Александр Генис: АЧ продолжит кинообозрение с Андреем Загданским.
Андрей Загданский: Документальный фильм Ванессы Гулд называется «Obit», разговорное сокращение от «Obituary», то есть «некролог». Это картина о тех, кто пишет некрологи в «Нью-Йорк таймс», и неизбежно о тех, о ком эти некрологи написаны. Звучит довольно мрачно. В действительности «Obit» жизнеутверждающий фильм, очень умный. Знаете, есть картины, которые обогащают меня, как встреча с умным собеседником, не эмоциональное потрясение, не эстетическое открытие, а тонкость ума, умение видеть и объяснить то, мимо чего я бы прошел мимо, умение делиться собственными маленькими открытиями. Это один из таких фильмов. Эта картина не станет фаворитом кинофестивалей, но ее интересно смотреть, она, бесспорно, доставит удовольствие умному и заинтересованному зрителю.
В отделе некрологов «Нью-Йорк Таймс» работают штатные писатели, картина дает возможность увидеть и услышать, как рождаются газетные некрологи.
- Как правило, мы не пишем о смерти, - говорит Маргалит Фокс, один из писателей, которые работают в этом отделе, - о смерти одно или два предложения, все остальное — о жизни, о прожитой жизни.
С чего начинает писатель «Нью-Йорк Таймс» в фильме — с телефонного звонка. Брюс Вэбер, штатный автор газеты, звонит вдове некоего Уильяма Вильсон, который скончался в возрасте 86 лет. Это первый звонок. Брюс разговаривает с вдовой, как мы понимаем, вскорости после похорон, высказывает соболезнования, очень деликатно спрашивает, удобно ли ей сейчас говорить, и получив согласие, начинает с самых общих вопросов: в какой семье родился Уильям Вильсон, где учился, сколько детей и прочее. Мы следим за разговором. Выясняется, что Уильям был телевизионным консультантом в избирательной кампании Джона Кеннеди в 1960 году и готовил будущего президента к телевизионным дебатам с Ричардом Никсоном. Этот тот самый момент «ага», когда мы видим, как писательский и исследовательский инстинкт Брюса переключается из первой передачи в четвертую, потому что наступает этот момент. О телевизионных дебатах Кеннеди и Никсона написано тысячи страниц, вероятно, одно из самых часто цитируемых телевизионных событий прошлого века. Маршал Маклюэн ссылается на дебаты 1960 года в качестве иллюстрации своей теории горячей и холодной медиа, то есть горячих и холодных средств массовой информации. Радио — горячее. На радио хорош тот, кто возбуждает, кто воспламеняет, кто владеет воображением слушателей. Гитлер был идеальным пользователем радио.
Александр Генис: Как и Ленин, между прочим. Маклюэн сказал, что если бы изобрели сначала телевидение, а потом радио, то не было бы у нас ни Гитлера, ни Ленина.
Андрей Загданский: Жалко, что это произошло именно в такой последовательности.
Александр Генис: Маклюэн тоже об этом жалел.
Андрей Загданский: В скобках заметим, между прочим, что и по сей день все ультраправые политические комментаторы в американских медиа работают на радио, именно там они возбуждают слушателей к действиям. А все либеральные работают на телевидении. Так получилось, как вы помните, что те, кто слушал, отдали победу Никсону, потому что те дебаты транслировались и по телевидению, и по радио.
Александр Генис: Тем более телевидение еще не было так широко распространено. Это были вообще первые дебаты, которые демонстрировались по телевидению.
Андрей Загданский: Поэтому было телевидение и было радио. Те, кто слушали телевизионные дебаты по радио, были убеждены, что выиграл Никсон, в действительности те, кто смотрели по телевидению, понимали, что выиграл Кеннеди. В чем было дело? Дело в том, кто как выглядел на экране. Никсон был нездоров, на нем плохо сидел серый невыразительный костюм, он очень заметно потел под осветительными приборами в телевизионной студии. А Кеннеди был совершенно другим, он был клёвым. И об этом позаботился Уильям Вильсон, который скончался в возрасте 86 лет и о котором писатель «Нью-Йорк Таймс» пишет некролог. Процитирую небольшой кусок из некролога, потому что мне это показалось страшно интересным и очень понравилось:
«Именно Вильсон побеспокоился о том, чтобы Кеннеди надел темный костюм и голубую рубашку, наряд, который хорошо смотрелся на фоне светлого задника в телевизионной студии. Хотя оба кандидата боялись применять грим, тогда, в 1960-м, каждый боялся, что это будет восприниматься как нечто не мужское, оба кандидата сдались в последнюю минуту. Никсон использовал продукт, который называется дословно «ленивое бритье» (я бы сказал в вольном переводе, “когда лень бриться”), а Вильсон убедил Кеннеди в последнюю минуту буквально использовать грим. Он побежал в ближайшую аптеку, купил пудру «Макс Фактор», которой и обработал слегка лицо Кеннеди, прикрыл поры кожи и слегка снял блеск от пота».
Здесь Брюс Вебер в своем некрологе цитирует другого автора Дэвида Хебельшмидта, который описал этот эпизод в своей книге «Власть»:
«Ты уверен в том, что ты делаешь?», - спросил Кеннеди Вильсона. «Абсолютно», - ответил Вильсон. «Окей», - сказал Кеннеди.
По признанию Вильсона он был впечатлен, как легко и расслабленно Кеннеди согласился. И вот от таких решений «Макс Фактор» или «когда лень бриться» зависело, кто будет будущим лидером Соединенных Штатов Америки и всего свободного мира».
Александр Генис: Какие замечательные детали, их забыть невозможно.
Андрей Загданский: Некролог Вильсона — это маленькая биографическая статья о вкладе человека в историю, о его звездном мгновении, если воспользоваться выражением Стефана Цвейга. Некрологи «Нью-Йорк Таймс» - это и есть по-своему звездные часы, звездные мгновения человечества.
Александр Генис: Акме, как говорили греки.
Андрей Загданский: Совершенно верно. Но фильм состоит не из одного некролога Вильсона. Маргалит Фокс пишет некролог о последнем мастере в Нью-Йорке, который ремонтировал пишущие машинки. Она рассуждает, сидя перед такой пишущей машинкой, которая теперь уже совсем антиквариат, об исчезающей музыке этих чудесных машин. Звонок каретки, которая подошла к концу строчки или перевод каретки на новую строку, да и сама музыка клавиш, которые быстро или не очень быстро бьют по бумаге, накрученной на барабан. Эта музыка исчезает, - рассуждает в своем некрологе Маргалит Фокс. И это не только некролог человека, который унес с собой тайну ремонта пишущих машинок, но и некролог целой эпохе, отдельной главе нашей цивилизации — эпохе пишущих машинок. Поэзия, правда?
Александр Генис: Вот именно поэтому я считаю, что лучшие авторы Америки — это авторы «Нью-Йорк Таймс», они отвечают моим представлениям об изящной словесности.
Андрей Загданский: В фильме большое внимание уделяется моргу, но не в том смысле, как вы подумали, “морг” — это отдельный отдел, департамент «Нью-Йорк Таймс», где хранится архив газет, вырезок, фотографий и вообще всего того, что может пригодиться, с самого начала издания газеты. Интересно, что в этом морге хранятся некрологи, написанные впрок на известных людей, которые еще с нами, но о которых «Нью-Йорк Таймс» позаботился и понимает, что раньше или позже они уйдут в мир иной, нужно будет срочно публиковать некролог. Джефф Фост, борхесианский персонаж, человек, который заведует этим архивом. Заведует бесконечными несгораемыми шкафами, фотографиями, вырезками, всем, что хранится в газете. Он говорит: если что-либо положить не на место, если что-то положить не в ту папку, то эта фотография или вырезка, газетная статья исчезает навсегда, ее никто уже никогда не найдет. Если нет к ней правильного индекса, то она исчезает.
И вот он рассказывает о своих маленьких открытиях. Пишется некролог об известном музыканте, он находит в архиве фотографию 1920-х годов, когда он видел этого музыканта за роялем со всей своей семьей, самое начало пути, самое начало жизни. Фотография поворачивает совсем в иную сторону некролог, имидж открывает писателю, который работает над некрологом, совершенно иную грань, иную возможность повествования.
И еще хочу рассказать замечательную маленькую историю. Умер некто Дик Рич, человек, который изменил телевизионную рекламу в 1960-е годы. Редакционный совет газеты обсуждает некролог. Выясняется совершенно замечательная деталь: Дик Рич придумал телевизионную рекламу для длинных сигарет Benson & Hedges.
Александр Генис: Я когда-то курил их, помню.
Андрей Загданский: Но реклама была сделана от противного, и в этом был весь трюк. У этих сигарет есть одно неудобство: с ними могут быть проблемы, когда вы садитесь в переполненный лифт. И действительно мужчина с портфелем под мышкой, еще каким-то другим свертком в руке, с зажженной сигаретой во рту заходит последним в переполненный лифт. Лифт закрывается, и сигарета попадает между двумя закрывающимися створками.
Александр Генис: Сигарета в лифте сегодня — это как бомба в лифте.
Андрей Загданский: Немыслимая деталь. В лифте тогда можно было курить. Замечательная деталь эпохи, и все это упаковано в некролог. Саша, Вы регулярно читаете «Нью-Йорк Таймс», во-первых, я уверен, что вы писали некрологи, во-вторых, у меня к вам вопрос: чем отличается культура некролога в «Нью-Йорк Таймс» от того, что пишут ваши коллеги на русском языке?
Александр Генис: В России культура некролога была одной из самых больших гадостей, которую у меня оставила в памяти советская власть, потому что некрологи все были партийные: “ушел верный боец за дело Ленина”. Существовала специальная форма, позволяющая изгадить последний день человека. Но в Америке я столкнулся с другими некрологами в самом начале американской жизни, попав на работу в газету «Новое русское слово». Редактор ее Андрей Седых, он же Яков Моисеевич Цвибак, был человеком уже очень пожилым и серьезным, но лучше всего ему давались некрологи. Это были солнечные некрологи. Больше всех его статей я любил его некрологи, потому что там было обязательно что-то смешное. Мне этот урок, к несчастью, пригодился в жизни. Я понял, что в некрологе должно быть что-нибудь смешное, этакие ирландские поминки. Когда я был молодым и глупым, я однажды сказал своим друзьям:«Господи, мне же на вас всех придется писать некрологи». Я ведь был самым молодым в компании. Как это ни дико звучит, но я уже написал некрологи на всех тех, кто там сидел, на Довлатова, на Петю Вайля, на Юру Гендлера. Я знаю, что пока жив, это моя обязанность писать некрологи. Чтобы написать хороший некролог, нужны искренние чувства — это как стихотворение писать. Это на самом деле очень и очень непросто.
Что касается «Нью-Йорк Таймс», то некрологи в «Нью-Йорк Таймс» - одно из высших проявлений литературного мастерства. Потому что, как вы совершенно правильно сказали, они выбирают у человека лучшее, пинцетом вынимают детали, ради которых ему стоило жить. Эта эпитафия иногда занимает две полосы в газете, которые становятся фундаментом биографии. Когда умирает какой-нибудь важный человек, то лучше всего обратиться к некрологу, потому что там только отборные детали. Это величайшее и непревзойденное искусство, как и многое в «Нью-Йорк Таймс».
Андрей Загданский: Я еще вспомнил одну вещь, когда смотрел фильм. Не так давно скончался Евгений Александрович Евтушенко, и в «Нью-Йорк Таймс», естественно, был опубликован огромный некролог. Между прочим, он начинался на первой странице, что не так часто бывает, с фотографии Евтушенко. И я читал текст, который был и похож, и не похож на русский комментарий по поводу смерти поэта. Дело в том, да и вы писали и говорили об этом, у всех русских писателей, которые высказались по поводу смерти Евтушенко, какая-то своя личная поэтическая окраска личности, все воспринимают Евтушенко очень субъективно. И эта субъективность очень интересна, у каждого она своя. У вас была своя, у Быкова была своя, у кого-то третьего своя. Но «Нью-Йорк Таймс» смогла написать огромный материал, оставаясь нейтрально объективным и сдержанным. Мы говорили о культуре некролога в русской культуре, мне кажется, в этом есть какое-то принципиальное отличие.
Александр Генис: В субъективная журналистика может быть только на полосе «Мнения», все остальное должно быть без суждения. «Нью-Йорк Таймс» никакому автору не разрешает даже писать самим заголовки, заголовок — дело редакции. Это, кстати, отдельное искусство, как и некрологи. Специализация в «Нью-Йорк Таймс» такая же, как на заводе Форда: каждый делает одну маленькую деталь. В этом отношении, конечно, объективность некролога бесспорная ценность. Именно поэтому там всегда есть что-нибудь негативное: о мертвых - ничего или правду. Это важно, потому что это - документ. Некролог — это, повторюсь, фундамент памятника человеку. Поэтому это такая уважаемая профессия. Одного из авторов некрологов спросили: «А вы на себя написали некролог?». Он хмыкнул, но промолчал.
