Десять лет назад, когда в России отмечалось 90-летие Февральской революции 1917 года, Григорий Явлинский написал большую статью "Февральские параллели", в которой размышлял над значением Февраля и тем, почему исторический смысл этого события остается для России во многом актуальным. По просьбе Радио Свобода этот российский политик вновь обратился к теме десять лет спустя, когда появились новые причины для возвращения к опыту Февраля.

Наступает столетие Февральской революции – события, которое в момент его совершения воспринималось большинством общества (по разным причинам, но всеми его слоями) с надеждой и верой в будущее страны, а сейчас для большинства остается совершенно непонятным и туманным моментом российской истории, последствия которого мы переживаем до сих пор. Споры историков о различных нюансах будут всегда, но есть очевидные вещи, относящиеся не к историческим спорам, а к сегодняшнему дню.

Главная причина падения самодержавия хорошо известна – запаздывание реформ, неспособность власти к переменам, превращение самодержавной власти в препятствие модернизации страны и государства. Самодержавие, отказавшееся от политической модернизации, безнадежно отстало от исторического развития и потому потеряло представление о перспективе, а вместе с этим и легитимность. Знакомо?

В результате развития экономики, становления буржуазного общества и начавшейся эмансипации, перестройки традиционного сознания в политику включались все новые и новые люди. Но у них не было ощутимой, реальной возможности участвовать в формировании власти, а значит, и в развитии, трансформации государства.

Описывая события Февраля, и мемуаристы, и исследователи часто указывают на некий удивительный паралич правительства, военных элит, которые не смогли ничего сделать с ходом событий. Это состояние Солженицын описывал как "обморок национального сознания". В действительности это был никакой не обморок и не паралич. Люди во власти и в элитах чувствовали, что имеют дело не просто с разбушевавшейся толпой, а с чем-то непонятным, но очень существенным. Когда из-за косности, бездействия, коррупции, некомпетентности, мракобесия власти начинается такое массовое движение, пути назад уже нет. Это понимали все. Поэтому разговоры сто лет спустя о том, что нужно было разогнать толпу в самом начале, подавить петроградский гарнизон войсками с фронта… и тогда "все было бы иначе", пустые. Они от непонимания сути событий.

Политика сохранения самодержавия в ХХ веке, как любое существенное социально-политическое отставание и исторический застой, способствовала разложению, деградации системы управления государством и управленцев. Дворцовая политика последовательно утрачивала и уже в 1916 году окончательно утратила связь не только со страной, находившейся в состоянии войны, не только с думскими деятелями, но с политической элитой в целом, в том числе и монархической.

Люди, принимавшие отречение, действовали как раз по тем мотивам, в отсутствии которых их обвиняют многие нынешние критики: они оставили личные амбиции, идейные разногласия, персональные симпатии и антипатии и совершили то, что считали болезненным, но необходимым для вывода воюющей страны из тупика – движение к конституционной монархии через легитимное Учредительное собрание.

Февраль – не прелюдия к Октябрю и не пролог к катастрофе. С точки зрения элит, это была экстренная попытка вывести власть из состояния деградации и спасти ситуацию в стране, с позиции общества – запоздалое, но решительное отрицание политического мракобесия, иррационализма, коррупции и надежда на прорыв к политической модернизации, справедливому устройству.

Падение самодержавия, отречение царя и даже прекращение монархии не означали разрыва легитимности и прерывания традиции государственности. Общество выработало ответ на вызов времени – всенародные выборы и созыв Учредительного собрания, которое должно было легитимно решить вопрос о политическом будущем страны и открыть перспективу новой эпохи развития тысячелетней России. Учредительное собрание – главный маркер того магистрального исторического пути, на который должен был вывести страну февраль 1917-го.

Ключевыми событиями, приведшими к разрыву исторической преемственности, стали вооруженный государственный переворот 25 октября 1917 года (с точки зрения развития революции это была не кульминация, а, наоборот, уголовно-преступный срыв, поворот в тупик) и насильственный разгон демократически избранного Учредительного собрания в январе 1918 года.

С этого времени в России нет легитимного государства.

Последствия – разделение страны, гражданская война, политические репрессии, гибель и изгнание миллионов людей, среди которых политическая, научная, деловая, творческая элита нашей страны. Потери нашей страны оказались чудовищны: за первые тридцать пять лет большевистской власти (в 1917–1953 годах) они составили более 50 млн человек, включая 26,6 млн в войне с Германией и ее союзниками в 1941–1945 годах (см. данные историка Кирилла Александрова).

Почему произошел срыв, почему страна, имевшая исторический шанс на легитимную демократическую модернизацию, пошла по кровавому, трагическому и, в конечном счете, тупиковому пути?

Самодержавная авторитарная система приучила элиту и интеллигенцию, что все решает личность. Стали искать виноватого. В декабре 1916-го в результате околодворцового заговора убили Распутина, который считался символом разложения, но, как стало очевидно после убийства, вовсе не был причиной политического паралича и гниения на самом высоком уровне. Убийство Распутина – это верхушечная попытка решить ставшую непереносимой проблему архаичности и отсталости власти и ее отрыва от страны. Конечно, это никак не осовременило политику и государственное управление. Напротив, убийство оказалось прежде всего свидетельством гнилости всей политической системы. У политических убийств в принципе позитивных последствий не бывает. Политическое насилие, а тем более убийство – всегда свидетельство тяжелого кризиса в стране.

Отсталость и периферийность российского самодержавия не позволяла формироваться новой государственной управленческой элите. В условиях системы самодержавия не было эволюции элиты, ее роста, обучения государственному управлению на всех уровнях. Не было политического взросления общества. Отсюда неготовность политической элиты к полномасштабной смене власти. Все боролись за власть и влияние, но никто не понимал, что будет.

Всегда существует глубокая разница между борьбой за власть и борьбой за смену системы. Да, в авторитарно-самодержавной политической конструкции одно неотделимо от другого, но приход к власти нужен для того, чтобы сделать политику реально публичной, исходящей от народа. Чтобы дать стране голос и услышать его. А вот как сделать так, чтобы участие народа не было ни разрушительным, ни фиктивным, – особое искусство политиков.

Тогда, в начале 1917 года, существовал очевидный разрыв между политической элитой, которая, собственно, добивалась и добилась смены власти, и массами, у которых в дни кризиса появились совсем другие вожди. Этот разрыв, в результате которого сформировалось двоевластие, – изначальная проблема Февраля.

Двоевластие питалось популизмом одних и крайней нечуткостью к общественным запросам – других. Общество и армия устали от войны. А Временное правительство ставило на первое место союзнические обязательства. Но при этом сторонники "войны до победного конца" ничего не могли поделать с популистским Приказом Петроградского совета №1, создавшим предпосылки для разложения действующей армии и большевистской агитации.

Февральско-мартовский энтузиазм быстро сменился массовой апатией и опусканием рук перед трудностями.

Тема Февральской революции очень важна, потому что сегодняшняя российская власть и ее политика буквально во всех проявлениях – это власть самодержавно-большевистская, и ничего иного в ней не было и нет. Также потому, что и сейчас, особенно после парламентских выборов, нарастает чувство усталости, безысходности, растерянности, и это именно то, что нужно этой власти для обеспечения своей несменяемости. Поэтому Путин и проводники его политики, в том числе новые назначенцы на губернаторские посты, сделают все, чтобы сохранить и закрепить это состояние. И далеко не в последнюю очередь им нужно, чтобы российскому обществу и через 100 лет оказалось невероятно трудным сообразить, что надо возвращаться к "февральскому" пониманию отказа от самодержавия, что самовластие – это тупик, что необходимо современное жизнеспособное государство и модернизированные общественные отношения, что настоящая историческая Россия – это не мифическая "Русь" времен то ли "викинга" Владимира, то ли Ивана Грозного, не сусальные "конфетки-бараночки" колоритного старца Распутина, а европейское государство, всей своей историей выстрадавшее демократическую легитимность и жизненно нуждающееся в ней.

Несмотря ни на какие временные успехи, российское самовластие ведет в целом к опаснейшему отставанию и деградации. В этом значение Февраля. В российском обществе рано или поздно наступает понимание архаичности и неприемлемости самовластия. Однако другим уроком является то, что в условиях глухого самовластия происходит деградация не только власти, но также и оппозиционной элиты. Это выражается в ее неготовности и неспособности справиться с упавшей ей в руки властью и потому ведет к захвату государства, говоря современным языком, радикалами и террористами и затем к неисчислимым бедствиям и человеческим трагедиям.

Признание значения Февраля 1917-го также и в том, что сила государства должна пониматься не как ограждение власти от общества, а как создание реально работающей демократической системы, отражающей интересы всех групп населения страны и позволяющей обществу участвовать в принятии важнейших для жизни страны решений. Именно отделение власти от общества создало возможность установить жестокую диктатуру и развязать гражданскую войну.

Считается, что отказ от ясных и честных оценок наиболее болезненных событий ХХ века вызван историческим невежеством современной власти и нежеланием преодолеть собственную травмированную память. Еще десять лет назад многим казалось, что усилия власти замолчать преступления большевизма и сталинизма являются следствием отсутствия мужества и трезвости при взгляде на собственную историю.

Однако политическая практика показывает, что дело в другом. С каждым годом всё более очевидно, что почти все актуальные и наиболее болезненные проблемы современной России связаны с сознательным и активным следованием политике современного большевизма.

Современный большевизм как практическая идеология, в частности, включает в себя и квазиобщественный договор о нераскрытии преступлений, берущих свое начало в октябре 1917 года, о забвении, по возможности, их жертв, продолжении корыстного искажения отечественной истории, полном смешении в ней до неотличимости добра и зла. Для современной власти согласиться с возможностью внятного объяснения смысла событий февраля и октября столетней давности, признать преступления советского периода (в этом году еще и 80 лет началу Большого террора) буквально означает начало конца. Выход у них один – максимально притушить все смыслы и спустить все на тормозах.

Позиция российской власти в отношении столетия событий 1917 года вполне определенно заявлена в выступлениях президента. Ее суть декларируется как необходимость сохранения спокойствия и общественно-политического единства вокруг Путина и его особого пути имперского национализма, антизападничества и национальной изоляции с опорой на прямых наследников большевиков и сталинистов. Вместе с ними власти намерены в этом году так или иначе отметить их "праздник" государственного переворота, кровавой гражданской войны и террора в награду за лояльность нынешнему антиевропейскому курсу. Абсурда на празднике добавят "охранители", видящие в падении монархии заговор европейских сил.

Между тем события 1917 года для страны имеют вовсе не юбилейно-символический смысл. Сложившийся в последние четверть века российский авторитарно-корпоративный режим опирается на большевизм как на фундамент, на котором в решающей степени строится сегодняшняя политика. Именно оттуда вытекает бесконечная государственная ложь, презрение к предпринимательству и праву частной собственности, цинизм и безразличие к человеческой жизни и судьбе.

Ощущая себя прямыми наследниками и современными последователями большевизма, власти не могут позволить обществу увидеть и назвать преступлением ни сам большевизм и сталинизм, ни даже очевидный государственный переворот 1917 года, они прикрываются разговорами о необходимости "национального спокойствия и примирения". Но такое "примирение" без обличения зла – это прямое оправдание зла, верный признак сознательной готовности в любой момент снова воспользоваться им.

Вследствие своей родовой, органической связи с советско-большевистской системой нынешняя власть не желает, не может и никогда не сможет дать честную и целостную на государственно-политическом уровне оценку событий 1917 года и их последствий. Она боится самой постановки вопроса об истоках и основаниях легитимности государства и главное – о необходимости отказа от лжи и насилия, этих большевистских инструментов удержания контроля над страной, о том, чтобы прямо назвать государственный террор и массовое уничтожение невинных граждан собственной страны безусловным злом.

А без этого у нашей страны нет шансов на движение вперед, на выстраивание национальной самоидентификации, адекватной сегодняшнему времени, на создание современной экономики и российской государственности.

Поэтому власть, которая отказывается от честной оценки событий 1917 года и их последствий, в прямом смысле предает интересы России и будущее ее народа.

Путинское "спокойствие и общественно-политическое единство" не имеет ничего общего с национальным примирением, завершением гражданской войны, движением к национальному единству. Ничего такого даже близко нельзя достичь с помощью умышленной лжи, пропаганды, замалчивания, разведения палачей и их жертв по углам. Наоборот, основа возможного гражданского мира – целостный, основанный на внутренней логике и исторической правде взгляд на события последних 100 лет, и начинать его формирование надо с оценок событий 1917 года.

Однако чем дальше, тем сложнее выполнение этой задачи. Из-за страха властей давать политические оценки образуется пустое место в национальном сознании. Его заполняют мифические конструкции. Например, самодержавие утверждается как некая ценность, единственная альтернатива которой – революционный хаос и кровопролитие. С другой стороны, бытует концепция революции как единственного способа движения вперед и решения накопившихся проблем.

Поскольку внятная оценка этих событий, включая и отречение от преступлений, на государственном уровне и в публично-общественном пространстве отсутствует, вакуум заполняется политическими химерами, работающими на разрыв и дальнейшую деградацию общества.

Фактически сейчас перед нами перспектива новой попытки реализовать после перевыборов Путина 2018 года миф о возвращении в квази-СССР с новой Ялтой, "сферами влияния" и угрозой ядерной войны. То есть движение в прошлое, которое, понятное дело, невозможно и рано или поздно приведет к очередной всероссийской катастрофе.

Альтернатива такому развитию событий – другой президент, смена власти и создание легитимного государства, отказавшегося от лжи, восстанавливающего в России историческую преемственность, для которого и самодержавие, и большевистский тупик стали препятствием. Именно это должно стать сутью общественной политической инициативы на ближайший год.

В этом контексте неизбежно возвращение к идее Учредительного собрания, вырастающей из крайней необходимости выкорчевывания и преодоления современного самовластия. Без переоснования государства на Учредительном собрании никакая власть в России по-настоящему не легитимна. Недоверие к государству, отдаленность народа от политики не будут преодолены. Любая политическая конструкция будет восприниматься как очередной издевательский эксперимент, далекий от жизни людей.

Политическая победа над авторитаризмом и строительство современного государства невозможны без создания эффективных каналов коммуникации с обществом, умения слушать запросы людей и отвечать на них. Презрительное отношение к людям как "человеческому материалу", столь распространенное в сегодняшней российской оппозиционной и фрондирующей публике, мечты о верхушечном перевороте либо расчет на то, чтобы половить рыбку в мутной воде протестной стихии, – заведомо провальные, но очень опасные затеи. Особенно глупа ставка на "революционную" легитимность, которая сама собой решит проблему устойчивости власти. Молчание большинства, рожденное апатией и страхом, будет принято за одобрение, но за этим будет следовать тяжелая расплата и вновь возврат к беспределу и бесправию.

Провал эпохи постсоветской модернизации, очевидный теперь уже всем крах "эпохи попытки исхода" диктует кардинальное обновление, перезапуск всей политической системы, создание прочного основания ее легитимности. Исходные ключевые слова новой эпохи: доверие и причастность, уважение и достоинство, право на жизнь и на творчество, свобода и креативность.

Доверие нации и каждого гражданина к государству и его институтам.

Причастность к формированию нового современного российского государства.

Без этого не будет новой эпохи и не будет России.