Иван Толстой: Сегодня наша тема - литературное анонимное творчество. А я, Андрей, прошу вас пояснить нашим слушателям, что вы такое нахитрили и задумали.
Андрей Гаврилов: Может быть, вы помните, Иван, какое-то время назад, по-моему, пару лет назад, во время одной из наших бесед, которая почему-то была посвящена живописи, я вам сказал, что, будь я очень богатым человеком, я вот запнулся - миллионер или миллиардер, миллионер, наверное, мало, миллиардер - у меня наглости не хватило…
Иван Толстой: Сейчас уже модно быть миллиардером.
Андрей Гаврилов: Будь я очень богатым человеком, я бы организовал музей, галерею или выставку картин, где не было бы подписи авторов, где люди оценивали бы произведения живописи исключительно исходя из собственных представлений о том, что хорошо, что плохо, что красиво, что некрасиво, что интересно, что неинтересно, и только потом, на выходе, узнавали бы, кто это написал - Иван Шишкин или Сальвадор Дали.
Иван Толстой: Я отлично помню этот наш с вами разговор, потому что в его ходе зашла речь о вине. И то ли вы, то ли я, то ли наш режиссер предложил продавать вино без этикеток, чтобы ловить тех самодовольных надутых дураков, которые утверждают, что и без названия определят, хорошее оно или нет, а некоторые даже и марку вина.
Андрей Гаврилов: Для этого вино придется открывать в магазинах и пробовать. Идея мне очень нравится. Особенно она понравится гаишникам, которые будут ловить покупателей на выезде из магазинов.
Иван Толстой: А им нужно предъявлять пустые права без имен, чтобы они сами определяли - штрафовать или нет, и какой размер взятки требовать.
Андрей Гаврилов: И чтобы машина была без номера. Хорошая идея. Так вот, я вспомнил наш разговор и подумал, что когда я своим знакомым или родственникам включаю какую-то музыкальную пьесу послушать - смотрите, что я накопал, что мне попалось или что только что выпущено, - буквально через пять-шесть секунд, когда еще не кончило играть обычное вступление (даже не говорю про джаз или классику, но и у рок-музыкантов первые секунды это очень часто вступление), почти всегда говорят: «А это кто?». Еще не услышав самой музыки, нам почему-то очень важно заранее видеть ярлычок, точно знать, что «Битлз» это хорошо, а какие-то «Воющие гитары» или «Поющие струны» это плохо. Прошу прощения, если такие группы существуют.
И вот я об этом долго размышлял и вдруг нашел книгу, выпущенную в прошлом году, и для меня это издание стало книгой года. Я всегда несколько с сомнением относился к таким вещам, как «лучшая книга года», «бестселлер года», к различным премиям, потому что ощущение от литературы, от текстов всегда очень специфически индивидуально. Книга, которая всеми признана как классика, может вас или меня оставить абсолютно равнодушным, или, наоборот, мы не можем оторваться от текстов, которые никем отмечены не были.
Так вот, книга, о которой я хочу сказать, несмотря на то, что для меня литература и книгоиздательство это не спорт, и не может быть первого места, второго, медалей или допинг-контроля, эта книга для меня стала книгой года, открытием года, любимой книгой года. Я о ней так подробно сейчас буду говорить потому, что у меня есть серьезное подозрение, что эта книга, хотя она, конечно, будет замечена и оценена специалистами, литературоведами и всеми теми, кто интересуется современной русскоязычной литературой, тем не менее, может пройти мимо широкого читателя. Во-первых, тираж ее всего лишь пятьсот экземпляров, что, конечно, по нынешним временам почти норма для книги, тем более для поэтической антологии. И все равно это преступно мало. На последней ярмарке Нон-фикшн в Москве, которая на сегодняшний день является вершиной литературы не массовой, а призванной привлечь внимание пытливого читателя, я встретил Бориса Куприянова и спросил его, знает ли он о такой книге. Я ее найти не мог, я честно его спросил, чтобы он меня направил носом в нужную сторону. И, к моему изумлению, он сказал, что он о ней даже не слышал. Это, с моей точки зрения, учитывая авторитет и широкие познания Бориса Куприянова, говорит о том, что книга действительно может исчезнуть, не дойдя до тех, кому она может быть очень интересна. И пока вы меня не застрелили…
Иван Толстой: Я предлагаю в этом месте поставить точку и сделать из этого анонс – рекламу к нашей программе, ни черта не назвав.
Андрей Гаврилов: И вот теперь я и назову. Книга называется «Русская поэтическая речь – 2016. Антология анонимных текстов». Издательство Марины Волковой, Челябинск, 2016 год, 568 страниц и тираж пятьсот экземпляров. 568 это, в общем-то, не супер-пупер, но, тем не менее, увесистый том, и при таком тираже, наверное, расходы на издание книги были немалыми. Я очень надеюсь, что издательство получило грант или стипендию на издательство этой, моей отныне любимой, книги. Итак, что же это такое? Это 568 стариц (чуть меньше, если вычесть оглавление и вступление) поэтических текстов, где нет фамилий авторов. Вы открываете книгу, видите поэтические строки, вы их читаете и сами определяете - нравится вам это или нет. Более того, ни в послесловии, ни в предисловии фамилии авторов не указаны. Вы можете перечитать книгу полностью, понять, что вам нравится, а что вам не нравится, и фамилия автора останется для вас на какое-то время тайной.
Иван Толстой: Очень интересно. И сколько же можно таких текстов поместить? Есть ли среди них «Плакала Саша, как лес вырубали…»?
Андрей Гаврилов: Это неизданные произведения, по крайней мере, так заявлено, и есть договорённость с авторами, что они не будут публиковать эти произведения. Преимущественно, судя по тому, что 2016 год вынесен в название, это современные нам поэтические тексты.
Иван Толстой: Ах, это современные только?!
Андрей Гаврилов: Там нет Пушкина, Лермонтова и Козьмы Пруткова, нет никого из тех, кого мы привыкли считать Классикой с большой буквы. По договоренности с авторами (это уже я почерпнул из интервью издателей), эти тексты не должны быть изданы, более того, до определенного момента авторы не раскрывают своего инкогнито.
Иван Толстой: А какое же количество этих авторов? Может быть, это все написал один графоман?
Андрей Гаврилов: Не похоже, что это написал один графоман. Во-первых, потому, что далеко не все тексты здесь написаны графоманами. Во-вторых, я не знаю, смогу ли я найти текст в этой книге, про которой я точно скажу, что вот это – графоманство. Составители книги, авторы издания, редакционная коллегия сборника, подошли к этому тому довольно строго. Я знаю, что будет второй том, вполне возможно, что там инкогнито будут раскрыты. Второй том должен выйти весной 2017 года, там должны быть, по идее, очень умные труды, очень серьезные исследования: что же такое русская поэтическая речь сегодняшнего дня.
Но я буду говорить очень просто - как читатель, как человек со стороны, абсолютный не специалист. Чем эта книга меня заинтересовала? Тем, что это единственная пока что книга за всю мою читательскую историю, которая смогла меня вернуть, если не в детство, то в подростковый возраст. Я был, с точки зрения поэзии, очень необразованным ребенком. Ну, чуть ли не первая книга в жизни, которую я читал, это был Пушкин. Я знал Лермонтова. Но вот современная поэзия была для меня абсолютно темным лесом. Так сложилось. У нас дома всегда присутствовали некоторые издания, например, журналы «Юность», «Огонек», «Новый мир», «Литературная газета»… Я помню что уже лет с 13-14, когда поэзия мне стала интересна, я читал стихи, которые были опубликованы в этих совершенно разных изданиях, и фамилии авторов мне ничего не говорили. Я открывал для себя мир поэзии, абсолютно не зная, что и где. Как какой-то марсианин, который прилетел на землю и не знает, где он приземлился, в Арктике или в Африке, он оглядывается и смотрит вокруг, не очень понимая, что это за планета, куда он попал. Вот я очень хорошо помню, открываешь какой-нибудь сборник в магазине, читаешь первые строчки:
Подавальщица Анюта
Повернулась слишком круто…
В ужасе захлопываешь, и только одна мысль в голове – не запомнить это! Как видите, к сожалению, запомнил, но фамилию автора, к счастью, забыл. Рядом лежит другой, точно такой же маленький беленький сборничек, открываешь и читаешь:
Давай поедем в город,
Где мы с тобой бывали.
Года, как чемоданы,
Оставим на вокзале.
Года пускай хранятся,
А нам храниться поздно.
Нам будет чуть печально,
Но бодро и морозно.
И в восторге смотришь: кто это написал? Давид Самойлов! И на всю жизнь запоминаешь - Давид Самойлов. Или открываешь журнал «Юность», читаешь:
Дорогой товарищ Ленин,
У тебя забот не счесть.
Любим мы тебя и ценим,
Разговор серьезный есть.
И никогда больше ни одной строчки Саги Жиенбаева не прочесть, как бы он ни попадался тебе все время в магазинах, журналах, и так далее. Но тут приходит мамин и папин близкий друг, критик Лев Левицкий, приносит какую-то странную книгу, обернутую в газету. Открываешь наугад и читаешь:
Я, я, я. Что за дикое слово!
Неужели вон тот - это я?
Разве мама любила такого,
Желто-серого, полуседого
И всезнающего как змея?
И на всю жизнь запоминаешь – Ходасевич. Вот так шло у меня открытие мировой или, вернее, русскоязычной поэзии. Примерно так же я сейчас читаю эту книгу. Там могли бы быть, наверное, написаны «ники», как теперь говорят, псевдонимы, там могли бы быть написаны фамилии. Но я уверен, что к стыду моему большинство фамилий я бы не знал, судя просто по самим стихам, и они бы мне ничего не сказали. Но если бы там было два-три стихотворения одного автора, то уже, разумеется, к третьему стиху я бы подошел не с таким открытым отношением, как к первому. Это, наверное, первая такая большая антология, почти 600 страниц, которую я читаю подряд, не пропуская ни одного стихотворения. Я могу престать читать большое стихотворение, если мне кажется, что оно не мое, но каждое стихотворение я читаю как открытие. И вот эта книга - открытие, которая вернула меня в то восторженное подростковое состояние открытия великого мира поэзии, которую я совершенно случайно, благодаря издательству и собственной настырности все-таки получил, вот эта книга для меня - книга года. Я даже не знаю, с чем ее можно сравнить. В какой-то рецензии было написано, что это «бомба, заложенная под русскую литературу». Не знаю. Пускай смотрят литературоведы, насколько это бомба, насколько это событие, но с моей точки зрения это, кончено, событие, это что-то необыкновенное.
Иван Толстой: Знаете, Андрей, теперь вы уже сами себя загнали спиною в угол. Деваться некуда, толпа окружает вас и кричит: «Ну прочти хоть что-нибудь из этой книги, чтобы мы ощутили вкус этого плода!». Какое-нибудь одно стихотворение, можно два, которые зацепили ваше внимание.
Андрей Гаврилов: А я вам прочту самое первое стихотворение, которым открывается эта книга. Я забыл сказать, что вся книга разделена на главы, немножечко тематические, в каждой главе перед началом поэтических текстов идут две-три фразы, может быть, иногда излишне пафосные, сама редколлегия их обозначила словом «джингл», как рекламный джингл радиостанции. Это не эпиграф, не краткое содержание того, что будет дальше, это, очевидно, мысли составителей или просто выраженное в двух строках настроение составителей, которое, как им кажется, передано в этих главах. Вот глава первая, стих первый:
Пыль во рту летящей птицы.
Круглый лёд в зобу леща.
Прошуршали наши лица,
как тряпички, трепеща.
То сама себе капризней
(слаще лытки мотылька),
то, в отличие от жизни,
смерть по-прежнему легка,
но не так великолепна,
как над нею облака...
Слеплен хлеб. Судьба ослепла.
И смола - из молока.
И покуда в рай капустный
наших деток прячем мы,
"Это вкусно, это вкусно", -
воют волки тёплой тьмы.
Иван Толстой: Я тоже не знаю автора, но я должен сказать, что во-первых, это очень хорошее стихотворение, оно прекрасно сделано не только с точки зрения ритмики, просодии и так далее, оно прекрасно по лексическому разнообразию, это словарно богатое стихотворение, видно, что автор вполне начитан, читал обэриутов, уж Заболоцкого-то точно, и вообще это абсолютный мастер. Так что, я надеюсь, что мы скоро узнаем его имя, потому что это стихотворение, которое должно украшать поэтическую полку любого человека, который любит стихи.
Андрей Гаврилов: Теперь мне интересно: им открылась книга именно потому, что у составителей такое же отношение как у вас (должен сказать, что как и у меня) или это в определенной степени случайность или пиарный, рекламный ход, чтобы зацепить читателя с первых строк? Хотя, повторяю, мне очень жаль, очень мало будет читателей, которые, как я, на голубом глазу, ничего не зная, ее купят и посмотрят. При тираже пятьсот экземпляров, при том, что нужно, очевидно, раздать авторам их экземпляры (я не знаю, какие есть договоренности издательства с авторами). Но там около двухсот авторов из семнадцати стран - столько авторов получили предложение участвовать в этом проекте. Сразу скажу, что согласились не все, некоторые опасались анонимности. Если у автора есть не очень удачный стих, то громкое имя его может прикрыть, спасти, а вот тут – нет, такой уж Гамбургский счет, как читается, так читается.
Иван Толстой: Андрей, можно спросить об одной детальке? В этом стихотворении знаки препинания есть?
Андрей Гаврилов: Да.
Иван Толстой: Я подумал, что это мог бы быть пародирующий самого себя и специально скрывающий себя за сходной поэтикой Алексей Цветков. Но у него все было бы с маленькой буквы и без запятых. У него, конечно, было бы на целую ступень совершенней, но направление… Я бы сказал, что это Цветков Тургайского периода - он работал в далекой районной в газете 70-е годы.
Андрей Гаврилов: Не забывайте, что условие этого издания – неопубликованные стихи. Конечно, у кого угодно могут быть стихи в столе, могут быть стихи по разным причинам не вошедшие никуда и неопубликованные, тем не менее, я думаю, что это стихи более или менее современные. Почему «более или менее», а не просто современные? Потому что я нашел прокол в этом издании. Мне очень грустно об этом говорить. Хотя, с другой стороны, мне, как читателю, это совершенно все равно, это, наверное, прокол с точки зрения издателей. Во-первых, некоторые стихи я узнал, чего, по идее, быть совсем не должно, потому что они должны быть неопубликованными ранее.
Иван Толстой: Может, это ваши стихи, Андрей?
Андрей Гаврилов: Было бы здорово! Более того, я их узнал потому, что я их читал ранее. Я не буду называть фамилии, но один поэт успел получить за стих, вошедший в эту книгу, премию. Или не за этот стих, а за свое творчество. Но когда ему вручали премию, то все газеты, которые об этом писали, публиковали его подборки, и одно из этих стихотворений вошло в это издание, чего, по условиями этого издания, быть не должно. Одна наша бывшая соотечественница, живущая, если не ошибаюсь, сейчас в Канаде, успела издать книгу, в которой есть эти стихи. И есть поэт, которого я очень люблю, за публикациями которого слежу, и когда я увидел его произведения в этой книге, я тут же его узнал, даже не стал проверять, я просто знаю, кто это. Я вам прочту первую строфу, может быть, вы тоже его узнаете:
Повторения выговор кровный
Мне напомнил о доле племен,
Чтобы чувствовал выбор неровный
И очнулся, грозой опален, –
Раболепная лепта нагорий
В этот список давно внесена,
Чтобы жаловал дружбою вскоре
И от тяжбы щадил рамена.
Не буду говорить кто это, просто из уважения к составителям этой антологии, но для меня условия игры чуть-чуть нарушены. Хотя, честно говоря, я бы с таким же восторгом воспринял книгу, если бы там было все, начиная от протопопа Аввакума (хотя он, по-моему, бедняга, стихов не писал), скажем, от Тредиаковского до наших дней, бесфамильно, чтобы люди реагировали на поэтический текст, а не на громкую фамилию автора.
Иван Толстой: Андрей, у нас с вами разговоры о литературе никогда не обходятся без некоего музыкального сопровождения, музыкальной параллели к нашей теме. Есть ли такая параллель для сегодняшнего разговора?
Андрей Гаврилов: С музыкой, Иван, намного проще - очень много произведений, изданных уже на грампластинках, на компакт-дисках, не имеют авторов, они так и значатся как «аноним». И собрать программу из анонимных произведений было бы очень просто. Причем, начиная с века 14-го, может быть, даже раньше, и вплоть до века 21-го. Но есть одна история, которая проблему анонимности поворачивает под совершенно неожиданным углом. В свое время фирма «Мелодия», ее ленинградское отделение, выпустила пластинку под обычным для фирмы «Мелодия» названием, которое толком ничего не говорило, – «Лютневая музыка 16-17-го (или 18-го, точно не помню) веков». Музыка была красивая, пластинка была хорошая, очень многие любители классики ее купили.
А потом произошло такое событие как выход на экраны фильма «Асса» Сергея Соловьева, где прозвучала одна из песен Бориса Гребенщикова, или, точнее, одна из песен в исполнении Бориса Гребенщикова. И любители рок-музыки ходили и напевали: «Под небом голубым есть город золотой». Мало кто соотнес эту мелодию с мелодией, которой открывалась пластинка. И вот с этой мелодией связана одна очень интересная история. Пластинка была издана, пользовалась достаточным успехом, лютневой музыки было не очень много. Так, на память, была пластинка эта, в исполнении Владимира Вавилова, и прекрасная пластинка в исполнении Шандора Каллаша. Кроме каких-нибудь еще «импортных» исполнителей, лютневой музыки у нас было мало. Прошло время, к сожалению, Владимир Вавилов, скончался, судя по всему - прекрасный музыкант, если судить по этой пластинке. И кто-то вдруг заметил, что если посмотреть внимательно на наследие Франческо да Милано, произведением которого открывается эта пластинка, это самая первая вещь на пластинке, которая называется «Сюита для лютни», то нигде в опубликованных нотах Франческо да Милано этой мелодии нет. Давайте мы сейчас ее послушаем, чтобы было сразу понятно, о чем я говорю.
(Музыка)
Это была композиция в исполнении Владимира Вавилова, авторство которой на пластинке фирмы «Мелодия» значилось как Франческо да Милано. Прошло время, Владимир Вавилов, к сожалению, нас покинул, и исследователи музыки, не понимая, как так могло получиться, что он записал произведение, нот которого нигде нет, стали исследовать и другие сочинения на этой пластинке. И один израильский исследователь пришел к выводу, что вся пластинка - это гигантская мистификация, что все произведения, которые на ней записаны, это сочинения самого Владимира Вавилова. Для тех, кто хоть немножечко представляет себе политику фирмы «Мелодия», то общая политика была такова, что значительно проще было исполнителю издать пластинку под названием «Лютневая музыка Европы», чем пластинку «Я, Владимир Вавилов, исполняю свои сочинения». Да кто ты такой? Почему ты вдруг будешь исполнять свои сочинения? Мне абсолютно понятны сомнения, которые были у Вавилова, почему он свои сочинения таким образом закамуфлировал, спрятал за знаменитыми фамилиями. И вот когда пришло время, у нас теперь об этом можно было рассказать, все стали думать, что это действительно произведения Владимира Вавилова. Кстати, я тоже так думал, у меня нет никаких сомнений относительно того, что то, что записано на пластинке, это его сочинения. У меня есть сомнения в другом. Но прежде, чем они у меня появились, еще один музыкант исполнил эту мелодию, приписав ее, как и было написано на пластинке, Франческо да Милано. Другого варианта в то время просто не было. Один из поэтов написал стихи, один из музыкантов ее спел. Я говорю про Анри Волохонского, который написал текст к этой мелодии, и про Алексея Хвостенко, которой ее исполнил под названием «Рай».
(Песня)
Шло время, вышел фильм «Асса», где прозвучали песни в исполнении, в частности, Бориса Гребенщикова. И любители рок-музыки, которые не всегда слушают пластинки лютневой музыки, более того, не всегда слушали записи Хвоста, услышали песню с несколько измененным, по сравнению с оригинальным, текстом. У Гребенщикова это «под небом голубым», которая прозвучала в этом фильме. Хотя она и до этого, если я правильно помню, исполнилась на концертах. Позже Гребенщиков сказал, что они исполнили эту песню так, как они, музыканты группы, ее услышали – «под небом голубым». И хотя понятно, что у Хвостенко и Волохонского имеется в виду рай, то есть «над небом голубым», песня пошла в народ в исполнении и варианте Бориса Гребенщикова.
(Песня)
Почему я так долго об этом рассказываю? Потому что вроде бы все стало ясно, было подтверждено авторство Владимира Вавилова, Франческо да Милано лишился авторства этой мелодии, песня была выпущена и в исполнении Хвостенко, и в исполнении Бориса Гребенщикова, все было очень хорошо. До тех пор пока, в один прекрасных день, я не оказался на греческом острове Корфу. Представляете себе мое изумление, когда я там вдруг услышал эту мелодию, исполненную на греческих народных инструментах греческими сельскими музыкантами. Народные инструменты это, конечно, не базуки, радость всех туристов, а именно что-то напоминающее лютню. Я попытался выяснить, что это такое, но никто не понимал моего вопроса. «Ну как? Это наша народная мелодия. Ее все знают, все играют. Название? Нет у нее никакого названия, ее всегда все вот так и играют. А что?».
Иван Толстой: А на каком же языке вы, Андрей, с этими пастухами в шкурах разговаривали?
Андрей Гаврилов: Я разговаривал с ними на английском, потому что это было не в деревне. Это были сельские музыканты, но это было на улице города Корфу, возле отеля, где можно было позвать кого-то, кто знает и греческий, и английский, и выяснить некоторые вещи. Потом я ещё раз слышал эту мелодию, уже на других инструментах, тоже напоминающих лютню, где-то в Италии или Испании. И у меня сложилось абсолютное убеждение, что это просто средиземноморская мелодия, которая могла быть известна хоть тому же Франческо да Милано, но которая просто, как у нас говорят, пошла в народ, ее исполняли в разных странах на разных инструментах. Я думаю, что нет ничего невозможного в том, что Владимир Вавилов услышал ее где-то и, сделав ей свою аранжировку, в своем варианте опубликовал ее на пластинке лютневой музыки.
Иван Толстой: Мог услышать по радио, могла быть ему привезена кассета музыкальная - тогда много всякого такого распространялось подобным манером.
Андрей Гаврилов: Да, этот вариант намного вероятнее, чем то, что греческие пастухи прослышали про пластинку Хвостенко или Гребенщикова. Хотя теоретически это тоже возможно, но, признайте, что на это шансов значительно меньше.
Иван Толстой: Конечно, я помню, что летом 1973 года, когда родители взяли меня в Египет на каникулы школьные, я слушал по радио, кажется, это было греческое радио, доходило оно до Африки очень легко, ди-джея никакого я не помню, хотя какие-то слова по-гречески произносились, но часа полтора шла музыка, может быть, просто был музыкальный канал, опять-таки, анонимный, как этот сборник стихов, который вы сегодня представляете, были чудесные мелодии. Я записал их на кассету, потому что у меня было радио совмещено с кассетником, - кажется, кассета до сих пор даже сохранилась. Но тогда, в 1973 году, когда я вернулся в Ленинград к концу года и давал переписывать и слушать своим друзьям, казалось, что более очаровательной музыки, совершенно анонимной, нигде более не звучавшей, такая фольклоризированная попса, но сделанная с чудным вкусом, что лучше этой музыки ничего на свете нет. Вот примерно такое же впечатление - изумление от услышанного, о котором сейчас рассказываете вы, Андрей.
Андрей Гаврилов: Вполне возможно. Я уверен, что если кто-нибудь когда-нибудь проследит как какие-то мелодии, гармонические ходы, варианты мелодий пересекают границы государств, это будет очень интересно, и мы поймем, что они это делают даже с большей легкостью, чем те перелётные птицы, которые летят с юга на север и обратно. Так что, возможно все. Но возможно и другое. Возможно, что мелодия продолжает жить, становится немножечко другой, приобретает другие формы. И я хочу показать последний вариант в нашем музыкальном ряду. Это эта же мелодия под названием «Рай» (поклон Хвостенко с Волохонским), которая была записана московско-французским скрипачем Алексеем Айги и немецким джазовым пианистом Дитмаром Боннаном, если не ошибаюсь, в 2012 году и выпущена на их компакт-диске, который называется, вы не поверите, Иван, «Аноним». Этот компакт-диск – сборник анонимных мелодий, у которых нет авторства. И вот когда я говорил, что анонимные мелодии в музыке встречаются вплоть до 21-го века, я имел в виду, кстати, одну из пьес, записанных на этом компакт-диске, которая называется «Пандора (Германия 21-й век)», исполненная и записанная ими. Так вот, Алексей Айги и Дитмар Боннан записали и свой вариант этой мелодии. Сейчас мы ее и послушаем.
(Музыка)
Иван Толстой: Мы говорим об анонимных произведениях искусства, так что позвольте, Андрей, адресовать вам небольшое алаверды. Я принес в студию две книжечки, выпущенных на западе в 60-е годы, то есть это такой тамиздат, классический тамиздат. Одна книжка выпущена в Италии издательством «Мондадори», издательство очень известное, в 1968 году в городе Милане. Как раз вы рассказывали о композиторе из Милана, а здесь - издатель из Милана. Он выпустил русский роман, который вместо имени обозначен словом «Аноним». Точнее, это не роман, а повесть в двух частях, и имеет она 320 страниц. Произведение помечено годами создания - 1963-1966 – и, поверите ли, Андрей, что название произведения следующее: «Раковый корпус». Мне-то кажется, грешным делом, что в 1968 году, когда эта книжка выходила, все уже люди доброй воли, кто хотел, тот знал, кто автор «Ракового корпуса». В конце концов, об это писали западные газеты, об этом передавали по западным радиостанциям. И все-таки в 1968 году «Раковый корпус» был издан анонимно. Мне кажется, что в этом был определённый ход, попытка юридической защиты Солженицына. Текст есть, он пришел на Запад, откуда – непонятно, никто не знает, кто автор. Издатель выпускает книгу, соберет гонорар, по-видимому, готов будет отдать этот гонорар настоящему автору этой повести, но делает это не намеренно, не желая вбить клин между автором и властями.
А вот другая книжка, она издана чуть-чуть раньше - в Мюнхене в 1961 году, и называется она «Советская потаенная муза». С подзаголовком «Из стихов советских авторов, написанных не для печати». Под редакцией Бориса Филиппова – это известный литературовед, публикатор и издатель, который открыл свое собственное издательство. Его собственное в Вашингтоне назвалось «Inter-Language Literary Associates». А здесь это типография Башкирцева в Мюнхене, известное место, где довольно дешево печатались русские книги. Так вот, в конце этого сборника… Я назову, какие авторы здесь опубликованы под своими именами: Федор Сологуб, Валентин Кривич, Марина Цветаева, Андрей Николев, Александр Котлин, Лев Ухтинский (книга стихов «Ухтпечлаг»), Александр Вольпин-Есенин (именно в таком порядке) и несколько стихотворений (точнее, стихотворения в двух разделах) обозначены именем «Аноним». Четыре стихотворения и дюжина. Я прочту вам одно из них, а вы, Андрей, скажете, знакомо ли вам это стихотворение. Я подозреваю, что оно вам, конечно же, знакомо, тем не менее, оно ходило поначалу как анонимное.
Когда русская проза пошла в лагеря:
в землекопы,
а кто похитрей — в лекаря.
в лесорубы,
а кто половчее — в шофёры,
в парикмахеры или актёры, —
вы все сразу забыли своё ремесло.
Разве прозой утешишься в горе!
Словно утлые щепки, вас влекло и несло,
вас качало поэзии море.
По утрам, до поверки, спокойны, тихи,
вы на нарах слагали стихи.
От безкормиц, как щепки тощи и легки,
вы на марше слагали стихи.
Весь барак, как дурак, бормотал, подбирал
рифму к рифме и строчку к строке.
То начальство стихом до костей пробирал,
то стремился излиться в тоске.
Ямб рождался из мерного боя лопат.
Словно уголь, он в шахтах копался.
Точно так же на фронте, из шага солдат,
он рождался
и в строфы слагался.
И хорей вам за сахар заказывал вор,
чтобы песня была потягучей,
чтобы долгой была, как ночной разговор,
как Печора и Лена — текучей.
Стихотворение обозначено датой 1951 год. Я думаю, Андрей, вы знаете эти стихи, правда?
Андрей Гаврилов: Знаю. Но вы забыли, что моя роль в сегодняшней нашей передаче - не раскрывать имена.
Иван Толстой: Хорошо, давайте оставим эту загадку для наших слушателей, и путь жалок будет тот, кто не знает этого автора. Я не буду читать стихотворение разошедшееся совсем уж на пословицы, но одно стихотворение я прочту, тоже анонимное, и не буду говорить - того же автора ли нет, это пусть будет дело наших слушателей:
Евреи хлеба не сеют,
Евреи в лавках торгуют,
Евреи раньше лысеют,
Евреи больше воруют.
Евреи — люди лихие,
Они солдаты плохие:
Иван воюет в окопе,
Абрам торгует в рабкопе.
Я всё это слышал с детства,
Скоро совсем постарею,
Но всё никуда не деться
От крика: «Евреи, евреи!»
Не торговавши ни разу,
Не воровавши ни разу,
Ношу в себе, как заразу,
Проклятую эту расу.
Пуля меня миновала,
Чтоб говорили нелживо:
«Евреев не убивало!
Все воротились живы!»
А нам, евреям, повезло.
Не прячась
под фальшивым флагом,
На нас без маски
лезло зло.
Оно не притворялось
благом.
Ещё не начинались споры
В торжественно-глухой
стране.
А мы — припёртые
к стене —
В ней точку обрели опоры.
Если быть корректным, то это два стихотворения, просто разделенные неким параграфом.
Оставим дело анонимным и вернёмся к книге, с которой мы начали. Мне кажется, что музыкальным отступлением и отступлением о советской потаенной анонимной музе я несколько прервал ваш плавный рассказ об этом сборнике. Кажется, вы хотели что-то добавить, правда?
Андрей Гаврилов: После стольких стихов я все-таки хочу прочесть еще одно маленькое стихотворение из книги «Русская поэтическая речь-2016», если вы не возражаете. Это быстро.
Соседка выполола молодую здоровую лебеду.
Я ее принесла и посадила у нас на грядке.
Посмеялись, но разрешили. В саду,
Где живет ребёнок, странности происходят в штатном порядке.
Летом она разрослась огромным кустом,
Серебрила руки, по вечерам показывала небылицы.
"А в войну её ели..." - "Кто? Зачем?" - "Узнаешь потом,
Всё равно узнаешь, куда тебе торопиться".
Иван Толстой: Прекрасное стихотворение, абсолютно профессиональное, и я уверен, что автора мы знаем, но я не могу угадать – кто. С нетерпением жду второго тома.
Андрей Гаврилов: Я хочу сказать, что разговор об этой книге был бы совершенно неполон и невозможен, если бы я не назвал тех, кто повинен в ее издании. Прежде всего, это издатель, культуртрегер Марина Владимировна Волкова. Ей принадлежат с десяток проектов, которые посвящены литературе и чтению. Например, читательские марафоны. Около трех тысяч марафонов в тридцати регионах России и Белоруссии с 2007 года. Проекты «Я живу на Урале», «Километры и книгобайты», «Год челябинской детской литературы» и другие. Современной поэзии посвящены проекты «Галерея уральской литературы» и «Год уральской литературы» в соавторстве с Виталием Кальпиди, а также «Современная поэзия, современный человек».
Виталий Олегович Кальпиди - русский поэт, у которого одиннадцать или двенадцать книг, он переведён на пятнадцать языков, он лауреат многих литературных премий - имени Бориса Пастернака, имени Аполлона Григорьева, большой премии Москва-транзит и других. Автор проекта «Уральская литература - новая реальность, следствием которого стало создание такого явления как Уральская поэтическая школа. Он, как издатель, издал более семидесяти книг уральских писателей.
Третий в этой связке - Дмитрий Владимирович Кузьмин – поэт, переводчик, издатель, филолог, автор книги стихов, получившей Малую премию «Московский счет» за лучший дебют. И он переведён на двенадцать языков, преподавал в университетах России и США, соавтор учебника поэзии, основатель интернет проекта «Вавилон. Современная русская литература» и проекта «Новая литературная карта России». Я не поленился, полез посмотреть в интернете этот проект. Очень интересно, очень много вопросов, много претензий, много споров, и это показывает, что это живой проект, а не какой-нибудь умерший сайт, на котором поставили точку.
В одном из своих интервью Марина Волкова сказала, что эта книга - это попытка посмотреть на русское поэтическое слово непосредственно, минуя все не литературные факторы. То есть это книга, которую нужно читать без учета репутаций, без учета социально-культурных статусов поэтов, без учета принадлежности поэтов к той или иной литературной группе. И, кстати, мне по этому тезису это напомнило один томик, которой был издан, по-моему, в 70-е годы издательством «Наука», который назывался «Современная русская разговорная речь». На него все обратили внимание, потому что там была приписка, что в основу книги легли тексты записей телефонных разговоров. Все тут же всполошились, смотрите, из архивов КГБ книга издана. Но позже выяснилось, что телефонные разговоры принадлежали участникам эксперимента, которые согласились на то, чтобы их разговоры записывались. Там была показана не самая красивая русская речь, которая была в 1970-80-е годы, не самая правильная, не самая сленгово-жаргонная, там был показан живой срез современной русской речи того времени.
Вот так же и эта книга. Я подозреваю, что здесь есть некоторый уклон в Зауралье, и он совершенно справедлив. Во-первых, потому что авторы проекта живут там, во-вторых, потому что слишком долго мы в Москве мало обращали внимание на то, что происходит за Уралом. Эта книга наверняка это исправит. Так вот, именно не лучшие стихи 2016 или 2015 года, не самые выдающиеся, хотя то, что я прочел, мне нравится и, судя по всему, нравится вам, а вот именно срез живой русской поэтической речи. И в этом одно из достоинств книги, которую я уже оцениваю не как читатель, а как человек, который пытается дать попытку какого-то осмысления проекта.
И в заключение хочу сказать, что параллельно с этой книгой был запущен интернет проект «Рупор», то есть «Русская Поэтическая Речь», где эти стихи читают различные люди. Честно говоря, я мало посмотрел проект, я видел, что там читает стихи и сам Виталий Олегович Кальпиди, не знаю, кто еще, не знаю, что это за люди, просто не было времени посмотреть, но на You Tube вы можете послушать, как звучат те стихи, которые вошли в это издание.
Иван Толстой: Андрей, я хочу искренне поблагодарить вас за удовольствие рассуждать и, еще больше, слушать на ту тему, которую вы сегодня для программы предложили. Мне очень нравится и сама идея выпуска стихов без имен авторов, потому что ты и себя проверишь, и ты гораздо внимательнее читаешь или слушаешь поэтическое слово, и мне искренне понравились стихи, которые вы прочли для нашей сегодняшней программы.
