Иван Толстой: Начнем с музыкального мира литовского композитора Анатолия Шендероваса. Беседу с ним записала Ирина Петерс.
Ирина Петерс: Анатолий Михайлович Шендеровас (не путать с российским рокером Анатолием Шендеровым), является музыкантом во всех известных ему поколениях. Его отец, вильнюсский педагог Михаил Шендеров, в свое время заметил и обучил знаменитого виолончелиста Давида Герингаса. Сам Анатолий, сейчас лауреат Европейской и Литовской национальных премий, кавалер Ордена Гедиминаса, родился в 1945-м в Ульяновске, образование получил в Литовской и Ленинградской консерваториях. Композитор, тяготеющий к неоромантическому стилю, работает в разных жанрах, пишет музыку к балетам и кино, любимый формат – квартеты. Вот и недавно в Германии он записал диск "Музыка для струн", которую исполняют литовские коллективы ArtVio и FortaVio.
Анатолий Шендеровас: Квартет вообще считается и самым сложным произведением. Это симфония для четырех инструментов. Для ста инструментов, для симфонического оркестра симфонию написать легче, больше возможностей, а тут всего четыре, все на виду, все слышно, при студийной записи – тем более.
Ирина Петерс: Спрятаться за звук большого оркестра невозможно.
Анатолий Шендеровас: Нет. Это сложный жанр, интимный жанр. Мне хотелось просто высказаться о жизни. Вообще о музыке говорить, о чем она, это бессмысленное дело. Это просто мои мысли, высказанные звуками, не словами. Если бы я мог словами, я бы написал письмо, роман или рассказ. А я написал квартет, жанр, который немножко забыт сегодня. Он был очень популярный, начиная от Гайдна, есть великолепнейшие квартеты Бартока, Шостаковича (пятнадцать квартетов фантастических), Бетховена… Вернуться к этому зря забытому жанру, который имеет очень много возможностей.
После одного из концертов подошла женщина из публики и говорит: "Вы современный композитор или нет? Современная музыка – такая, которую я никак не могу понять, мне не за что зацепиться. А вот вашу как-то мне приятно слушать, я что-то вспоминаю, ассоциации возникают. Но это не характерно для современной музыки. Так вот, мне интересно, кто вы". Современные композиторы очень много сделали, чтобы оттолкнуть публику. Первый вопрос, самый примитивный, и он самый главный: нравится – не нравится, красиво – не красиво? Это первое, с чего зритель и слушатель идет к произведению искусства.
Ирина Петерс: Эксперименты с формой, далеко идущие, стали преобладать, и исчез дух.
Анатолий Шендеровас: Это и есть та причина, из-за которой к современному искусству отношение у очень многих людей резервированное. Концерты современной музыки, которую не все понимают, а точнее говорить, почти никто не понимает, а еще точнее – почти никто не чувствует, не вызывают эмоций положительных. Композиторы сумели оттолкнуть публику. Есть в этом вина наша большая. Отход от романтизма вызвал другую крайность – конструктивизм завладел всем. И конструктивное начало в музыке стало цениться выше, чем ее духовное состояние. Эта идея конструктивизма расширялась с огромной скоростью, в этой области очень много достигнуто, очень много положительного, но все зависит от того, что важнее для творца – выразить свою конструктивную идею, и это есть цель, или же выразить духовную идею, а конструктивная сторона, которая невероятно важна для профессионального произведения, она должна быть спрятана на втором плане или на третьем. Это очень сложно. Первое – легче и точнее. Имеешь конструктивную идею, ты по ней идешь. И совсем другое дело, когда ты пишешь музыку, которая всегда была частью духовной жизни, а постепенно стала частью я уже не знаю какой. Кто оказывается в зале, в галерее – теряется. Ему сказано и он прочитал, что это невероятно интересно, такого никогда не было, и он пытается это все увидеть, услышать, но никак не может и мучается. Мне часто так говорят: "Знаете, я современную музыку как-то не очень понимаю, но я очень хочу ее понять. Я понимаю, что я не понимаю". А хочется понять, хочется быть на современном уровне.
Ирина Петерс: Вульгарно выражаясь – в тренде.
Анатолий Шендеровас: Музыка, которая имеет основу духовную, она тоже концептуальна. Может, еще более.
Ирина Петерс: Кто-то сказал, что ваша заслуга в том, как композитора, что вы подняли виолончельную музыку на новую высоту.
Анатолий Шендеровас: Не знаю, об этом я услышал только сейчас. Виолончель – это для меня не только инструмент, это символ. Мой отец – виолончелист. Первые звуки, которые я услышал детстве, это были звуки виолончели. Ежедневные гаммы, концерты, репетиции, все это виолончель, виолончель... Я сам чуть не стал виолончелистом, учился три месяца у моего папы, но его терпение кончилось быстро, я закончил свою карьеру как виолончелист, потом долго искал, кем стать. Давид Герингас был учеником моего папы. Первые шесть лет он учился в музыкальной школе при Консерватории, которая сегодня называется Школа искусств Чюрлениса, а тогда она была десятилеткой, и мой папа там преподавал. А мама Давида моего папу знала, пришла к нему и сказала, что сын очень талантливый, с абсолютным слухом, поет песни, она чувствует, что он должен стать музыкантом. Но на каком инструменте? Кем бы он мог стать? Папа взял руки Давида и говорит: "Так это же пальцы виолончелиста! Здесь не о чем думать, я его беру в свой класс!"
Ирина Петерс: Давид Герингас родился в 1946-м в Вильнюсе. Виолончелист и дирижер. С 1975 года живет в Германии.
Анатолий Шендеровас: Он достиг очень больших высот, но начало было в Вильнюсе с моим папой. После того как Герингас получил Первую премию на конкурсе Чайковского, который в то время, да и сейчас является одним из самых сильнейших и сложнейших музыкальных конкурсов в мире, он получил золотую медаль, и после этого его карьера закончилась в Советском Союзе, его перестали выпускать. Был такой замминистра культуры Кухарский, он стучал кулаком: "Пока я жив, никуда он отсюда не уедет!" Потому что стали приходить приглашения из капиталистических стран, а нужно было ехать по России – в Якутию, в Казахстан, в "братские" республики. Те уже знали, на Западе, и присылали приглашения в Министерство культуры и домой – если домой не пришлют, то никогда можно и не узнать. А когда приходит домой, тогда ты знаешь. Его приглашал чуть ли не Караян. Такая же история была с Гидоном Кремером.
Ирина Петерс: Гидон Кремер родился в 1947-м в Риге. Скрипач и дирижер, основатель камерного оркестра "Кремерата Балтика", в составе которого – молодые исполнители из Латвии, Литвы, Эстонии и Украины. Кстати, на днях, 18 февраля, в Вильнюсе, в Литовской национальной филармонии состоится концерт "Кремерата Балтика" в часть 20-летия коллектива и 70-летия маэстро Кремера. Будет исполняться и музыка Анатолия Шендероваса.
Анатолий Шендеровас: Гидон Кремер просто остался во время гастролей. Он с Литовским камерным оркестром ехал вместе, он его как бы вывез, потому что он был тоже полувыездной. И когда вывез, обратно уже не привез. Гидон Кремер объявил всему миру, что он остается, не согласен с политикой. А Герингас сделал по-другому. Он просто сказал, что в таких условиях он не может больше существовать как музыкант. Прямой путь был в Израиль. Он подал документы и никогда до Израиля не доехал. Тогда пересадочный пункт это была Вена, и когда он туда приехал, на него началась охота менеджеров и руководителей филармоний. Знали, что приезжает Герингас. Может, Ростропович тоже чуть-чуть помог, он очень помогал своим ученикам. Но не всем, этот был любимый ученик, он видел его потенциал. И Герингас попал в Италию, стал первым виолончелистом, композиторы стали ему писать концерты, посвящать, он начал играть с оркестром. В общем, он чуть не остался в Италии. Но Караян лично ему выделил стипендию имени себя. Он оказался в Германии сперва как стипендиат, потом как первый виолончелист в Гамбурге, потом переехал в Берлин. Сегодня жить в Гамбурге, Берлине, Вильнюсе или Неменчине, как я, не играет никакой роли – ты просто там спишь, а на самом деле сегодня ты можешь быть всюду. А в те годы на Западе эта ситуация уже была тогда. У нас такой не было абсолютно, а там было. Поэтому, живя в Гамбурге, он стал ездить по всему миру и сделал мировую карьеру.
Ирина Петерс: Об ощущении композиторской свободы тогда и сейчас?
Анатолий Шендеровас: Давид Герингас записал мои виолончельные произведения. Это была бы моя первая авторская пластинка. Записали на фирме "Мелодия". Прошли художественный совет, уже был сделан конверт, все подписи были собраны, мы уже ждем пластинку. Это 70-е годы. В это самое время у Давида Герингаса происходит конфликт в Москве, и он подает документы на отъезд. Тут же на это накладывается все, что с Давидом Герингасом связано, – на радио все его записи были изолированы от слушателя. И мне звонит Зинуте Натаутайте. Редактор. Но она была значительно больше, она была все.
– Ты далеко от студии?
– Приходи.
Я прихожу.
– Ну, садись. Холодно? Может, кофе? Может, пирожные?
Я говорю:
– Что это ты так?
– Ты знаешь, неприятность…
И показывает мне макет, на котором написано "Запись отменяется" и подпись. Пришел приказ уничтожить все материалы, связанные с записью, в присутствии директора. И директор сидит с нами. Говорит:
– Ну, давайте, уничтожайте.
И она заворачивает в бумажку:
– Давай, положи себе куда-нибудь.
При мне оба подписали, что запись уничтожена. Прошло очень много лет. Когда я получил Европейскую премию за произведения Concerto In Do, это был 2002 год, фирма Dreyer gaido выпустила компакт-диск, и они включили оригинальную запись, пленочную, еще моно.
Ирина Петерс: Это ту, спасенную?
Анатолий Шендеровас: Вот ту, спасенную запись, со всей этой историей, все там было вписано. И даже можно разобрать фамилию, кто подписал.
Ирина Петерс: Можете сказать, какая фамилия?
Анатолий Шендеровас: А я не знаю.
Ирина Петерс: Чувство протеста не возникало?
Анатолий Шендеровас: Вот это уже было напрямую. Мы повторяли очень активно русско-тюркские выражения, которые остались у нас на всю жизнь, к сожалению. В этом протест, наверное, больше всего выражался. Всегда старались меньше переживать, а больше что-то делать в ответ. И тогда начали думать о другой пластинке.
Ирина Петерс: Concerto In Do, автор – Анатолий Шендеровас. Исполняют Давид Герингас и Литовский национальный симфонический оркестр под управлением Робертаса Шервеникаса.
(Музыка)
Анатолий Шендеровас: С возрастом, когда ты справляешь свой первый юбилей, а юбилей бывает только один, это 50 лет, а 60, 70 и так далее это уже не юбилей. Как в Библии сказано? Сосчитай семь раз по семь лет. Будет 49. Следующий год – 50-й – объяви юбилеем своим. И да будет это твой юбилей. И в эти годы надо прощать долги, надо делать добрые дела, очень много чего, только не сказано, чтобы кто-нибудь другой простил мои долги.
Ирина Петерс: Вам удалось в 50 лет сделать такие шаги?
Анатолий Шендеровас: Все мои шаги это концерты. В 50 лет был торжественный концерт в филармонии с симфоническим оркестром. Казалось, что есть начало и ты живешь всегда. И я и сейчас так думаю, что надо жить всегда, но звоночки отдельные… Бог отнял возможность знать, ты только знаешь первую цифру, но и вторая существует, к сожалению. Это топор, который всегда над человеком оказывается. То, что он висит, вызывает к жизни, именно к жизни, высказывания музыкальными звуками.
Ирина Петерс: О работе над музыкой к фильму "Гетто". Он снят в Вильнюсе по трагичной истории вильнюсского гетто во время Второй мировой войны. Еврейская мелодия.
Анатолий Шендеровас: Мой папа был самый настоящий интернационалист. Я тоже им являюсь. Это тот, который не зацикливается в своей нации, в своей ограниченности этим. В этом смысле он был чуть по-другому, он был интернационалист, забыв о национальности. Потому что в то время, если бы ты не забыл, тогда тебя забыли бы. Нехама Лифшицайте в советские годы первая и, по-моему, единственная пела еврейские песни, ей разрешалось. Пела на идиш песни. И сюда приезжали из Риги, приезжали из Москвы. "У вас, в Прибалтике,– говорили они, – вы заграница, у вас по-другому, у вас можно". Мои корни на генетическом уровне перескочили моих родителей, они прямой наводкой попадают на моего дедушку. Он был контрабасист в симфоническом оркестре, он был и скрипач, и трубач, и на "альтушке", как он говорил, играл. "Альтушка" – это духовой инструмент, не альт, не струны. Точнее, он был клезмер, самый настоящий. У нас была особая близость. Сегодня я продолжатель больше его линии. Простой человек, очень простой, но он мог как-то так сказать, что останется на всю жизнь. Говорил: "Деточки, вы лучше обижайтесь на меня, чем я на вас".
(Музыка)
Анатолий Шендеровас: Приходит время писать мемуары. Как teletabbi – им пришло время кушать или спать. Это очень хороший аргумент – приходит время. Что это такое, никто не знает, но приходит. Мне пришло время писать не только музыкой, но и словами то, что было.
Ирина Петерс: Дружба, друг – эти понятия трансформировались?
Анатолий Шендеровас: Сохранились два друга. Мы учились чуть ли не с первого класса в школе. Они разъехались, один – в Израиле, один – в Канаде, а я – в Неменчине. Это очень смешной город для меня. Не так смешной, как он меня умиляет.
Ирина Петерс: Неменчине – городок в Вильнюсском районе Литвы, численность населения – пять тысяч человек.
Анатолий Шендеровас: Мне нравятся эти домики маленькие, мне нравится, что почта, магазин, базар, это все на расстоянии десяти метров. Так вот, мы были неразлучны – Иосиф, Борис и я. Три богатыря. И у нас была дружба от утра до ночи. Они уехали, мы все равно, можно было или нельзя, поддерживали какие-то связи. Но мы сейчас уже свободны, мы можем по скайпу сделать разговор, один – в Канаде, один – в Израиле, один – в Литве, всех троих видим на экране и говорим только о том, что было: как мы убегали с уроков, как вызывали родителей… Вот такие всякие истории, которые в то время были невероятно важны, сегодня абсолютно не важны. Нас связывает прошлое, но прошлое без настоящего не имеет будущего. Вот я сейчас афоризм случайно сказал.
Ирина Петерс: Так вы не говорите про нынешнюю жизнь?
Анатолий Шендеровас: Я пытаюсь. Не выходит. Я говорю, что вышла пластинка… "О! Хорошо! Сколько заплатили?"
Ирина Петерс: Вновь приобретенные друзья уже в зрелом возрасте – большая удача. Это вообще трудно обзавестись друзьями, когда тебе 40-50.
Анатолий Шендеровас: Есть близкие приятели, есть даже почти что друзья. Это слово "почти" что-то не дает пропустить. Художник, говорят, одинокий человек. Я не чувствую себя одиноким, но абсолютно близких людей у меня не уверен, что есть.
Ирина Петерс: Бывает, что вы наслаждаетесь одиночеством?
Анатолий Шендеровас: Нет, я одиночество не люблю. Если красиво, мне хочется поделиться, что это красиво.
Ирина Петерс: С кем еще из великих жизнь сводила?
Анатолий Шендеровас: Кршиштоф Пендерецкий много раз приезжал, с Ростроповичем даже, писали о нем в газете "Советская Литва". Прихожу к нему, приношу эту газету, там его портрет и написано: "Первая виолончель мира" и моя подпись. Он взял тут же авторучку и тут же пишет: "Вы мои успехи сильно преувеличили, но за это большое вам спасибо!".
Ирина Петерс: Как вы относитесь к мнению, что вот раньше были люди, богатыри, а сейчас – мелкотравчатость. Что на этот счет думаете?
Анатолий Шендеровас: Полностью изменилось отношение к своей профессии, к искусству и к музыке в мире.
Ирина Петерс: Коммерциализировалось?
Анатолий Шендеровас: Я даже не знаю. Но слова "коммерция" вообще не было. Я помню этих людей, Александр Ливонт – знаменитый скрипач, мой папа, которые, если у них намечался концерт, исполнение нового произведения, то они уже не давали друг другу жить. Мне Бальсис рассказывал. Звонок. Ему звонит Александр Ливонт. В это время он учил его Второй скрипичный концерт.
– Что ты сейчас делаешь? (На часах два часа ночи.)
– Я обедаю.
– Ты можешь послушать?
Бальсис посмотрел на часы – 2 часа ночи.
– Я обедаю.
– Ну, хорошо, не остынет. Я тебе сыграю разные варианты.
Бальсис слушает, он ему начал играть различные варианты. Бальсис слушает, они разговаривают. У Леванта перепуталось время, день и ночь.
Ирина Петерс: Творческие люди.
Анатолий Шендеровас: Он сидит днем и ночью, в прямом смысле, приходит идея, он тут же звонит, он не смотрит на часы. Говорит, что сегодня намечается исполнение большого его сочинения, исполнители ни разу его не побеспокоили: как там ситуация? Я его пишу? А может, мне не удается? Может, я не напишу? Любопытство: ну дай хоть строчку посмотреть? Нет! Вот этого я понять уже не могу, я отказываюсь!
Ирина Петерс: Что вас в жизни греет больше всего?
Анатолий Шендеровас: То, чем я занимаюсь. И грустное, и веселое, и смешное, и я могу это выразить музыкальным языком. Может быть, не как прямой ответ на жизнь, потому что я не думаю, что музыка это отражение жизни. Нет, наоборот, музыка это то, что хотелось бы, чтобы было жизнью. Это наши мечты, наши реакции. Говорят, что современная музыка некрасива. А жизнь у нас сейчас красива? Какая жизнь, такое и искусство. А я считаю – наоборот, чем хуже за окном, тем лучше для искусства, потому что оно имеет возможность от чего оттолкнуться.
Ирина Петерс: Хорошая музыка может поменять плохой мир?
Анатолий Шендеровас: Нет, искусство не может поменять мир, но оно меняет мир, когда происходит. Если музыка, то пока звучит. Вот звучит 20 минут, и 20 минут человек, отошедший от быта, от сегодняшнего дня, мечтами отходит куда-то. Вот в это время мир меняется. Нет такого, что мир можно поменять. Все у Экклезиаста сказано – что было, то будет.
(Музыка)
Ирина Петерс: Свои мысли о жизни словами и музыкой высказывал композитор Анатолий Шендеровас.
