Тамара Ляленкова: В эфире "Рожденные после СССР", программа о том, какие традиции молодежь наследует из прошлого, и что нас ждет в будущем. Послушать и посмотреть обсуждение можно на сайте Радио Свобода и на телеканале "Настоящее время".
Сегодня мы говорим о детях, которых защищает, главным образом, государство, о сиротах и о последствиях этой заботы.
Святослав Элис: Во второй части программы попробуем понять, с каким багажом навыков и знаний выпускники интернатов вступают во взрослую жизнь. И почему не всем ребятам это удается.
Тамара Ляленкова: Начнем же с простого вопроса. Каким образом в XXI веке ребенок становится сиротой. В московской студии психолог благотворительного фонда "Волонтеры в помощь детям-сиротам" Юлия Курчанова и по Скайпу директор благотворительного фонда "Измени одну жизнь" Юлия Юдина.
(Фрагмент документального фильма Елены Погребижской, снятый в детском доме)
Тамара Ляленкова: Фильм Елены Погребижской называется "Мама, я убью тебя". И слово "мама" мне здесь кажется ключевым. Это действительно такая нынешняя история, что при живых матерях дети становятся сиротами, или это так было всегда?
Юлия Курчанова: Социальное сиротство, конечно же, было всегда. Другое дело, что до того, как развилась система именно государственной поддержки, это стало государственной заботой. Но ведь достаточно частое явление было, когда детей воспитывали бабушки. По сути, это получается тоже в некотором смысле социальное сиротство, т. е. когда родители не занимаются воспитанием, а воспитанием занимаются другие родственники. Я думаю, что сейчас это явление, конечно же, более сложное. Почему? Потому что такого представления и такой формы как расширенная семья у нас сейчас, наверное, по крайней мере, в крупных городах уже не существует. Это где-то существует в отдельных регионах, возможно. Получается так, что семья у нас получается мама, папа и ребенок или мама, папа и дети, иногда есть бабушки и дедушки. И если вдруг отношения с бабушкой и дедушкой сложные или их просто нет, то в трудной ситуации семья с детьми становится уязвимой. В такой ситуации получается, что больше некому взять заботу об этом ребенке. Расширенной семьи в таком понимании уже сейчас нет. Бабушки и дедушки не всегда могут, или их просто нет. Соответственно, эта забота ложится на плечи государства.
Святослав Элис: Юлия, через фонд прошло много детей. Вы понимаете причины этого явления в России?
Юлия Юдина: Проблема в том, что когда возникает ситуация, что папа потерял работу, или была одна мама, и родился ребенок с особенностями. По большому счету, вариантов немного - либо помереть с голоду, либо постараться сохранить работа. Но это означает, что ребенка надо отдать. А куда отдашь? У нас нет ни инклюзивных детских садов, ни школ, если мы говорим про ребенка с особенностями. Поэтому главная причина - это экономическая. С другой стороны, это вопросы, связанные с качеством и доступностью образования, медицины, а вовсе причина не кроется в тех огромных цифрах, которые связаны с детьми-сиротами, каких-то наших национальных недостатках. Нет. Я убеждена в том, что мы хорошие люди. Просто мы не всегда имеем возможности быть хорошими родителями для своих детей.
Тамара Ляленкова: В таких крайних случаях, когда семья не может должен образом о них заботиться, они попадают вначале в дом малютки, а потом в детский дом. Юлия, мы знаем много плохих примеров, наверное, не все таковы, о казенных учреждениях. Они дают тот минимальный набор или, может быть, максимальный, который закладывает в них государство? Иногда, может быть, это лучший вариант, чем остаться в семье?
Юлия Курчанова: Тут такой момент. Что гарантированно дает сейчас в 2017 году сиротское заведение ребенку? У нас сейчас очень неплохо обстоят дела с финансированием. Соответственно, дети будут одеты, накормлены, обуты, в какую-то школу отправлены даже и с ДДИ. В общем-то, сейчас даже дети с инвалидностью у нас обязаны обучаться. Во много они получают какие-то образовательные разные услуги. Там вопрос о качестве, но это уже второй вопрос.
Возникает вопрос - достаточно ли этого для того, чтобы человек смог вырасти и чувствовать себя полноценным, успешно социализироваться? Оказывается, что - нет. Оказывается, что все-таки важнейшим базовым является для становления человека его семья. А вот этого-то как раз никакое учреждение ребенку дать и не может. Даже трехразовое или пятиразовое или какое угодно питание не может заменить ребенку того, что дает ему мама, которая, возможно, даже не так идеально справляется с кормлением, заботой, одеждой и вопросами образования и медицины. Оказывается, что для развития человека семья дает сильно больше, чем те вопросы, которые может решать учреждение.
Тамара Ляленкова: Да, но семьи тоже бывают разные.
(Фрагмент фильма Елены Погребижской "Мальчишки с улицы свободы").
Юлия Курчанова: Во-первых, сразу хочется сказать, что разница между кровной и приемной семьей огромная по тем процессам, которые там происходят, по тем ресурсам, возможностям и задачам, которые есть у одной и у другой семьи. Если этот ребенок остался без мамы и попал в детский дом, у него появляется достаточно тяжелый, очень тяжелый травматичный опыт. Потому что вместе с потерей семьи, ребенок, на самом деле, теряет все - дом, знакомых, свои вещи, своих животных, своих одноклассников, т. е. он теряет все! Трудно себе представить, что это такое. В жизни нормального человека такого практически не бывает, если это тюрьма или что-то такое. Получая травматичный опыт, дальше он при хорошем стечении обстоятельств попадает в замещающую семью, основной задачей которой как раз и является реабилитация тех проблем, которые он получил в результате сиротского опыта плюс, если были какие-то проблемы, а они, скорее всего были, раз ребенок был забран из кровной семьи, то компенсация этих проблем, которые были в кровной семье. Получается вообще другая песня.
Тамара Ляленкова: Но мы все время смотрим с точки зрения детей, но мы же понимаем, что тут вопрос еще родителей. Вообще, на самом деле, побуждение людей, которые берут детей на воспитание в семью, усыновляют, они тоже должны как-то рассматриваться.
Святослав Элис: Да. И бывают разные приемные семьи. Юлия, как вы считаете, какая приемная семья лучше для ребенка? Это та, в которой уже есть много детей, та, в которой есть свои дети и приемные дети или, может быть, где только один родитель или оба родителя и т. д.? Какие плюсы и минусы у разных вариантов приемных семей?
Юлия Юдина: Вопрос с подвохом, потом что нет идеальной семьи. Надо сказать, что и мотивации правильной нет для приема ребенка в семью. Потому что кто-то берет из побуждения помочь ребенку, вытащить его из системы и не справляется с этим. А кто-то берет ребенка, потому что, условно, сами не могут родить детей. И оказывается, что именно эта семья или эта женщина становится потрясающей приемной мамой и все в порядке. В этом смысле, хорошая приемная семья - это та семья, где достаточно ресурсов для воспитания конкретного ребенка или этих конкретных детей. Семьи все разные. Дело не в количестве метров, не в количестве денег в кошельке. Дело исключительно в навыках родителя, его родительских компетенциях. И не последнее дело вот этого родителя или родителей обратиться за помощью. Потому что есть хорошее сравнение, когда родитель берет ребенка. Это как человек, который поднимается в гору. Он поднимается не один. Он тащит за собой ребенка или детей. В этом смысле он ответственен не только за то, чтобы самому не сорваться, но чтобы и тащить за собой этих прекрасных спутников.
Тамара Ляленкова: Есть очень сложная история. И у родных родителей с детьми в какой-то момент наступают тяжелые времена, конфликты. Человек понимает, что это не его повторение, и не может это простить ребенку, или не может примириться с той противоположностью, которая выросла у него под боком. Это похоже на тот опыт, который получают приемные семьи, когда к ним приходит чужой человечек, которого надо сделать близким?
Юлия Курчанова: Надо ли сделать близким чужого человека? Тоже большой вопрос. И, вообще, возможно ли это сделать?
Тамара Ляленкова: Или просто ему помочь по жизни?
Юлия Курчанова: Тут существуют разные ситуации, разные ответы на этот вопрос. Важно, кстати, понимать, что в подростковом возрасте риск отказа от приемных детей очень высок. Именно в подростковом возрасте часто приемные семьи дают такой системный сбой, даже если они ребенка воспитывали с рождения. Не все и не всегда, слава Богу, многие переживают этот период. Это во многом связано с тем, что ресурсы пережить подростковый кризис у кровной семьи получается как-то выше, чем у приемной иногда. Конечно же, на практике мы видим разные случаи, но по количеству возвратов именно в том возрасте, мы понимаем, что здесь семьи часто хрустят.
В чем же, собственно, ресурс кровной семьи? Действительно, ты понимаешь, что никуда не деться. Ребенок-подросток трудный, неприятный, может быть, проблемный, создает кучу трудностей, но деться-то некуда. Надо как-то с этим вопросом справляться, как-то надо тянуть его, что-то нужно придумывать. В приемной семье именно в этот момент часто возникает пониманием, что вырастает не тот ребенок, которого ждали, которого хотели, на которого надеялись. Плюс ко всему у приемного ребенка часто в этот момент обостряются вопросы так называемой идентичности. Они вообще в подростковом возрасте типичны для ребенка-подростка. Ему важно понять, кому я принадлежу, где мои, где не мои. И он может отдаляться от приемной семьи. Это, собственно говоря, провоцировать родителей тоже на такое отдаление, а иногда и отказ.
Тамара Ляленкова: Поддержка важна очень, неравнодушного взрослого человека, необязательно из семьи.
Святослав Элис: Нужно сказать, что условия жизни в государственных детских домах, в интернатах бывают настолько тяжелыми, что сиротам начинают помогать даже люди, которые никогда не задумывались об усыновлении. Так, например, произошло с Ольгой, которая в течение нескольких лет поддерживала подростка, пока он не вырос.
Ольга: Пахнет мочой везде. Заходишь в комнаты, прямо… Они обычно не пускают в комнаты. Просто чувствуется. Такие коллективные большие спальни. Территория вся… Хорошие газоны, приведено все в порядок, но бегать там, естественно, нельзя. Это тюрьма, концлагерь. Что там описывать?
А вот там за оградой нас ждал Вася. Это был примерно 2006 год. Самому Васе, я сейчас пытаюсь понять, наверное, лет 14-16, не помню. Я даже не знаю, почему, но просто я как бы больше не смогла его оставить. Все время, пока он рос, взрослел, мы всегда были рядом. Сначала до того момента, пока он не вышел из школы-интерната. Дело в том, что те выпускники, которые выходят из интерната 8-го типа, если диагноз не снят, официально они считаются непригодными к самостоятельному проживанию. Когда у человека нет ни жилья, ни работы, ни родственников, никого, и он поступает в такого рода интернаты, фактически он не имеет никаких прав.
Тамара Ляленкова: Юлия, вы делаете специально такие истории с видеообращениями, рассказами о детях, которых могли бы усыновить или взять в семью по той или иной форме. Вы какие-то вещи проговариваете сложные, может быть, опасные? Вы как-то предупреждаете? Вы должны, с одной стороны, в лучшем виде представить ребенка, чтобы его взяли. С другой стороны, вы должны рассказать всю правду, чтобы его потом не вернули. Как вы с этим справляетесь?
Юлия Юдина: Мы всю правду не расскажем в силу того, что мы сами ее не знаем. Наша задача не такая глобальная, чтобы рассказать каждую деталь и все особенности. Наша задача - сделать этих ребят видимыми. Потому что мы очень часто и долго оперировали такими понятиями, как армия детей сирот. Какая-то такая безликая огромная масса непонятно кого. Наша задача была показать, что эта армия состоит из отдельных личностей, из отдельных ребят, детей, у которых есть свои мечты, своя интонация, своя улыбка. И надо сказать, что 5 лет назад, когда мы начинали, когда была эта проблема доступа к информации о детях-сиротах, это было такое действенное подспорье для приемных родителей. Они называют это видео биноклем, в котором они смогли разглядеть своего потенциального сына или дочку. Но мы точно не возьмем на себя смелость утверждать, что мы знаем всю правду о ребенке. К сожалению, это не так.
Юлия Курчанова: Мне кажется, есть еще один важный момент, который у нас в процессе семейного устройства немножко западает по той систем, которая сейчас у нас выстроена и работает. Это акцент на то, что мы, на самом, не приемной семье ребенка подбираем, а ребенку с его потребностями, с его задачами, с его особенностями по идее должна подбираться семья. А у нас все происходит немножечко в перевернутом виде. И тогда, действительно, мы скорее смотрим, какого ребенка взять бы в эту семью, чем поискать необходимую по ресурсам семью для конкретного ребенка.
Тамара Ляленкова: Очень сложно по поводу особенностей. Потому что мы все знаем, что очень часто, поскольку это такая педагогическая запущенность, с ними достаточно часто не справляются. А когда не справляются, то ставят им диагноз и отправляют в психоневрологический интернат. Эта история работает достаточно часто. Проще убрать ребенка из общего послушного коллектива и, таким образом, обречь его на вечное житье в интернате.
Юлия Курчанова: Такая картинка была типична для нас, наверное, чуть больше 10 лет назад. Это правда. Очень большой процент детей, попадающих в ДДИ (детские дома-интернаты для особых детей), были как раз подростки из коррекционных интернатов. Сейчас, к счастью, проблема гипердиагностики встречается, но в значительно меньшем объеме. При этом в психоневрологические интернаты для взрослых после 18 лет выпускники коррекционных учреждений все равно попадают, но минуя вот этот этап попадания в детское учреждение для умственно отсталых детей.
Тамара Ляленкова: Это хорошая новость. Тем не менее, люди, которые прошли именно этот путь, они продолжают свой жизненный маршрут. Это для них достаточно критично. Мы знаем статистику. Большинство экспертов говорят, что практически половина выпускников интернатов не могут устроиться на работу. Как это происходит именно с теми, кого отправляют в специальные интернаты, может рассказать Вася, который попал в такой специализированный интернат.
Василий: Я же понимал, что что-то не так идет. Меня уже отдали на кухню зачем-то: "Вася, иди - помогай".
- "Помогай" - это волшебное слово для Василия. Помочь он всегда рад и сейчас. А тогда ему очень нравилось, что теперь он заведует в интернате хозяйством. Он не знал, что его ждет и был абсолютно беспомощен перед теми, кто как бы должен был о нем заботиться как о сироте. Ваське сказали, что переводят его в другой интернат. Его посадили в автобус и куда-то повезли.
Василий: Я догадывался, что это собес. Собес - это где все чокнутые ребята, которые сидят по жизни в собесе.
- Итак, Василия перевели туда, где, как он только что сказал, чокнутые ребята сидят всю жизнь - в детский дом-интернат или ДДИ, или в просторечии собес. Эти съемки сделаны в том самом собесе, где теперь жил Вася. И примерно так все и было, когда он там оказался. Люди, которые перевели его из школы-интерната в дом инвалидов, трагически переломили Васькину судьбу. И это был, на самом деле, не перевод, а приговор. Потому что попавшие в собес теряли право что-то решать в своей жизни, и были обречены на инвалидные дома до самой смерти.
Юлия Курчанова: Похоже, что Вася как раз был из тех по возрасту, кто попадал еще массово с гипердиагностикой в систему собеса. Тогда интернаты эти относились к соцзащите, а коррекционные интернаты - к образованию. Поэтому они назывались собес.
Святослав Элис: Как вы в вашем фонде подбираете сирот для усыновления? Беретесь ли вы за сложных ребят с диагнозами, с такими вещами, которые могли бы препятствовать усыновлению?
Юлия Юдина: Мы не выбираем. Кто мы такие, чтобы выбирать. Каждый ребенок имеет все права на то, чтобы жить в семье. И, соответственно, мы должны дать ему шанс быть увиденными. Для таких сложных детей, для особых детей мы делаем расширенные видеофильмы, чтобы рассказать о них побольше, побольше комментариев взрослых, персонала, волонтеров. Но я могу сказать, что видеоанкеты - это инструмент с ограниченными возможностями действия. Особые дети обычно попадают в семьи, если попадают, потому что у взрослых, которые решаются их принять, был какой-то контакт с ними. Это волонтеры, персонал детских домов. Это люди, которые, так или иначе, с ними по жизни соприкасаются. Здесь очень важен личный контакт и такое серьезное, обдуманное, выношенное решение взять именно такого ребенка.
Тамара Ляленкова: Удивительно, что при всех существующих гарантиях государства для сирот на образование, на жилье, выпускники детских домов и интернатов после выпуска могут социализироваться. По мнению большинства экспертов, меньше половины способны трудоустроиться.
Святослав Элис: Почему так происходит, мы поговорим во второй части программы.
Тамара Ляленкова: В московской студии директор благотворительного фонда содействия образованию детей сирот "Большая Перемена" Ирина Рязанова и бывшая ученица этого фонда Татьяна.
Татьяна, когда и почему вы пришли в "Большую Перемену"? Были проблемы с учебой? Вы хотели куда-то поступать?
Татьяна: Я воспитывалась в детском доме № 2. И там я получила вспомогательную школу. Закончила ПТУ - швея и повар. И еще пока я училась на швею и повара, я занималась спортом. Ко мне пришла идея - почему бы мне не воспитывать своих ребят? Потому что я занималась плаванием и легкой атлетикой. А тренером и наставником у меня была Букреева Татьяна Ивановна. Я к ней обратилась: "Татьяна Ивановна, вот я бегаю, работаю, плаваю хорошо, а мне бы хотелось закончить какую-нибудь вечернюю школу". Я, конечно, связалась с Рязановой Ириной Павловной. Но я даже не ожидала, что она директор "Большой Перемены". Я просто шла и все. Тогда-то я и поняла, кто этот человек. Когда я шла, я очень переживала, что же мне такое сказать, почему я хочу учиться. Я ей сказала, что я хочу изменить свою жизнь, хочу стать учителем физкультуры и работать с таким же детьми, как и я. Я хочу, чтобы они достигли большего, чем я. Я даже не ожидала, даже в мечтах у меня не было, что меня возьмут в "Большую Перемену".
Святослав Элис: Ирина, какой восторженный отзыв о вас. Много таких приходится слышать?
Ирина Рязанова: На самом деле, я сейчас испытываю такую радость. Потому что, когда Таня пришла, я понимала, что не то, что говорить на публику, не то, что говорить в радиостудии... Таню приходилось держать за руку, потому что страх публичных выступлений был такой!.. И, вообще страх говорить и выражать свои мысли, размышлять вслух. А сейчас я вижу перед собой взрослого человека, который просто спокойно говорит в эфире. Я очень радуюсь, когда это вижу.
Святослав Элис: В основном какие проблемы у ребят, которые приходят в "Большую Перемену"?
Ирина Рязанова: Какие проблемы встречаются. Социально-экономическая запущенность, депривация социокультурная. Но это такие сложные профессиональные слова, которые выражаются в очень простых вещах. Таня, можно я расскажу историю с петардой?
Татьяна: Да.
Ирина Рязанова: Когда Таня пришла в "Большую Перемену", буквально в первый год... У нас было полуподвальное помещение и длинный-длинный коридор. Таня развлекалась и решила, что нам тоже должно быть всем очень весело. И она взяла петарду и кинула ее в этот коридор. Пошел дым. Это было достаточно опасно. Это была просто стрессовая ситуация. И я понимаю, что, делая это, Таня делала из самых лучших побуждений, т. к. она это делала всегда в детском доме, или как она представляла проявление радости. Это просто человек так привык жить. И мы чуть не расстались в тот момент. Был очень серьезный разговор о том, как же мы можем дальше вместе двигаться по жизни.
(Фрагмент фильма Святослава Элиса)
Тамара Ляленкова: Таня, а трудно было учиться? Вы понимали, что вам надо? Как с вами занимались?
Татьяна: Было очень трудно учиться, потому что там были некие правила. Например, первое правило. Если ты что-то хочешь сказать, поднимай руку. Для меня это было... У меня была борьба с этим. Второе правило. Ты приходишь на урок или на мероприятие, ты должен выключать телефон. Для меня это тоже была проблема. А вдруг мне друзья позвонят. Я же должна ответить. Я помню, нас Ирина Павловна всех собрала, учеников. И мы по 3-4 часа придумывали правила для "Большой Перемены". И тогда я поняла, что эти правила мне помогут закончить "Большую Перемену" и стать человеком.
Святослав Элис: Ирина, как вы думаете, какие главные трудности возникают перед вами, когда вы работаете с ребятами в "Большой Перемене"?
Тамара Ляленкова: Образовательные или социальные?
Ирина Рязанова: Перед нами главные трудности возникают профессиональные, когда очень хочется помочь человеку, а профессиональных инструментов у тебя нет. Это не вопрос чего-то другого. Это вопрос твоего собственного профессионализма и отношение к себе. Очень легко сказать ребенку, если я что-то не могу, что проблема в нем. И тогда у меня есть 100% алиби, почему у него не получилось. И вот это отношение к себе как к профессионалу, который, помогая, решает задачки, а не пытается объяснить, почему они не решаются именно с этим конкретным ребенком, я считаю, что залог того успеха, который есть у "Большой Перемены". Не про ребенка нужно говорить, а про себя как условие успешного продвижения ребенка. Не ребенка нужно диагностировать, а самого себя нужно диагностировать, насколько я как профессионал могу, насколько у меня есть ресурсы в отношении данного случая, данной ситуации. Это просто профессионализм и больше ничего.
Тамара Ляленкова: Часто говорим про обычных школьников, что у ребенка должна быть мотивация. У ребят, которые получали недостаточное образование, откуда у них берется мотивация? Трудно было себя заставлять? Или это было понимание того, что надо? Все-таки это сложная история.
Татьяна: Было, конечно, трудно себя заставить, когда тебе задают домашние задания, и ты его должен сделать. Когда мне давали домашнее задание, я говорила: "Да, я его сделаю, но я отложу и пойду погуляю". Но когда приходила от друзей и понимала, что на следующий день Зверева Елизавета Александровна потребует правила по русскому языку или рассказ, я говорила - я оставлю. Но когда я пришла в "Большую Перемену", и Елизавета Александровна поставила мне плохую отметочку, потому что я была не готова, меня осенило, что по русскому языку, да и по всем предметам, нужно обязательно делать домашнее задание. Я поняла, что если я не буду делать домашнее задание, зачем мне тогда приходить в "Большую Перемену". А я для себя ставила цель - нужно закончить 9 классов. Я всем докажу, что я закончила 9 классов, что я хочу стать учителем.
Тамара Ляленкова: Это очень важная вещь, когда ребята из детских домов просто не умеют пользоваться очень простыми вещами. Они не умеют ходить в магазин. Они не понимают, как приготовить еду, в т. ч. как распорядиться своим временем, каким образом двигаться дальше.
(Фрагмент видеозаписи Василия из психоневрологического интерната для взрослых)
Святослав Элис: Здесь нужно открыть тайну, что герой фильма Вася и Таня в итоге поженились. Познакомились они как раз, как я понимаю, в "Большой Перемене".
Татьяна: Да, мы встретились там, познакомились в "Большой Перемене". Я помню, что девочки из "Большой Перемены" закончили 9-й класс. Мы поспорили с девочками - надену ли я юбку и каблуки с блузкой. Я говорю - надену. Я пришла. Было 26 июня 2009 год. И там-то я познакомилась с Василием. Был выпускной у ребят. Там был теплоход. Вася очень хорошо танцует. Я стала с ним танцевать. А потом стали встречаться, общаться.
Тамара Ляленкова: По большому счету, это история про школу, где люди встречаются. Это такая социализация, которая помогает еще ребятам как-то знакомиться. Это же не та задача, которую вы перед собой ставили.
Ирина Рязанова: Хочу сказать по поводу желаний ребят. Понимаете, для того чтобы жить с самим собой в ладу и с другими людьми, много чего нужно уметь. Просто так выйти за ворота закрытого психоневрологического интерната и иметь представление, умение, знания, навыки, которых у тебя нет для самостоятельной жизни, это становится очень рискованной историей не только для окружающих людей, но и для самого человека. Таня очень точно рассказала, как она относится к правилам. Правила - это некоторые социальные нормы, но для Тани они стали ее собственными, необходимыми ей для того, чтобы стать успешной в том деле, которое оно задумала. Скажите, кто вообще любит правила? Никто! А перед вами человек, который с уважением относится к тем правилам, которые ей помогают стать успешной.
Святослав Элис: Как вы объясняете это детям?
Ирина Рязанова: А я не объясняю. Я задаю вопрос: "Как вы думаете? У вас есть такой план, такая мечта, такое желание. При каких условиях оно может сложиться? При каких условиях это может произойти?" Понятно, что время жизни такое. И в это время нужно уложить и труд, и отдых, и общение с другими людьми. А как я буду с ними общаться? Каким я с ними буду? В совместном разговоре у нас рождались эти правила. Есть базовые для "Большой Перемены", но мы никогда не нахлобучивали ребятам сверху на голову эти правила. Это были совместно прожитые, выработанные, а поэтому разделяемые правила нашей совместной жизни. Сегодня мы с Таней разговаривали, и она говорит: "Я зашла в "Большую Перемену" и вижу, что не все ребята следуют этому. Наверное, я могла бы с ними поделиться, как много это значило в моей жизни". И уже Таня может стать ресурсом для тех ребят, которые сейчас растут, для Васьки. Это другое отношение к себе, к жизни, к правилу, к другим людям. И это называется сложным профессиональным словом социокультурная реабилитация.
Тамара Ляленкова: Таня, когда началась для вас взрослая жизнь, самостоятельная? Когда вы стали распоряжаться своим рабочим временем, отдыхом?
Татьяна: Когда я приняла эти правила в "Большой Перемене", когда я поняла, что я уже смогу, и я получила аттестат за 9-й класс. Я поняла, что у меня в руке золотой ключик, которым я могу просто воспользоваться. Я поступила в педагогический колледж в Митино. Мне было 27 лет, а моим ребятам однокурсникам - 15-16 лет. Я с ними сидела в одном классе за партой. Ко мне, конечно, были такое особое внимание, но мне помогли правила в "Большой Перемене". Они настолько меня подняли выше. Когда однажды подошел педагог и говорит: "Таня, тебе 27 лет, а ты сидишь за первой партой!" Я говорю: "Я сюда пришла не разговаривать и не смеяться. Я сюда пришла получать знания. Они мне очень нужны". Были трудности. Но ни единого пропущенного занятия у меня там не было. Я из Царицыно в Митино ездила. До 14 часов училась, а потом ехала работать в студенческий отряд до 9-10 часов вечера, а потом уставшая ехала домой. Я понимала, что я хочу. У меня была цель, была мечта - быть учителем физкультуры.
Святослав Элис: Ирина, очевидно, что без деятельности вашего фонда многие ребята просто не справились бы по жизни. Как ваш фонд поддерживает свою деятельность? За счет чего?
Ирина Рязанова: Фонд осуществляет свою деятельность за счет благотворительных пожертвований, грантов. И это постоянная большая работа по сбору средств. И нам, действительно, очень нужна помощь людей, которым интересны такие ребята, людей, которые хотят поддержать их в их стремлении развиваться, жить самостоятельно. Поэтому я открыта и благодарна за любую поддержку людей в деятельности фонда.
Тамара Ляленкова: Я так понимаю, что можно поддерживать каких-то конкретных учеников?
Ирина Рязанова: Да, можно поддерживать конкретных учеников, можно поддерживать конкретную группу, можно перевести средства на конкретную программу. Это все равно все пойдет на занятия с ребятами.
Тамара Ляленкова: История Васи и Тани скорее счастливое исключение из правила, в рамках которого продолжают жить большинство российских сирот.
