Карин Гало 27 лет, она гражданка Демократической Республики Конго (ДРК). В Россию бежала около шести лет назад, в октябре 2011 года, поскольку ее семья угрожала смертью ей и ее ребенку. По данным Росстата, на 1 января 2016 года в стране зарегистрировано 770 беженцев, временное убежище с 2001 года получило более 30 тысяч человек. При этом количество желающих остаться в России в десятки раз больше.

– Я жила в столице Конго – Киншасе. (Существует и другая страна с похожим названием – Республика Конго со столицей в Браззавиле. – РС). Окончила там институт технических и медицинских наук, училась на диетолога. После этого год работала интерном в больнице. Но там очень мало платили, а семье нужны были деньги, – рассказывает Карин. – Поэтому я бросила интернатуру и стала продавать сэндвичи на улице. Однажды со мной познакомился один покупатель – молодой человек по имени Папи. Мы понравились друг другу, стали встречаться. Он тоже конголезец. Но, в отличие от меня и моей семьи, он мусульманин. Правда, узнала я об этом не сразу. Я просто влюбилась в человека, мне было все равно, кто он по вероисповеданию.

Но то, что не имело никакого значения для Карин, было, наоборот, очень важно для ее семьи.

– Все мои родственники – католики. Главная у нас бабушка, ее все боятся и все делают так, как она скажет. Помню, в детстве, если я плохо себя вела, она заставляла читать меня отрывок из Библии про наказание детей. Затем раздевала, делала лезвием на руках и ногах много мелких порезов и поливала раны водой, в которой до этого был жгучий перец. Еще могла бить резиновым кнутом из автомобильной шины. Она была очень жестокой. И не признавала никаких религий, кроме христианства.

Когда я была маленькая, моя тетя Фиби забеременела от мусульманина. Ей пришлось бежать из дома: семья считала, что это позор для всех, что она предала наши традиции. Тетя бежала с отцом ребенка в город Лубумбаши, это примерно сорок часов на машине от Киншасы. Там она прожила несколько лет. Родила второго ребенка.

И вот однажды к ней в гости приехал ее двоюродный брат. Он стал рассказывать, что поругался с бабушкой, которой сказал, что, мол, зря она заставила семью выгнать тетю из дома. Так он втерся к моей тете в доверие. А когда муж-мусульманин ушел проводить старшего ребенка в школу, он зарезал мою тетю и ее младшего ребенка. И это был не его личный выбор, а решение семьи – наказать за неверность, за то, что она "опорочила" род. Еще говорят, что ребенок от иноверца – колдун, который может нанеси порчу на всю семью. Мне было всего лишь пять лет, и я плохо понимала, что происходит, но мне было жалко тетю. А полиции никто не боялся – им все равно. Семейные законы у нас сильнее государственных, – рассказывает Карин.

Обвинение детей в колдовстве – распространенная история в странах Африки. Особенно это характерно для сельской местности. Детей обвиняют в любых несчастьях, которые происходят в семье. В результате их выгоняют из дома. На улицах оказываются целые группы бездомных детей. С колдовством связывают и распространение СПИДа, считают, что эта болезнь – результат ворожбы.

– В африканских культурах нет четкого разделения на веру и традиционные обряды. И у нас до сих пор есть суеверия. Но в Африке традиционные верования намного сильнее. Корни сильной веры в магию, колдовство и т. д. лежат в том, что люди очень верят в связь между поколениями, со своими предками, со своей землей. Для них эта связь священна. Власть борется с этими представлениями, поскольку они негативно сказываются на жизни людей из-за фанатизма, – рассказывает африканист Марина Коростина. – Если говорить про крайности, то периодически случаются вспышки самосуда, либо охота на альбиносов (верят, что их части тела приносят невероятную удачу) и т. д. Но в случае с ДР Конго у государства сейчас немного другие приоритеты (из-за гражданской войны), им не до борьбы с колдунами и верованиями.

Карин встречалась с Папи примерно пять месяцев, когда узнала, что забеременела. Семья приказала ей сделать аборт или уходить из дома. Против ребенка высказались и родители Папи: они тоже не хотели принимать детей от женщины другой веры. Да и он, как выяснилось, жениться не собирался. Папи был электриком, но без постоянной работы – лишь мелкие заработки за помощь соседям. Сказал, что средств на содержание ребенка у него нет. Но Карин делать аборт не хотела.

– Убийство – большой грех. К тому же у нас очень плохой уровень медицины. Аборты делают чуть ли не на улице. Часто женщины умирают во время операции, – говорит Карин. – Меня поддержала только одна моя знакомая – Матильда, она прихожанка церкви, в которую я ходила с детства. Она работала в авиакомпании Air Congo и сказала, что может помочь мне бежать из страны: оформить визу и купить билеты. В России у нее жила знакомая, которая должна была меня приютить в первое время.

По словам руководителя комитета “Гражданское содействие” Светланы Ганнушкиной, "у нас африканкам с детьми визу дают проще, чем европейцам, которые едут в Россию как туристы".

– Представители посольства прекрасно понимают, что, вполне вероятно, что африканцы останутся здесь просить временное убежище, статус беженца, – комментирует Светлана Ганнушкина. – Но когда человек оказывается здесь, ему отказывают в этом статусе. Как только заканчивается виза, он становится нелегалом и оказывается в абсолютно беспомощном положении.

Оставаться жить у Матильды дольше, чем пару месяцев, Карин не могла. Родственники узнали, где она прячется, и угрожали ей и ее заступнице, напоминали об участи убитой тети. Билеты и визу Матильда сделала за свой счет, денег у беременной Карин не было. В Россию она уехала с небольшой сумкой и почти без средств на существование. О том, что будет дальше, как будет жить, она особо не задумывалась.

– Мне было просто очень страшно, что родственники меня убьют. Хотелось поскорее бежать из страны – неважно куда, главное, чтобы ребенку ничего не угрожало. Когда приехала в Россию, первым делом позвонила по номеру, который оставила Матильда. Он оказался нерабочим. Я не представляла, что мне делать, куда идти. Мне повезло, что в самолете познакомилась с соотечественниками, которые летели в Россию на заработки. Они предложили первое время пожить у них в общежитии в Подмосковье. Я, конечно, согласилась. Оказалось, что там преимущественно африканцы. По восемнадцать человек в комнате, на всех одна ванна и туалет. Сейчас я живу на улице Дмитрия Донского, в другом общежитии. Но там условия почти такие же, – тяжело вздыхает Карин.

Она приехала в Россию уже на восьмом месяце беременности. Соседи посоветовали ей обратиться в Центр приема беженцев при ООН. Там ей дали направление в подмосковную больницу, где она родила сына Гради. Когда сын немного подрос, Карин стала подрабатывать – раздавать листовки. Для того, чтобы найти работу по профессии, перебралась в Москву. Здесь познакомилась с конголезцем Гийомом. В сентябре 2016 года родила от него второго ребенка – дочь Жезю. Но родительских прав мужчина не признал. Где он находится сейчас, Карин не знает. Ее дети – граждане ДРК, так как в России получить гражданство по "праву почвы" можно, только если хотя бы один из родителей россиянин. Миграционная служба выдала Карин разрешение на временное убежище на год. Она продлевала его уже три раза.

– Статус беженца мне не дают. В последнее время я не могу получить даже временное убежище. Я заболела тогда и не смогла вовремя продлить. А после этого дело рассматривается почти что заново. Теперь говорят, что в Конго мне ничего не угрожает – нет войны, нет проблем с полицией. Угрозы со стороны семьи не считаются. Вот что написано в отказе на временное убежище: “Из опроса заявительницы следует, что если у нее и могут возникнуть проблемы в стране гражданства, то только на бытовой почве и только со своими родственниками”. Они не понимают, что у меня больше пятидесяти человек этих родственников. Даже если я уеду на другой конец Конго, они узнают, где я, и убьют меня и моих детей, – плачет Карин. – Ни с кем из родных я не общаюсь, никакой ностальгии у меня нет. Я считаю, что у меня нет там ни семьи, ни дома, ничего там нет. Здесь, по крайней мере, безопасности моих детей ничего не угрожает. Если не продлят временное убежище, придется ехать в другую страну. Но мне не хотелось бы. Мне нравится в России, я пытаюсь немного учить русский язык. Но сейчас сложно: нет времени из-за детей. К зиме уже привыкла. Тяжело только достать теплую одежду. Но морозы не бабка…

Сейчас Карин грозит депортация. Она ходит на интервью в миграционную службу и просит помощи у некоммерческих организаций. Возврат на родину для нее равнозначен смерти. Она очень надеется, что сможет устроить свою жизнь и жизнь своих детей в России.