"Товарищ, винтовку держи, не трусь! Пальнем-ка пулей в Святую Русь – в кондовую, в избяную, в толстозадую! Эх, эх, без креста!"

Антицерковный пафос "Двенадцати" Александра Блока отражает одну из сторон революции 1917 года – восстания не только против традиционного монархического порядка (Февраль) и "эксплуататорского" порядка вообще (Октябрь), но и против прежних форм духовной жизни, ассоциировавшихся главным образом с православной церковью. Между тем 1917-й был и годом революционных изменений в самой церкви. Значительная часть ее иерархов и церковной общественности рассчитывала на то, что революция приведет к обновлению структур церкви, оживлению и демократизации церковной жизни.

При этом отказываться от привилегированного положения в обществе православная церковь не собиралась. В решениях Поместного собора 1917-18 годов, в частности, говорилось, что "Православная Российская Церковь, составляя часть единой Вселенской Христовой Церкви, занимает в Российском Государстве первенствующее среди других исповеданий публично-правовое положение, подобающее ей, как величайшей святыне огромного большинства населения и как великой исторической силе, созидавшей Российское Государство". Участники собора настаивали на том, что по меньшей мере глава российского государства и министры просвещения и по делам религий должны быть православными. Очевидно, церковь в это время не допускала и мысли о том, что власть большевиков – это всерьез и надолго.

О том, как отразилась революция на судьбах православной церкви в России и какое влияние оказывают те события на сегодняшнюю церковную жизнь, Радио Свобода рассказал историк-религиовед, ассоциированный профессор Центра славянско-евразийских исследований университета Хоккайдо (Япония) Николай Митрохин.

​

– 9 марта 1917 года, всего через неделю после того, как последний царь отрекся, Священный синод Русской православной церкви выступил с воззванием к народу. Там говорилось, в частности: "Свершилась воля Божия, Россия вступила на путь новой государственной жизни". Вообще-то русская церковь считалась опорой монархии Романовых, при этом она, если я правильно понимаю, пальцем не пошевелила, чтобы как-то защитить царскую власть. В чем причина того, что "союз трона и алтаря" в 1917 году провалился?

– Так тогда никто не собирался защищать царскую власть, кроме отдельных феерических энтузиастов. Вот и Российская православная кафолическая церковь, или просто Православная российская церковь, так тогда звучало ее полное название, не собиралась этого делать. Почему она должна была защищать монархию? Пока империя была крепка, много было общественных и государственных институтов, которые выражали лояльность монархии. Но, как показывает опыт, и далеко не только России, как только наступает кризисная ситуация, эти институты переключаются на поддержку нового строя, исходя не из идеологических построений, а из собственных интересов. Православная церковь всегда прежде всего отстаивала собственные интересы, а интересы светских, государственных структур для нее были вторичны.

​– У церкви были какие-то трения в последние годы монархии с государственной властью? Были какие-то моменты, которые церкви очень не нравились в политике царской власти?

– Говорить о православной церкви в Российской империи как об институте с едиными устоявшимися четкими политическими взглядами невозможно. Существовали разные группы. Одни поддерживали праворадикальные идеи русского национализма, причем уже в той форме, которую можно назвать протофашистской. Другие, наоборот, поддерживали левые идеи – не большевиков с меньшевиками, но эсеров, например. Были также церковные деятели, в том числе достаточно высокопоставленные, включая богословов из мирян или священников, которые поддерживали идею, что церковь должна разорвать пуповину этой связи с государством, говоря современным языком, прекратить реализацию социальных заказов со стороны государства, обеспечить гораздо больший уровень внутрицерковной демократии. Были церковные группы на периферии империи, которые выступали за появление автономных церквей. Так, в результате революции получилась Грузинская православная церковь, которая до этого входила в состав русской. Не менее сильные тенденции были на Украине и в некоторых других частях империи. Церковь во время революции оказалась примерно так же расколота, как было расколото все российское общество. То есть оно было практически едино в отрицании монархии. Но, с другой стороны, у церкви не было единой политической позиции, она не видела себя в новой России как единый политический субъект. Наоборот, революция дала возможность для того, чтобы разные группы внутри церкви начали выяснять между собой отношения, где-то со скандалами, где-то с попытками договориться. Был проведен Поместный собор 1917-18 годов, перед ним шли обширные дискуссии, выявившие малосовместимые позиции внутри церкви.

– В 1917 году, в частности, была введена выборность структур церковного управления в епархиях. Можно ли говорить, что 1917 год – это такой всплеск внутрицерковной демократии? Как это происходило и почему?

– Это было в первую очередь связано с разными социальными интересами внутрицерковных групп. У белого духовенства, сидящего в основном в приходах, объективно были интересы, отличные от интересов черного монашества, которое находилось в монастырях. У них были разные "клиентские базы", разные социальные и внутрицерковные функции. И то, что управлять белым духовенством должны были архиереи, которые выбирались преимущественно из монашества, – это белому духовенству казалось неправильно. Тем более что монахи не были гениями управления. Как мы знаем, существует большая литература по поводу архиерейской спеси, неграмотности, невежества и так далее. Но это только часть проблем. Была большая проблема с системой церковного образования, ее модернизацией, многие устаревшие практики церковного служения нуждались в обновлении. Даже обсуждался вопрос введения чина дьякониц для женщин, чтобы закрепить роль, которую женщины реально играли в церковной жизни. Это многочисленные вопросы, которые в предыдущие два десятилетия так или иначе поднимались, но теперь просто появилась возможность впервые об этом порассуждать, побороться в рамках сложившихся церковно-политических групп и попробовать доказать свою правоту открыто, не опасаясь полицейских репрессий.

– На Поместном соборе восстановили патриаршество, избрали митрополита Московского Тихона (Беллавина) патриархом. Почему большинство церкви выступило за реставрацию патриаршества через двести с лишним лет? Были ли альтернативы – я имею в виду не Тихону конкретно, а самому институту патриаршества?

– Думаю, что, естественно, были. Но церкви нужен был в ситуации политической неопределенности какой-то значимый, очевидный представитель, который мог бы представлять ее интересы в уже сложившихся государственных институтах. Возможно, это была общая тенденция всего 1917 года: от первоначальной полной свободы после Февраля, которая обернулась, прямо скажем, чем-то похожим на анархию. А ситуация анархии логично привела к тому, что нужно было появление координирующих персон, наделенных значительными полномочиями. Это касалось и государства, и церкви, разумеется. Тихон был, с одной стороны, человеком, наделенным очевидными достоинствами для того, чтобы представлять церковь, с другой стороны, человеком, занимавшим по важнейшим вопросам среднюю, умеренную позицию. Были гораздо более консервативные архиереи, группировки, которые критиковали того же Тихона справа. Он был компромиссной фигурой, достаточно высокого церковного уровня управленец, прогрессивный по тем временам.

​– Восстановление патриаршества происходит в очень трагическое время, практически одновременно с приходом к власти большевиков. Патриарх Тихон оказался, на ваш взгляд, удачным выбором, учитывая его последующие колебания, тот путь ограниченных, но все же компромиссов с советской властью, на который он впоследствии пару раз становился? Его трудно осуждать, времена были страшные, и тем не менее…

– Да, я думаю, это был оптимальный выбор. Из тех дискуссий, которые я читал, по поводу возможных других сценариев, никакой другой разумной альтернативы не было. Он вполне достойно в тех условиях, которые были, пытался отстаивать церковную автономию, много раз балансируя, как мы хорошо знаем, на краю. Среди большевиков горячих голов хватало, Тихон мог свою жизнь закончить гораздо раньше и гораздо хуже.

– Известно, что при выборах патриарха Тихон был третьим по количеству полученных голосов, потом его выбрали жребием. Наибольшее число голосов получил куда более консервативный архиепископ Антоний (Храповицкий), который потом стал главой Русской православной церкви за границей. Что было бы, если бы этот человек встал во главе церкви в России в 1917 году? Он, насколько я понимаю, был совершенно непримирим к большевикам.

– Он просто недолго прожил бы вообще. Большевики очень четко знали, с кем они имеют дело. Многие архиереи Православной российской церкви участвовали в черносотенном движении, включая и Тихона. Но среди них были особенно активные деятели, значимые для этого движения фигуры. Например, митрополит Киевский Владимир (Богоявленский), убитый в январе 1918 года. Его в современной церкви пытаются представить полностью невинной жертвой, крупным церковным деятелем. Да, он им и был, но при этом был и одним из наиболее известных черносотенцев в предыдущие три десятилетия. Поэтому людей, которые его не любили и оценивали как политического противника, в России было много. То же касалось целого ряда других архиереев. Большевики считали, что они борются не просто с церковниками, а с политическими деятелями. Если бы церковь выбирала тех, кто наиболее знаменит был своими ярко выраженными правыми убеждениями, то эти люди быстро оказались бы либо в числе расстрелянных, либо в числе заложников, или в лучшем для них случае были бы высланы. Поэтому выбор Тихона был рационален, разумен и относительно успешен в тех условиях.

– Вы упомянули о том, что многие церковные деятели участвовали или были близки к черносотенному движению. Насколько можно считать предреволюционную церковь в России антисемитской?

– Здесь вопрос, как мы оцениваем церковь: либо как институцию, которая каким-то образом выражает свою позицию путем тех или иных деклараций, либо как тело Христово, как сообщество всех людей, которые в рамках православной церкви являются активными фигурами, начиная от высшей иерархии, включая рядовых священников, активных мирян и так далее. В этом плане можно говорить о том, что значительная часть церкви была активно антисемитской. Так, священники, избиравшиеся в качестве депутатов Государственных дум царского времени, примыкали в значительной степени к правым, черносотенным фракциям, составляя там до 30% членов. Можно говорить о том, что церковь поддерживала антисемитские акции, включая погромы, в том смысле, что всегда там находился какой-то священник, иногда в маленьких чинах, иногда епископ. Кстати, все руководители Русской православной церкви советского уже времени отметились в молодости в качестве руководителей черносотенных организаций. Будущий патриарх Алексий I (Симанский) возглавлял Союз русского народа в Туле, например. Будущий патриарх Сергий (Страгородский) освящал знамена Союза русского народа. В значительной степени церковь в том виде, как она была воссоздана при Сталине в 1944-47 годах, когда шло формирование нового кадрового костяка, состояла из тех самых дореволюционных антисемитов.

– Это неожиданно совпало с курсом вполне антисемитской позднесталинской политики.

– Почему неожиданно, я думаю, вполне "ожиданно".

– Да, я неточно выразился: не неожиданно, а парадоксально. Потому что коммунисты, интернационалисты в итоге к такому пришли.

– Коммунисты переродились. Как мы хорошо знаем из современной истории, ни одна правящая коммунистическая партия не соблюдала последовательно интернационалистских принципов, они либо с самого начала, либо очень быстро становились в той или иной мере националистическими. Поэтому тот факт, что церковь на новом этапе формировалась из убежденных русских националистов, вполне соответствовал тогдашним намерениям Сталина, который, разумеется, знал, с кем имеет дело. Например, одним из руководителей церкви стал митрополит Варфоломей (Городцов), он был известен как помощник экзарха Грузии в дореволюционное время и пережил покушение со стороны лево настроенного священника. Сталин как выходец из Грузии не мог не знать этого эпизода. Городцов был одним из организаторов ныне мало известных церковных структур, которые пытались играть роль координатора между всеми русскими националистическими организациями страны. Это было еще во время революции 1905 года. Этот человек становится в 1944 году епископом сначала в Ульяновске, а потом митрополитом Новосибирским. В общем, в церкви черносотенство – это была большая тенденция. Наряду с этим была и другая тенденция – поддержки левых идей. Вот для 1917 года и характерна борьба фракций внутри церкви, в политической плоскости это оказалась борьба между русскими националистами, которые ходили в церковных одеяниях или были активными мирянами, и людьми с левыми убеждениями, которые тоже были и священниками, и мирянами, и богословами, и епископами.

​– А куда после революции пошли священники левых убеждений, в обновленцы?

– Да. Но опять же эта структура не создавалась для сотрудничества с ГПУ, как ее в этом часто пытаются обвинить. Она создавалась для отстаивания неких принципов, которые были сформулированы задолго до революции. Это те самые принципы церковной демократии, выборности, модернизации вероучения, в том числе языка вероучения. В общем, приведение церкви в соответствие с нуждами и потребностями меняющегося общества, более открытые отношения с другими конфессиями и так далее.

– Это можно назвать попыткой несостоявшейся реформации русского православия?

– Да, это была частично состоявшаяся реформация, результаты которой были отменены потом. Это была реформация, которая активно поддерживалась белым духовенством в России. Другой вопрос, что и сотрудничество с ГПУ, и личности самих руководителей этого движения со временем его дискредитировали. Тем не менее идеи обновленцев мне лично уже в 2000-е годы высказывали священники, которые были рукоположены в 1960-70-е. Это было старое поколение протоиереев центральной России, которые говорили, что были епархии, значительно поддерживающие обновленчество, что их учителя были обновленцами. Надо сказать, что часть обновленческих епископов вошла в состав Русской православной церкви при ее формировании в 1944-47 годах. Они играли довольно заметную роль в церковных делах вплоть до 70-х годов. Эти тенденции, эти традиции сохранялись, передавались.

– В период революции и Гражданской войны мы сталкиваемся с гонениями большевиков на церковь, разграблениями храмов, с преследованием священников и так далее. Вокруг этого много разных мифов – допустим, недавно вице-спикер Госдумы Петр Толстой заявил, что "люди из черты оседлости" занимались разрушением соборов и храмов. На самом деле, насколько я понимаю, достаточно большая часть общества, в том числе и огромное количество русских, либо открыто пошла за большевиками, либо по меньшей мере не протестовала против гонений на церковь. Как получилось, что в течение буквально каких-то месяцев из традиционной Руси православной стала в значительной мере Русь безбожная? Откуда это взялось так резко?

​

– Британский историк Катриона Келли, реагируя как раз на эту реплику, на "людей из черты оседлости", резонно заметила, что, поскольку она занимается как раз историей системы охраны памятников в России, то довольно четко может сказать, что в 1917-19 годах церкви никто не разрушал. Массовое закрытие церквей в России началось в 1929 году, то есть уже при достаточно зрелой власти Сталина. До этого были закрыты храмы в государственных учреждениях, в школах, системе образования, но очень редко закрывали храмы для граждан. Собственно, сцена, которая, видимо, существует в мозгу господина Толстого, как кто-то с наганом отбирает церковное имущество, относится к 1922 году, а не к 1917-му. Это было связано с конфискацией церковных ценностей, по официальной версии – для борьбы с голодом, хотя, конечно, это был просто грабеж. Но даже эта конфискация проводилась как? Золото изымаем, но некоторое количество богослужебных предметов оставляем, приход не закрываем. В частности, в Петрограде вопрос был поставлен так: большевики готовы закрыть те храмы, которые принадлежали церкви при царе, но если собрание верующих решит, что церковь им нужна, то она останется. В результате была организована система регистрации церковных общин, занималось этим Объединенное общество петроградских приходов. Конечно, в период революции и Гражданской войны было убито несколько сотен церковнослужителей. Были и грабежи, и бессудные расстрелы мирян, разгоны демонстраций, в том числе церковно мотивированных. Но это была часть Гражданской войны, где с обеих сторон весьма жестко применялись методы террора. Большевики, безусловно, в этом превзошли Белое движение, такую систему террора, как ЧК, белые организовать всерьез не смогли. Но не сказать, что церковь в этот период была основным субъектом, против которого была развернута политика большевиков.

– То есть "воинствующее безбожие" приходится на период 20-х годов, то есть уже утвердившейся большевистской власти?

– Разумеется, большевики были в основном атеисты, хотя, кстати, далеко не все. В основном это можно сказать о солдатне, ими сагитированной, то есть бывших крестьянах, которые маргинализировались в армии и были действительно активными и циничными безбожниками. Это и городские низы, они были взбудоражены. Это была управляемая, контролируемая большевиками масса. Но поскольку у большевиков главная задача была – удержаться у власти, они трогали в основном те группы, которые угрожали им непосредственно и сейчас, откладывая дальнейшую расправу и построение своего порядка на потом. Церковь явно не была в числе приоритетов. Более того, было множество религиозных организаций, которые считались относительно дружественными новым властям – например, старообрядцы или протестанты, которых вообще старались не трогать и позволяли им много свобод. Хуже стало в конце 20-х, а массовые расстрелы церковных деятелей – это уже период 1937-38 годов, когда действительно был уничтожен почти весь епископат, практически все активное духовенство и большое количество мирян.

– Даже если учитывать, что, как вы говорите, гонения первоначально были не слишком суровыми, тем не менее церковь раскололась, многие церковнослужители эмигрировали, образовалась Русская православная церковь за границей. В каком состоянии вышла из революционных бурь российская церковь и как это повлияло на ее дальнейшую историю?

– Церковь вышла из Гражданской войны разбитой вдребезги. Несмотря на выборы патриарха, остались непримиримые противоречия между обновленческой частью, консерваторами и автономистскими группами в провинции. При этом сам Тихон не смог сбалансировать интересы даже правой части церкви, поскольку несколько церковных группировок фактически откололись в этот период. Он не смог договориться ни о чем с обновленцами, хотя мы знаем, что обновленцев постоянно инспирировало ГПУ, но тем не менее мог бы попробовать как-то сыграть на этом поле и попробовать найти баланс. В результате на уровне приходов и епархий церковные деятели получили много свободы, постоянно имели возможность выбирать, с кем им быть. Конечно, на них также давили местные власти, стремясь их переподчинить обновленческой церкви, из-за чего она в какой-то момент разрослась. Но это была номинальная принадлежность к кому-то, а не идейная солидарность.

В результате церковь раскололась на не менее чем десяток группировок и в таком состоянии пребывала вплоть до 1944-45 годов, когда опять же довольно искусственно эти группировки стали сводить в единую РПЦ. Самую важную роль тут играла группировка архиереев, поддерживавших тем не менее Тихона, хотя в разное время и с разными условиями. Из их числа в дальнейшем и вышли оба патриарха сталинского периода, Сергий и Алексий I. Важную роль играл также митрополит Григорий (Чуков), который был в принципе второй по значимости фигурой в церкви. При всем послереволюционном хаосе это ядро сохранилось, это было монашество с черносотенными идеями, но вместе с тем с идеями долга, служения, с дальними стратегическими устремлениями. Эта группировка, которая стала ядром воссозданной при Сталине церкви, оказывает влияние на церковную ситуацию до сих пор – в лице патриарха Кирилла, который является представителем ее третьего поколения, – говорит историк-религиовед Николай Митрохин.