Конец минувшего месяца ознаменовался чередой споров, притом споров между весьма уважаемыми в либеральном сообществе людьми. В частности, полемика по этическому вопросу возникла между блестящим публицистом и сатириком Виктором Шендеровичем и не менее ярким и принципиальным оппозиционным политиком Гарри Каспаровым.

Если кратко, Виктор Шендерович опубликовал текст, в котором призвал не оценивать тех или иных деятелей лишь по их позиции в отношении Путина, Крыма и войны в Донбассе, но ценить их вклад в культуру, прошлые достижения, масштаб личности и человеческие качества, проявляющиеся в других ситуациях. Гарри Каспаров написал ответную статью, в которой четко указал: "на войне нет места полемике", и любого, кто хотя бы минимально причастен к преступлениям путинского режима, следует рассматривать как врага, не различая полутонов и "обнуляя" все его предыдущие заслуги.

При всем моем уважении к обоим авторам, по ряду пунктов мне не близок ни тот, ни другой текст. На самом деле, разница между двумя публикациями не так уж велика. При всем различии тезисов, их объединяет общая категоричность и бескомпромиссность оценок. Так, фраза Виктора Шендеровича: "Да отсохнут языки у людей, порочащих имя Чулпан Хаматовой!" по стилистике и "твердокаменности" ничуть не уступает словам Каспарова: "Любой, кто продлевает агонию врагу, агрессору, оккупанту, несущему смерть и разрушение, тоже, увы, должен классифицироваться как враг". И особенно это бросается в глаза на фоне того, как Шендерович лишь несколькими строчками ниже цитирует фразу о том, что "стиль полемики важнее предмета полемики".

Подобная категоричность мне не близка, и не потому, что я не считаю вопрос поддержки зла принципиальным. Более того, именно из-за этого принципиального вопроса мне пришлось пожертвовать своей прежней жизнью в России, родиной, безопасностью и многим другим. Однако я считаю, что важно разделять позицию человека, его поступки, отношение к режиму и его отношение к тем или иным людям как личностям. Отношение одного человека к другому складывается из множества факторов, в том числе социально-психологических, а не только рассудочно-моральных. Поэтому ни один из нас не может указать другому, как именно ему следует относиться к тому или иному человеку, пусть даже из противоположного лагеря.

В частности, мы не имеем морального права желать друг другу наказаний в виде "отсохших языков" или запрещать полемику под страхом внесения "во враги". Каждый из нас может сказать только, как он – лично он! – относится к Чулпан Хаматовой, "доктору Лизе" и другим, почему он осуждает или оправдывает их. Если мы действительно уважаем свободу друг друга, то мы не вправе указывать другим, как им следует относиться к тем или иным людям, проще говоря, как им чувствовать. Более того, делать это абсолютно бесполезно, потому что при всем желании нельзя заставить кого-то сочувствовать или не сочувствовать, оправдывать или осуждать, любить или ненавидеть.

На отношение одного человека к другому влияет множество факторов. В них входит и то, в какой степени мы сами пострадали от войны, чем мы пожертвовали, от чего отказались ради нашей позиции. Имеет значение, живем мы в России или в стране, пострадавшей от российской агрессии (а в наше время сюда входят не только Украина, но в определенном смысле даже США). Кому-то важно, какими мотивами руководствовались люди из противоположного лагеря, кому-то важнее, насколько был весом их вклад в поддержку агрессора, кто-то обращает внимание в первую очередь на уровень их ненависти. Чаще всего эти факторы тесно переплетаются, не всегда до конца даже осознаются человеком. И именно из них: из сплетения опыта, боли, поступков, мотивов, последствий и всего прочего и рождается наше отношение к конкретным людям. Невозможно определить со стороны, насколько оно правильно, но очевидно одно: все мы, те, кто делал все возможное и невозможное для того, чтобы остановить зло, хотя бы друг перед другом заслужили право относиться к другим так, как нам кажется правильным. Еще раз повторю: речь не идет о признании неприемлемых поступков нормальными, а лишь о субъективном отношении к отдельным личностям.

Поэтому ниже я обозначу лишь свое мнение на эту тему, то, как чувствую лично я, не призывая других чувствовать также. Лично мне в чем-то ближе позиция Гарри Каспарова, потому что я считаю вопрос поддержки такого режима и малейшую попытку оправдать его преступления нравственным, а не политическим. Более того, как показывают наблюдения, для большинства людей участие в поддержке и оправдании зла невозможны без проявления личной подлости. Да, мне изредка попадались случаи по-настоящему одурманенных пропагандой людей, повторяющих ее тезисы по глупости, а не из ненависти или беспринципности. Но они, как правило, не участвуют в клевете и травле других. Такие люди (чаще всего малообразованные деревенские бабушки, насмотревшиеся телевизора) искренне плачут при виде "распятых мальчиков" и до сердечного приступа переживают за "детей Донбасса, на который напали фашисты". В таком случае я могу согласиться, что их выбор не имел нравственного содержания. Но таких людей меньшинство.

В подавляющем большинстве случаев мне встречалось другое: когда люди сознательно верили в то, во что хотели верить. Сталкиваясь с правдой, они не раскаивались, а лишь ударялись в цинизм и говорили, что смерть украинцев или сирийцев им выгодна. Они упивались ненавистью, им нравилось травить других, они сознательно не хотели слышать ничего, что способно разрушить столь комфортную для них реальность. Даже здесь, в США, мне встречались люди, которые узнавали правду, даже на короткий период признавали ее, соглашались с фактами, но затем сознательно начинали вновь распространять ложь, клевету и ненависть. Более того: чем омерзительнее было зло, которое они хотели оправдать, тем уродливее и подлее оказывалась распространяемая ими клевета. Здесь можно говорить уже не о заблуждении, а о сознательном выборе: человек предпочел реальности удобную ему идеологию.

И в этом случае для меня, действительно, обнуляется и прежняя дружба с человеком, и его былые заслуги. Я не могу назвать своим другом клеветника, с упоением оскорбляющего других, защищающего откровенную мерзость, и тем самым участвующего в разрушении того, что я пытаюсь защитить. Люди, способные на такое, никогда не будут для меня "своими". Для меня при этом не имеет значения, насколько глубоко и искренне они сами смогли поверить в собственную ложь и как талантливо проявляли себя в том или ином деле.

Я согласна с Каспаровым: необходимо отделять человека от его профессионального наследия, но нужно понимать при этом, что никакие заслуги перед культурой или спортом не смогут морально компенсировать поддержку диктатора и агрессора. Однако спасение человеческих жизней все же значит для меня несколько больше, чем вклад в культуру. И поэтому я не могу категорично осуждать Елизавету Глинку, которая, как мы помним, старалась свести свои компромиссы с Путиным к минимуму и лишь твердила, что не видела российских войск в Украине, потому что "в камуфляжах не разбирается". Я не оправдываю ее слов. Я понимаю, что своими заявлениями Глинка, по сути, работала на благо российской пропаганды. Ее смерть тоже стала зримым выражением трагедии "сломавшегося" человека: она погибла в Черном море, неподалеку от Крыма, по пути в разбомбленную российскими войсками Сирию, в компании российских военных и одиозных пропагандистов. Но я – лично я – не хочу и не могу осуждать человека, пытавшегося помочь детям войны (к слову, украинским детям) и облегчавшего муки умирающих. Хотя бы потому, что лично я не спасла своими руками ни одного больного человека и потому не могу судить тех, кто имеет такой опыт. Я не могу оправдывать человека, принявшего участие в военных преступлениях, но не стану и бездумно клеймить того, кто тоже имеет опыт добра и жертвенности, пусть и отличный от моего.

К тому же, если мы попытаемся отбросить эмоции и посмотреть правде в глаза: разве высказывания Елизаветы Глинки могли хоть на что-то реально повлиять? То есть получается, что если бы не было ее слов о том, что она не видела в Донбассе российских военных, Путин перестал бы посылать в Украину своих ГРУшников, БУКи, ГРАДы и прочую нечисть? Не будь высказывания "доктора Лизы" о том, что она ничего не понимает по вопросу Крыма – что, Путин вернул бы Крым Украине? Если смотреть на ситуацию непредвзято, то вред, причиненный "доктором Лизой", по факту стремится к нулю, а вот ее помощь конкретным людям была в ряде случаев эффективной. И этот пункт соотношения пользы и вреда тоже имеет для меня значение – не для принятия лжи как нормы, но для формирования полутонов в отношении к конкретному человеку, тех самых полутонов, которые с такой легкостью отметает Гарри Каспаров.

Каждый из нас вправе иметь свои симпатии и антипатии. Да, условия войны требуют твердости и верности, но эта верность должна сохраняться в главном: в неприятии преступлений Путина и его дружков (как российских, так и зарубежных), в противостоянии российской агрессии, в строгих нравственных критериях, применяемых к нашему собственному поведению, в неприятии клеветы, травли и репрессий. В остальном же мы вправе чувствовать так, как считаем нужным.

Ксения Кириллова – журналист, бывший корреспондент "Новой газеты" (Екатеринбург), живет в США

Высказанные в рубрике "Блоги" мнения могут не отражать точку зрения редакции