Стивен Бэннон, один из ближайших советников и, как его часто называют, “главный идеолог” президента США Дональда Трампа, как-то, намеренно эпатируя собеседников, назвал себя “ленинистом”. При этом Бэннон, человек правоконсервативных взглядов и в прошлом успешный бизнесмен, вряд ли может испытывать идеологические симпатии к вождю ультралевого режима, который расстреливал, бросал в тюрьмы или в лучшем случае выдавливал за границу как консерваторов, так и предпринимателей. Речь у Бэннона о другом – о желании изучать и в чем-то перенимать опыт политической тактики Ленина и его подручных. Как бы к такому желанию ни относиться, со времен Макиавелли (а на самом деле гораздо раньше) известно, что политический успех не всегда достигается морально безупречными средствами. Так что и у ленинского опыта есть своя цена, и возможно, немалая.

1. “Будьте реалистами – требуйте невозможного!” Этот клич был брошен в куда более позднюю эпоху (его связывают со студенческими волнениями в Париже в мае 1968 года), но ленинская политическая практика 1917-го представляет собой реализацию этого лозунга. Только что вернувшись в Россию из эмиграции и произнеся громовую речь с броневика, Ленин выдвинул “Апрельские тезисы”, заставившие даже многих его верных соратников усомниться в адекватности большевистского вождя. Что он говорит? “Никакой поддержки Временному правительству”? “Ускоренный переход от революции буржуазно-демократической к социалистической”? “Долой войну, никакого революционного оборончества”? Да он в своем уме?! Ведь с момента падения монархии прошел лишь месяц с небольшим, лидеры Февраля еще не успели скомпрометировать себя, а лозунг “революционной войны” достаточно популярен в обществе. Вождь большевиков, казалось, выталкивал своими “тезисами” собственную партию на обочину российской демократической политики, в безнадежную маргинальщину.

Ничуть. Оставаясь на крайнем левом фланге, Ленин при этом четко сознавал, на какие идеи во взбаламученном обществе 1917 года резко растет спрос. Политическую делянку “земли и воли” давно обрабатывали социалисты-революционеры (эсеры), но Ленин побил их карту, заменив несколько абстрактную “волю” более конкретным “миром”. Большая часть раздробленной эсеровской партии оставалась верна идее продолжения войны до предполагаемого победного конца, но не за “веру, царя и отечество”, а уже за “родину и революцию”. Ленин, напротив, сделал ставку на усталость крестьянских масс от войны и безудержный порыв к миру и земельному переделу. И выиграл, вовремя поняв, что лидеры Февраля способны очаровать образованную часть общества, но не в состоянии повести за собой взбудораженный простой люд в тылу и на фронте. У большевистских “требований невозможного” оказалась крепкая и вполне реалистическая основа.

Примерно так же действовал во время прошлогодней предвыборной кампании Дональд Трамп. Почти никто из политиков и экспертов не верил в то, что набор экстравагантных популистских заявлений, откровенно идущих вразрез всему, что до сих пор можно было слышать от американского истеблишмента, принесет успех человеку, который вдобавок построил свою кампанию на неприкрытой враждебности к этому истеблишменту. Но оказалось, что в “невозможности” лозунгов Трампа был заключен реализм: он почувствовал, какой политический товар является ходовым в недовольной традиционной политикой Америке 2016 года.

2. “У вас своя свадьба, у нас – своя”. Как когда-то Ленин, Трамп вовсе не стремился обеспечить себе максимальную поддержку граждан. Тому и другому было достаточно политической мобилизации той части населения, которая поверила их лозунгам. Трамп и в ходе праймериз, и в решающей гонке с Хиллари Клинтон в минимальной степени следовал давнему правилу американской партийной политики, согласно которому по мере приближения даты выборов кандидат в президенты умеряет свои высказывания и смещается к условному центру. Все было наоборот, и именно это стало ключом к успеху: к моменту голосования недовольные – иммигрантами, глобализацией, Обамой, властью партийных кланов, политкорректностью и много чем еще – оказались предельно мобилизованы, в то время как их либеральные противники были разобщены.

Ленин, как известно, на выборы не ходил. Точнее, большевики позволили себе это один раз, осенью 1917-го, при избрании депутатов Учредительного собрания. При неполноте (они прошли далеко не по всей бывшей империи) и несовершенстве тех выборов, первых действительно свободных в российской истории, их результаты дают хорошее представление о тогдашних народных предпочтениях. Большевиков поддержало около четверти проголосовавших, в то время как эсеров – более 40%. Что толку было в этом для последних, как и для всех остальных оппонентов большевиков, коль скоро власть оказалось можно захватить без всяких выборов, а “Учредилку” – разогнать?

Конечно, никаких параллелей с вполне свободными американскими выборами здесь быть не может. Кроме одной: метода мобилизации сторонников, когда активного, боевым образом настроенного меньшинства оказывается достаточно для победы над рыхлым и раздробленным большинством. Само слово “большевики” в этом смысле – безусловная ирония истории. Ведь у Ленина не было твердого большинства в социал-демократической партии, когда это название появилось, и уж вовсе не было поддержки большинства общества, когда в 1917 году он решил загнать его в счастье.

3. “Разделяй и властвуй”. Ленину и его партии очень повезло с противниками внутри страны. Творцы Февраля многое сделали для того, чтобы осенью 1917-го большевикам оставалось только подобрать власть, фактически валявшуюся на улице. Трагикомическая история корниловского выступления – лучшая иллюстрация того, как левые не доверяли правым, гражданские – военным, и посреди общего бессилия победа в итоге досталась большевикам – тем, кто не побоялся применить силу и сыграть ва-банк.

При этом Ленин не чурался тактических союзов со своими противниками. Самый известный и скандальный – сотрудничество большевиков с Германской империей. Ленин был и не был “немецким агентом”. Был – в том смысле, что его партия в 1916–17 годах пользовалась средствами и поддержкой внешнего врага его страны. Не был – в том смысле, что он действовал не в интересах Германии – но, кстати, и не в интересах России, которая была важна для него лишь как революционная база, – а в интересах мировой революции. Кайзера и его людей большевистский вождь в конечном счете переиграл. Как и других, уже российских своих “попутчиков”: левых эсеров, ненадолго допущенных в состав Совнаркома; махновцев и григорьевцев, при содействии которых красные расправились с белогвардейцами и националистами на Украине; разного рода социалистов и автономистов, примкнувших к большевистской власти в Сибири, Поволжье, на Дальнем Востоке и быстро ею съеденных. Ленин не боялся коалиций: он всегда знал, когда нанести партнеру смертельный удар.

​4. “Ввяжемся в бой, а там посмотрим”. Этот приписываемый Наполеону принцип большевистский вождь использовал неоднократно. Это не значит, что Ленин не был расчетлив, просто его расчет часто выглядел крайне рискованным. Заключая в марте 1918 года Брестский мир, он не имел полной поддержки даже в руководстве собственной партии. Немудрено, ведь на тот момент шансы Германии на победу в мировой войне казались существенными, а эта победа означала бы для большевистского режима скорый крах: для Берлина Ленин и его люди тоже были всего лишь тактическими и очень сомнительными союзниками. Но Ленин сделал ставку – и через несколько месяцев сорвал банк: Германия войну проиграла, Брестский мир был аннулирован. Нечто подобное он позднее проделал с Польшей, несколько раз предлагая ей выгодные условия мира, ведя с Пилсудским сложную игру, в которой первыми не выдержали нервы у поляка. Но к тому времени цель Ленина была достигнута, белые армии по большей части разгромлены, и основные силы красные могли сконцентрировать против “панской” Польши. Другой вопрос, что разгромить ее не получилось.

Все эти уроки ленинизма и сейчас живее всех живых. Например, совсем скоро на президентских выборах во Франции мы увидим, сможет ли Марин Ле Пен, довольно успешно применяющая многие элементы ленинской тактики, разделить и по отдельности разгромить своих противников. Или же главный закон французских выборов: в первом туре каждый сам за себя, во втором – все против "Национального фронта" и его лидера – останется неизменным.

Но есть и еще один урок: ленинские приемы могут быть хороши для прихода к власти даже в демократической системе, однако с демократическим правлением они несовместимы. В рамках демократии невозможно управлять обществом, опираясь только на преданное меньшинство: рано или поздно придется договариваться и с остальными. Именно здесь проходит граница между тактическим “ленинизмом” и подлинным ленинизмом как практикой идеологизированной диктатуры. Чтобы согнуть и подавить большинство населения России, вовсе не жаждавшее коммунистической тирании, Ленину и его людям пришлось соорудить и пустить в ход невиданную машину террора. Без нее власть большевиков осталась бы кратким и печальным историческим эпизодом.

Сам Ленин однажды заметил, что “революция только тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться”. К демократии это относится в той же мере.

Ярослав Шимов – историк, обозреватель Радио Свобода