавших до финиша добежали менее половины – 14 человек. Уже само время победителя – 3 часа 28 минут и 53 секунды – говорит за то, что условия гонки даже по тогдашним стандартам были чрезвычайно тяжелыми. Однако самым поразительным было то, что маленький кубинец, герой нашего рассказа, не только пришел к финишу, но пришел к нему сразу за тройкой призеров, на четвертом месте. По единодушному признанию знавших его тренеров и бегунов, он при соответствующей подготовке мог, пожалуй, и выиграть марафонскую дистанцию. Вот и все на этой неделе. В следующий раз – посещение Олимпийской телевизионной башни, мои впечатления и размышления на ней.

Иван Толстой: Петр Патрушев. "Олимпиада-72", Выступление у микрофона Свободы. Эфир 5 января 72 года. Отрывок из книги "Приговорен к расстрелу". Сухуми, лето 1962 года, канун побега.

Диктор:

– Позолоти ручку, красавчик! – цыганка бесцеремонно схватила меня за руку и начала говорить что-то о моих “сердечных делах”. Я ответил, что мне это неинтересно, и попытался вырваться. Не тут-то было! Загорелые пальцы крепко впились в рукав. Она посмотрела на меня своими сверлящими карими глазами и произнесла нечто, отчего мурашки забегали по спине:

– Ты в смертельной опасности. Можешь кончить в казенном доме, если не поостережешься. Позолоти ручку рублем, и я скажу тебе твою судьбу.

Почти против своей воли я вынул из бумажника пятирублевку и отдал ей. Цыганка моментально спрятала ее.

– Одна из твоих дорог ведет в казенный дом, другая – за кордон. Ты станешь богатым и знаменитым, если выберешь вторую.

Странность этого предсказания трудно понять тому, кто не жил в коммунистической стране, где сама идея отправиться за кордон для большинства людей была равнозначна путешествию на Луну. Таким "невыездным" оставалось одно – нелегальное пересечение границы. Но оно имело ранг высшего предательства и наказывалось, если еще повезет, многими годами тюрьмы. Или расстрелом. Меня охватила паника. Кто эта женщина – провокатор, агент КГБ? Или на самом деле цыганка, прочитавшая мои тайные мысли? С того момента, как я ступил на землю Грузии, я не мог избавиться от чувства, что за мной кто-то наблюдает, – случайные прохожие, кассирша из газетного киоска, вездесущие пионеры... Удивительно, но еще в начале лета Мария, мать моего друга, у которой я квартировал в Батуми, также вызвалась погадать мне на кофейной гуще и сказала, что у меня два пути: один ведет назад и теряется в темноте, а второй означает "путь в незнакомые земли"! Пыталась ли она таким образом намекнуть, что догадывается об истинной цели моего приезда в этот приграничный город? Или сама Судьба подавала мне знак через нее?

***

Мне только что исполнилось двадцать лет. Я был дерзким, упрямым, независимым и довольно начитанным молодым человеком, хотел путешествовать, изучать языки, читать закрытую от нас литературу, увлекался историей, философией, психологией, медициной, занимался йогой, гипнозом и психотехниками, пробовал писать. Меня не устраивала безысходность, в которой мы все тогда жили; не прельщала перспектива быть покалеченным в армии… Сказалось, быть может, что я вырос в Сибири и привык сам себе выбирать дорогу.

Я не хочу уснуть, как рыба,

В глубоком обмороке вод.

И дорог мне свободный выбор

Моих страданий и забот.

Предсказания о пути за кордон не казались мне тогда совсем случайными, они одновременно поддержали мою уверенность в правильности сделанного выбора, но и настораживали меня еще сильнее. Вопроса верить гадалкам или не верить, как-то не возникало – Россия страна мистическая; здесь чаще, чем в других краях, родятся пророки и целители (каким был мой прадед Мирон), а в головы спящих залетают вещие сны. Такие сны видели, например, мои мама и брат. Когда отец ушел на войну, мать не знала, что беременна мной. А незадолго до того, как узнала, ей приснился яркий пророческий сон: будто поймала она в поле маленького зайчика с черной лоснящейся шкуркой и, взяв его в руки, поняла, что это – мальчик. Зайчик потом убежал, и мать часто вспоминала этот сон, уже узнав о моем побеге. Много лет спустя, когда я уже жил на Западе, она как-то сказала мне, что не была удивлена моим побегом: "Когда ты учился в Томске, к нам в дом пришла цыганка и предсказала, что ты окажешься за границей, напишешь книгу и станешь богатым человеком". Часть этих предсказаний уже сбылась, и хотя я не нажил особых богатств, я по крайней мере выжил и мог продолжать учиться, жить и мыслить на свободе. Конечно, сейчас, трезво обдумывая все, что произошло, я уверен, что главной причиной моего побега не были какие-то предначертания судьбы, но режим, при котором нормальные изгибы человеческой жизни преломлялись через систему, жестоко каравшую любое непослушание или инакомыслие. То, что в нормальной стране воспринималось бы вообще как норма или, по крайней мере, как нормальная болезнь роста, в СССР каралось тюрьмой, психушкой, или еще хуже, как в моем случае, "вышкой". Говорят: дом – это там, где твое сердце. Вспоминаю ли я о России? Там мои таежные корни, в этой земле лежат мои деды-прадеды, отец, мать и брат; там живут моя сестра, племянники, друзья. И хотя мой расстрельный приговор был отменен в 1990 году, появляется иногда, чаще всего в сновидениях, подсознательная и теперь уже совершенно необоснованная тревога:

Бывают ночи: только лягу,

В Россию поплывет кровать,

И вот ведут меня к оврагу,

Ведут к оврагу – убивать.

Что это – "комплексное посттравматическое расстройство", от которого страдают многие, кто прошел через советские реалии? С тех пор как я покинул Родину, я прожил, по меньшей мере, две жизни – сначала русского эмигранта, потом гражданина мира, ушедшего насколько только можно было от русских корней. И вот, в ставшей привычной Австралии, в небольшой деревушке на берегу океана – уже третья жизнь. Она дала мне свободу вспомнить прошлое и поделиться им с теми, кому не было дано пережить то, что пришлось пережить мне…

Иван Толстой: Тесть Петра Патрушева журналист Азарий Мессерер пишет:

Диктор: В книге Патрушева "Приговорен к расстрелу" много экзотики. Вместе с автором мы переносимся из России в Турцию, затем в Австралию, потом в различные страны Западной Европы и Азии, а также в США. Например, автор рассказывает, как на острове Фиджи он был почетным гостем вождя племени, которое еще несколько поколений назад занималось людоедством, как посетил калифорнийскую коммуну среди последователей культа индийского гуру Раджниша, как знакомил австралийских аборигенов с компьютерами. Трансцендентальной медитации он учился непосредственно у Махариши Махеш Йоги, а философ Джи́дду Кришнаму́рти оказал большое влияние на его поиски смысла.

Петр многое повидал, многому научился, свободно овладел несколькими языками, включая турецкий. Однако нигде в книге мы не находим и тени самолюбования. Наоборот, он не стесняется писать о своих недостатках, душевных кризисах, депрессии.

В Австралии, получив университетское образование, Патрушев стремится познакомиться с новейшими исследованиями в различных науках, прежде всего в биологии, психологии и альтернативной медицине. Помимо книг, ему помогли многочисленные встречи с учеными, о которых он рассказывает в своей книге. Запоминается, например, яркий портрет знаменитого ученого из Аризоны профессора Эндрю Уэйля, советам которого о том, как прожить дольше и полнее, реализуя свой потенциал, был посвящен целый номер журнала "Тайм". Параллельно Петр заслужил широкую репутацию синхронного переводчика и в этом качестве работал на известнейших телеканалах ABC и SBS, на многих международных конгрессах и симпозиумах. Именно ему было поручено переводить премьер-министрам Австралии Кевину Радду и Джону Говарду на встречах, соответственно, с Михаилом Горбачевым и Владимиром Путиным. Я сам был синхронным переводчиком, и мне оставалось только восхищаться и профессионально завидовать его мастерству. Думаю, что, помимо врожденного дарования и благоприобретенных навыков быстрого переключения с темы на тему, с языка на язык, высочайший класс в синхронном переводе был достигнут им также благодаря эрудиции – обширным и разнообразным знаниям.

После реабилитации, то есть отмены расстрельного приговора, Петр девять раз побывал в России и в девяностых годах работал старшим консультантом по вопросам бывшего в СССР Объединения по разрешению конфликтных ситуаций Стеллы и Хелен Корнелиус (Conflict Resolution Network, CRN), которое стояло у истоков Миротворческого и конфликтологического центра Сиднейского университета. Петр был основателем центра CRN в Москве и опубликовал собственный перевод книги, изданной CRN, Everyone Can Win ("Выиграть может каждый").

И, разумеется, поразителен тот факт, что Петр написал несколько книг на английском языке, в том числе футуристический роман Project Nirvana: How the War on Drugs was Won ("Проект "Нирвана": как пришла победа в войне с наркотиками"). Это сатира, дистопия о социальном практическом эксперименте по достижению всеобщего мира и завершению бессмысленной войны с наркоманией.

Его книга The Transcendent Ape ("Трансцендентальная Обезьяна") была последней, о ней он говорил так: "Я описываю условия существования человека с точки зрения истории глобальной эволюции – истории примата из класса млекопитающих, подвергшегося невероятной селекции, которая обусловила его выживание в том виде, в каком он дошел до наших дней, со всей его тягой к геноциду и экоциду наравне с его величайшими достижениями науки и искусства".

Один из визитов Патрушева в Москву совпал с провалившимся путчем 1991 года, и он с радостью присоединился к ликующей толпе у Белого дома. Но его впечатления от сегодняшних будней России полны грусти. Похоже, что свобода выбора обернулась трагедией для многих на его родине. Он пишет: "Наш закрепощенный народ, не привыкший к самостоятельному принятию решений, не нашел сил справиться с этой свободой... Одна надежда: Россия всегда славилась талантами...".

После долгих испытаний Петр Патрушев нашел и личное счастье: он женился на Алисе Мессерер, моей дочери, и вместе с сыном Андреем они поселились на берегу Jervis Bay, одного из самых красивых заливов Тихого океана, в Австралии. Там он вполне мог оценить мудрость китайского философа Чжуан-цзы, которую приводит в заключительной главе книги: "Когда обувь по ноге, забываешь о ноге, когда пояс по талии, забываешь о животе, когда сердце на месте, уходят сомнения".

Я регулярно (раз в два года) прилетал к ним, в Австралию, и постоянно разговаривал с Петром по скайпу. Мы путешествовали по стране – Петр за рулем автомобиля, и я узнавал от него массу интересных сведений о его второй родине (описания некоторых достопримечательностей вы найдете в моем очерке об Австралии). С ним всегда было легко – любые трудности он мгновенно отметал своим любимым выражением: No problem – и в самом деле быстро находил выход из непредвиденной ситуации. Петр любил исполнять своим звучным и красивым баритоном русские романсы и песни. Ко всему прочему, он был прекрасным педагогом: я был очень благодарен ему за то, что он научил и меня, и моего внука плыть правильным кролем на дальние дистанции. "Главное, – говорил он, – овладеть скольжением по воде, без лишних усилий".

Иван Толстой: Еще одна архивная запись. Петр Патрушев, под радиопсевдонимом Петр Егоров, рассказывает у микрофона Свободы о жизни и идеях писателя Артура Кестлера. Мюнхенская студия, запись 72-го года.

Петр Патрушев: Первая часть 4-томной автобиографии Кестлера охватывает 26-летний период – со дня его рождения в 1905 году до вступления в ряды Коммунистической партии Германии в 1931 году. В свое время Кестлер писал, что он придавал обеим этим датам чуть ли не равнозначное значение. Выходец из семьи разорившегося предпринимателя, Кестлер поступил в 1922 году в венский Политехнический институт. Однако уже через три года он понимает, что техническое образование не принесет ему ответа на вопросы, которые начали все более интересовать его и которые он назвал в одном интервью "экзистенциальными". Кестлер вспоминает, как, вернувшись домой поздно ночью после долгого спора о свободе воли и детерминизме с русским студентом социалистом Ороховым, он принимает окончательное решение уйти из института. Дальше перед нами мелькают события, которые трудно уложить в рамки натуры широкой, одаренной и, самое главное, ищущей. На какое-то время он увлекается сионистским движением и в 1926 году живет и работает в палестинском кибуце. Но находит, что и это не для него. Полуголодный, он продает лимонад на улицах Хайфы и начинает посылать свои первые статьи в газеты. Его журналистские способности находят признание, и он становится ближневосточным корреспондентом влиятельной австрийской газеты Neue Freie Presse. А в 1929 году эта газета делает Кестлера своим парижским корреспондентом. И именно в Париже Кестлер, говоря словами французского писателя Андре Мальро, "узнает, что в мире существуют фашисты и коммунисты". Перед Кестлером, как и перед другими представителями европейской интеллигенции тех лет, встает нелегкий выбор. С одной стороны, в Германии все выше поднимала голову партия национал-социалистов. С другой, как говорил сам Кестлер, был капиталистический мир, в котором, как, например, в Америке, жгли кофе и пшеницу, скармливали свиньям апельсины, тогда как в Европе ширился экономический кризис. И наконец, было то, что в кругах левой интеллигенции было принято называть "великой русской надеждой" – вера в то, что советская Россия олицетворяет собой третий путь, помимо нацизма и капитализма американского типа. Кестлер указывает на два главных элемента, которые привели его к обращению в коммунизм. Это отвержение существующего порядка и фантастическая привлекательность утопии, о которой Кестлер и его друзья узнавали по романам Леонова, Шолохова, Серафимовича, рассказам Бабеля времен Гражданской войны. С лихорадочностью новопосвященного Кетлер изучает труды Маркса, Энгельса, Ленина. В его мировоззрении наступает перелом, он чувствует, что приобщается к системе взглядов, которая содержит ответы на все вопросы, которая объясняет любую критику неверностью классовых позиций, и которая способна представить любой объективный факт в нужном ей свете.

Еще до того как Кестлер формально вступает в партию, его новообретенная лояльность подвергается критической проверке. В марте 1931 года немецкие коммунисты объединяются с нацистами и призывают к референдуму, направленному на то, чтобы добиться в Пруссии ухода от власти социалистического правительства. Кестлер с честью проходит это боевое крещение и посредством диалектической акробатики оправдывает этот абсурдный и самоубийственный шаг партийного руководства. Однако подлинное испытание лояльности предстояло Кестлеру через год, когда он посетил Советский Союз в качестве представителя "Лиги революционных писателей Германии" и корреспондента нескольких европейских газет. Это был 1932 год, год, когда урожай на Украине был меньше обычного только на двенадцать процентов, в то время как нормы поставок зерна для крестьян были увеличены на невероятные в таких условиях сорок четыре процента. Это привело к, пожалуй, единственному в истории человечества искусственно созданному голоду, унесшему более пяти миллионов человек. Во втором томе своей автобиографии Кестлер описывает свои впечатления от поездки по стране, известной ему до этого только по романам, написанным в духе соцреализма. Он видит оборванных крестьян, предлагающих путешественникам иконы и белье в обмен на кусок хлеба, видит, как к окнам его вагона женщины протягивают на руках грудных большеголовых младенцев с распухшими животами и тонкими, как плети, конечностями. Сопровождающие Кестлера русские товарищи тут же объясняют ему, что толпы голодающих – это кулаки и их семьи, отказавшиеся вступить в колхозы и согнанные за это с их земельных участков. Кестлер видит не только голод, он видит серость и нищету, его журналистская натура противится торжественно-велеречивому тону газет и выступлений партийных ораторов, его давит идейное однообразие, преследуют портреты "вождя народов", развешенные повсюду. И все-таки он остается убежденным коммунистом. Он доказывает себе, что действительность нужно понимать не просто, а в ее динамическом развитии. Да, людям живется плохо, но при царе было еще хуже. Да, на Западе рабочим живется лучше, но зато жизненный уровень советских работах поднимается несравненно более быстрыми темпами, и после выполнения второго пятилетнего плана эта неприятная аномалия будет устранена. Кестлера сначала поражали вопросы, задаваемые его советскими друзьями в отношении жизни на Западе. "Отобрали ли у вас вашу хлебную карточку, когда власти узнали, что вы не хотите работать на буржуазную прессу?" "Сколько семей французских рабочих умирает ежедневно от голода?" Однако и эту оторванность от остального мира, это невежественное представление о жизни на Западе Кестлер сумел оправдать тем, что революционная сознательность масс еще не достаточно высока, чтобы говорить им правду. Фактически, пишет Кестлер, большинство западных коммунистов оправдывали все эти нездоровые явления еще и тем, что Россия-де – отсталая страна. Германские коммунисты, пожившие какое-то время в СССР, тайно подбадривали друга, говоря: "Мы не допустим таких ошибок". В этом – единственное положительное влияние поездки в СССР на Кестлера. Как он писал впоследствии, "все мы уезжали оттуда, став в глубине сердца ревизионистами". Но в случае Кестлера даже ревизионизм был не в силах примирить его с событиями, которые следовали за этим. Ведь наступали год чисток и показательных процессов, которые уносят многих людей, близко знакомых Кестлеру.

Иван Толстой: В 2010 году Петр Патрушев дал интервью русскоязычной австралийской газете "Единение". Он рассказывает о своей литературной и журналистской работе вне России.

Петр Патрушев: Перевел книгу "Выиграть может каждый: как разрешать конфликты". Когда переводил книгу, знал, что она очень нужна для России. Но никогда не думал, что она будет так успешна. Вышло несколько пиратских изданий, а на интернете она пошла буквально как вирус, с выдержками на сотнях разный сайтов и электронных библиотек. Используется в школах, университетах и на деловых семинарах.

Одобрена Министерством образования как учебное пособие. Ни автор, ни я на этом ни копейки не заработали.

Делал титры и озвучивал фильмы. Стихи писал сам на русском и английском, не переводил.

Создал, просто из любви к этому произведению, на основе только подстрочников и изучения литературы (я не знаю китайского) русскую версию древнекитайского классического трактата "Дао дэ цзин". Там, кстати, есть такая фраза: "Столяр, знающий свое дело, подгоняет дверь так, что к ней не нужно замка. Тайна его ремесла — внимание к мелочам". Неплохое наставление переводчикам.

Корреспондент: Работая радиожурналистом на Би-би-си и Радио Свобода, какие встречи вы проводили в студии? Были ли у вас передачи по культуре, истории, искусству или только по политике? Кто из собеседников заинтересовал больше всего?

Петр Патрушев: Практически все, от театральных рецензий до спорта. Писали и катались со смеху на Би-би-си, создавая юмористический журнал, что-то вроде английского "Гун шоу", со всевозможными эффектами. Учил медитировать на Радио Свобода, раздавая слушателям мантры прямо в эфире. Тренировал Ванессу Редгрэйв на Би-би-си читать в эфир письмо протеста по-русски, стараясь не смотреть на ее кофточку из модного в то время прозрачного материала.

Но больше всего горжусь многолетними сериями передач на Свободе: по экологии, "Завтрашний день планеты" и психологии, "Внутренний мир человека". Это было совсем новым для Свободы: "острые" материалы, основанные на живых интервью со специалистами и авторами в областях, которые обычно обходили стороной на Свободе. Мои передачи много раз пытались "зарезать" за отсутствие прямой пропагандистской направленности в пользу Запада, хотя я пытался доказать, что люди в СССР не так глупы, чтобы верить, что на Западе все хорошо и что правда, в частности, об экологических проблемах в Америке – лучшая пропаганда.

Корреспондент: Что вам нравилось в работе журналиста?

Петр Патрушев: Доносить до слушателя/читателя необычные точки зрения. Когда несколько лет публиковал на английском статьи в The Sydney Morning Herald или выступал по национальному радио Эй-би-си, были встречи с читателями и слушателями на семинарах и лекциях в Австралии. Меня всегда радовал интерес грамотных австралийцев к России и к русской культуре.

Корреспондент: Вы работали в горячих точках нашей планеты...

Петр Патрушев: На Кавказе, в Ливане, Израиле. Вел семинары/тренинги по разрешению конфликтов.

В Пятигорске меня и моих иностранцев/тренеров чуть не переехал автомобиль на горной дороге. Не знаю, пьяные были или по замыслу. Иностранцы сильно испугались. Они такого не видели.

В Ливан приехал с группой тренеров под эгидой ЮНЕСКО сразу после окончания гражданской войны. Страшно было за ливанцев. Нас хорошо охраняли.

Корреспондент: Кроме работы переводчика, Вы занимаетесь и литературной деятельностью. В 2005 году вышла в свет ваша книга с громким названием "Приговорен к расстрелу".

Как пришла идея написания этой книги и долго ли вы над ней трудились?

Петр Патрушев: Сначала я диктовал книгу на магнитофон по-английски как своего рода исповедь после тайной встречи с сестрой в Индии 1986 году, после 25 лет разлуки. Потом я много раз правил ее на английском, но никак не мог закончить: жизнь шла слишком быстрыми темпами.

Русского читателя и аудиторию я не чувствовал. Только когда мои друзья в Москве перевели книгу на русский, я начал над ней работать и, наконец, в 2005 году она вышла в издательстве "Нева".

Так что "работал" я над ней 20 лет.

Корреспондент: Что вы отвечаете скептикам, которые не верят, что вы самостоятельно переплыли довольно длительную дистанцию по воде?

Петр Патрушев: Пусть они расскажут, как же я выбрался в Турцию. И почитают все документальные материалы в моей книге.

Но, и я впервые говорю это, и только по случаю дня переводчика, и только для читателей г-ты "Единение" – на самом деле я прилетел в Турцию на попутном НЛО. Ждите подробностей в романе "Как НЛО вырвал меня из лап КГБ".

Иван Толстой: Журналист Азарий Мессерер рассказывает:

Диктор: Петр скоропостижно скончался 28 марта 2016 года от инсульта, случившегося на пляже Murrays Beach в обожаемом им заливе Jervis Bay.

О его жизни можно посмотреть документальный фильм на YouTube: The Man who Swam from Russia ("Человек, который уплыл из России") режиссера Майка Руббо, можно послушать интервью с ним на русском языке на сайте www.pyotr-patrushev.com, а также на английском – по каналу ABC с прославленным журналистом Ричардом Фидлером. "Жизнь русского переводчика Петра Патрушева похожа на приключенческий роман… Петр удивительный, незаурядный человек, прославивший Австралию", – отметил Фидлер.

Иван Толстой: Петр Патрушев, из книги "Приговорен к расстрелу".

Диктор: Свежесть утра наполнила воздух ожиданием. Все было готово. Я, как обычно, пошел на тренировку, но много не плавал. Пожаловался на плохое самочувствие и сказал, что после обеда не приду. Тейя посмотрела на меня вопросительно, но ничего не сказала. Интересно, как много она знала.

Море для моей цели выглядело превосходно: волны около трети метра высотой, спокойно катящиеся, стабильные, насколько хватал глаз. Такой же прогноз погоды дали на ближайшую пару дней.

Направляясь после обеда в общежитие, следил, нет ли хвоста КГБ. Кажется, горизонт ясный. Соседа по комнате тоже нет. На всякий случай еще раз убедился, что все готово: снаряжение уложено в сумку, похожую на ту, с которой обычно ходил на тренировки. Купальные принадлежности, пояс с документами, игла и компас, прикрепленные к поясу, небольшой нож. Взял самое необходимое, понимая, что каждый лишний грамм будет мешать достичь цели. Наконец, я был готов. И, лежа на кровати, коротал последние часы. Надо быть на полигоне прямо перед заходом солнца. Как знать, может быть, в это самое время сюда уже нагрянут с арестом? Около пяти часов, минут за двадцать до предполагаемого возвращения моего соседа с завода, я прошел по длинному коридору общежития и выпрыгнул из окна второго этажа на пустынный задний двор. Затем перелез через невысокий штакетник и быстро пошел по тропинке в сторону пляжа. Все шло согласно плану. Достигнув полигона, через дыру в заборе пролез внутрь. Снял с руки часы и закопал их в жесткую, сухую от зноя землю. Они мне были больше не нужны. Это был мой последний вечер на советской земле. Нужно было залечь в траве и переждать час-полтора до наступления сумерек. Заброшенный полигон с ветхим забором вокруг него стал моей стартовой площадкой. Высокие тополя, росшие по краям размытых оросительных каналов, покачивались под легким ветерком, подобно вытянутым антеннам, отбрасывая последние вечерние тени на забор.

Пролежав, как мне показалось, бесконечно долгое время в траве, осторожно огляделся вокруг, просматривая каждый кустик. Оставалось примерно еще около получаса до того момента, как начнет темнеть и включатся прожектора. Ощупал мое снаряжение. Все было в порядке: ласты в сумке, герметично упакованные документы, нож, игла, компас, даже плитка шоколада для подпитки, которую прихватил в последнюю минуту. Я начал продвигаться ближе к берегу, медленно переползая по высокой траве. Услышал голоса впереди себя. Пограничный наряд? Или просто жители пришли за травой?

У меня не оставалось времени выяснять. Надо было предполагать худшее. Нельзя было двигаться ни вперед, ни назад. В любой момент вспыхнут прожектора. В общежитии мой сосед мог уже заметить мое исчезновение и сообщить в КГБ.

Я сделал единственно возможную в моем положении вещь. Надел снаряжение и сполз в пахнущую тиной воду оросительного канала. Вода была солоноватой – канал соединялся с морем.

Следующая задача – миновать предполагаемый наряд пограничников без малейшего всплеска или шума. Я нырнул и тихо поплыл, гребя руками брассом, ногами в свободном стиле. Проплыл таким способом метров сто, едва показываясь из воды, затем осторожно высунул голову наружу. Огоньки сигарет и голоса были позади. Я продолжал плыть и нырять. Берег начал растворяться в наступающих сумерках. Через несколько сотен метров я перевернулся и поплыл на спине. Первые бледные огоньки стали появляться в городе. Семьи собирались на ужин, шла обычная, мирная беседа, мужчины пропускали стаканчик красного вина, женщины подавали острые грузинские блюда, которые я успел полюбить.

Я почувствовал огонь другого вина в крови. Оно обострило чувства и влило тонус в мышцы. Море ритмически покачивало тело, когда я продвигался вперед. Сердце вызванивало единственное слово: "Турция… Турция… Турция…"

Радость, столь внезапная и столь непривычная за последнее время охватила меня. Я сделал это! Я сбежал! Ладони врезались в воду, тело, движимое ластами, скользило сквозь воду почти без усилий.

Я мысленно видел майора Эмниешвили, распекаемого начальниками, уже без его высокомерной усмешки. Ха-ха! Вы думали, я буду ждать, пока вы меня возьмете? Я видел гэбэшников, яростно перерывающих оставленные мною вещи. Счастливо!