Виктор Смирнягин, пенсионер из поселка Белый Яр, отправил Дмитрию Медведеву в Москву 60 рублей – столько составила апрельская индексация его пенсии. На днях он получил извещение об отказе адресата от денежного перевода. Сегодня Виктор пойдет на почту, чтобы в свою очередь отказаться от получения этих денег и направить их назад, в столицу. За первый перевод Виктору пришлось заплатить 133 рубля, но он намерен продолжить финансовую дуэль с премьер-министром. По мнению пенсионера, только так он сможет сохранить чувство собственного достоинства. Поэт и коммунист, в свои 76 лет Виктор по-прежнему готов всеми доступными ему средствами бороться с общественной несправедливостью.

– Говорят, что в первом своем переводе вы хотели отправить премьер-министру не только деньги, но и послание в стихах. Это так?

– Там есть в переводе поле СООБЩЕНИЕ. Я хотел туда написать четыре строки:

Живу, как все, во всем сжимаюсь,

Но все же в подачках не нуждаюсь!

"Не входит" – говорит мне оператор на почте. Ну, пожалуйста, тогда другой вариант: Село-столице-похмелиться.

– А почему "похмелиться"? У нас премьер вроде бы сторонник здорового образа жизни.

– Я не могу их всех назвать дураками. Нельзя! Столица все-таки. И не все там живут идиоты. Но такое решение можно принять только с глубокого перепоя. Вот я и пишу, мол, иди похмелись.

– Какая у вас пенсия?

– У меня нормальная. Я отработал 50 лет, из них сорок лет на Севере, из них 17 лет "горячего стажа" – электросварщиком. Таким образом, пенсия моя выскочила – 23 тысячи рублей. Я высокооплачиваемый пенсионер. Мне порой неудобно перед теми, кто со мной работал на ЛПК (Белоярский лесопромышленный комбинат): вальщики, крановщики, операторы погрузчиков, водители и так далее. У них пенсии на пять-семь тысяч меньше.

– А прожить на эту пенсию в Белом Яре можно?

– Очень трудно. Цены выше, чем в Томске. Мы зависим от малого бизнеса, потому что государственной торговли нет, она абсолютно уничтожена. Я вынужден идти не к одному, так к другому частнику. А частник, по Карлу Марксу, когда дело идет о 200 процентах дохода, родную мать не пожалеет, не то что какого-то пенсионера. Нормальной дороги до областного центра у нас нет – езжай на поезде. Плацкартный билет 1150 рублей в одну сторону. Это половине населения не по карману. Потому что безработица в нашем районе 50 процентов.

– Это очень много.

– У нас по статистике в районе 9 тысяч трудоспособного населения. Из них трудоустроено четыре с половиной тысячи. Это официально. Когда к нам приезжал губернатор Томской области, я в битком набитом зале задал ему вопрос: почему у нас при этом показывают безработицу 3,2 процента? Это у них называется "регистрируемая безработица". Я говорю Жвачкину Сергею Анатольевичу (губернатор Томской области. –​ РС): кому врем? И для чего? Все районы врут примерно в таком же объеме? Потом врет область. И за это Путин дает Жвачкину ордена? А почему не назвать настоящее положение дел? Надо танцевать не от трех и двух десятых безработицы, а от реальных пятидесяти процентов.

– Что вам ответил губернатор?

– Ничего не ответил. Сказал "мы успешно решаем эту проблему". Я говорю: на бумаге мы ее решаем! А что проще было бы – посчитать по-настоящему и подумать, что с этим делать?

– А что вы бы сделали на месте губернатора?

– Я ему сказал, что без создания лесозаготовительного деревообрабатывающего предприятия район помрет окончательно. Необходимо честное государственное производство, чтобы людям платили больничные, отпускные, чтобы делались отчисления в Пенсионный фонд. Ведь у нас что творится? Люди вроде бы работают – на частника, – а перечислений в ПФ нет, стаж не идет. Это страшно! Люди идут получать пенсию, а им говорят: не хватает стажа. Потому что предприятия не перечисляли в Пенсионный фонд ни копейки. Люди идут в дворники, в охранники. Жить на что-то надо.

Сегодня на улице встретил пожилую женщину, она стоит и плачет. Оказалось, что ей принесли десять рублей добавки к пенсии. Я спрашиваю: и что ты плачешь? Она говорит: так даже на упаковку спичек этого не хватает. Что делать? Я вытаскиваю адрес правительства, говорю: на тебе, иди на почту и отправляй им перевод. Это же издевательство над людьми!

– Почему, кстати, вы отправили 60 рублей Медведеву, а не Путину? Обычно у нас пишут президенту.

– А председатель правительства у нас кто? Медведев. Он отчитывался в Госдуме о работе правительства. Ну, понятно, как отчитывался. Не владеет, не умеет, не знает, не хочет. Ну идрить твою мать! Но сидит – местодержатель. А что я буду Путину писать? Это не его вопрос, если по закону смотреть.

– Вы родились на Алтае. Почему вы поехали жить и работать на север?

– Мои родители, царство им небесное, всю жизнь отработали учителями. Детей у них было четыре девчонки и четыре пацана. Я старший. После школы поступил в Барнаульский педагогический институт. Приехал после школы домой, отец тогда работал в Парабельском районе Томской области. Посмотрел, в какой бедности они сидят – семеро детей. Это кроме меня. Заработок учительский известно какой огромный. Я вернулся в славный город Барнаул, забрал документы и ушел на завод. Выучился на сварщика. Там же, в заводском хоре, повстречал свою супругу, с которой мы недавно отметили пятьдесят лет совместной жизни. Работали в Барнауле, высылали деньги родителям, в Томскую область. А потом решили поближе к ним. Я нашел место в Белом Яре. Снялись, приехали…. Моя мать – дочь врагов народа, а я внук врагов народа. Но мои родители всегда говорили: "Витенька, ты старший из восьми детей, держи советскую власть до последнего дыхания и патрона. Потеряем советскую власть – сдохнем, как собаки под забором".

– При этом вас не смущало, что ваш дед расстрелян именно этой властью?

– Нет. Его оклеветали. Сосед написал донос. Ночью за дедом приехали, забрали, на всякий случай расстреляли.

– Где это случилось?

– Его арестовали на станции Тайга. Он был машинистом-инструктором. А случилось это в том самом тридцать седьмом году. А в эпоху военного коммунизма в тюрьму попала бабуля. Она тогда была беременна. И прямо в тюрьме родилась Ольга Николаевна, моя мама. Бабуля боялась, что ее расстреляют. Вместе с ней в тюрьме сидели мешочницы. Их заберут на два-три дня, отберут семечки или кусок сала, чем они торговали, и пинками гонят. Через неделю они опять попадаются на своей торговле. И вот одна из этих женщин, весом немного за сотню килограмм, привязала к себе под грудь полотенцем Ольгу Николаевну, и они спокойно прошли через три КПП. Ребенка накормили, она и не пискнула. А через месяц выпустили бабулю. Мы всегда считали ту женщину второй бабушкой, а мама называла ее второй матерью.

– Вы с ней были знакомы?

– Да, мы познакомился в конце шестидесятых, когда я приезжал в Тайгу работать с документами по репрессиям моего деда.

– Как вам это удалось? Родственники репрессированных получили такую возможность только во время перестройки.

– Я работал в Белом Яре первым секретарем райкома комсомола. Воспользовался своим привилегированным положением.

– Но при этом карьеры по партийной линии вы не сделали?

– Трудно это оказалось. Первый секретарь райкома партии мне нагрубил, сказал: мы тебя поставили – мы тебе руки-ноги и обломаем. Стоять смирно и выполнять наши команды. Я ответил: не ты меня ставил, а комсомольская конференция, которая и будет меня снимать, если я буду работать так же, как ты – ни хера не делать. Вот тогда меня снимут, а до этого ты не суйся! Мне грозить не надо. Пошел на хер!

– И что он сделал?

– Хотел из партии исключить. Нажаловался самому Лигачеву (тогда первый секретарь томского обкома КПСС. –​ РС). Меня вызвали в Томск, и там состоялся такой разговор… Крутая была беседа. Вначале Лигачев сказал: я тебя в пыль сотру! Я ответил: во как! Я-то думал, что у нас секретарь обкома умница, а он ни историю КПСС, ни Карла Маркса и в руки, б****, не брал. Лигачев глаза вылупил и спрашивает: почему ты так думаешь? Я ему объясняю: ты кого в пыль собрался стирать? Гегемон, движущая сила революции – это кто? Он говорит: рабочий класс. Я говорю: ...твою мать, вот именно! Это я тебя в пыль и порошок могу стереть. Он тогда спрашивает: а ты жрал сегодня? Нет, конечно. Только с самолета и сразу сюды. Он кнопку нажал и говорит секретутке: тащи что-нибудь пожрать рабочему классу. Я спрашиваю: ну и что со мной будешь делать? Он спросил: ты за советы? Конечно! Ну тогда не беспокойся. Разберемся, все будет нормально. Ты в Томске побудешь? Я ответил, что после такой беседы надо дня два надо попить отдохнуть.

Мои родители свято верили в советскую власть. Люди прошли через такой огонь, когда работать нельзя, учиться нельзя, в общем-то и жить толком нельзя. Но через это они прошли и насмерть стояли за советскую власть. Я с уважением к этому относился и отношусь. И это не только мои родители. Я много встречал таких людей.

Я прочитал все документы – какой дед был враг, бабуля, мои родители. Ну не поеду же я искать внуков тех, кто эти доносы писал. Они ни при чем. Даже в то время, когда я мог найти еще живых доносчиков, решил этого не делать. Они ведь, по большому счету, ни при чем. Им приказывали эти энкавэдэшные сволочи. Не они, так другие. Зачем мне с ними разборки?

– Возвращаясь к вашей переписке с премьером. Когда вы пришли на почту отправлять свое послание Медведеву, как там сотрудники отреагировали?

– Они начали говорить мне: зачем вы нас подставляете? Я попросил объяснить мне, каким образом я их подставляю. На почте указали все мои данные, есть мои подписи. Я имею полное право отправить перевод хоть Меркель, хоть Трампу, хоть Путину, хоть Медведеву. Я решил отправить Медведеву. А в основном все у нас мне говорят: молодец, держись, мы тебя поддерживаем. Я про себя думаю: вы эти 10 или 15 рублей в кармане не держите, а отправляйте. А когда пойдут тысячи переводов, может быть, они обратят на нас внимание.