24 декабря уходящего года в эфир Радио Свобода вышел последний, завершающий выпуск многолетней джазовой программы, которую бессменно вел из Парижа Дмитрий Савицкий, наш ДС.

Дмитрий Петрович Савицкий родился в Москве в 1944 году. Перебрал по молодости множество специальностей – работал токарем, грузчиком, электрокарщиком, экспедитором, киномехаником. После трех лет армейской службы в Томске-7 поступил в московский Литературный институт, откуда был исключен с 4-го курса за "антисоветскую" прозу. Внештатничал на московском радио.

В середине 70-х мы познакомились с ним. Дело было в Коктебеле, на веранде у Марии Николаевны Изергиной, где за гостеприимным столом собиралась вся приезжая интеллигенция. В тот вечер кто-то принес к Изергиной самиздатскую машинопись почти неизвестного автора "Москва – Петушки". Один-два человека за столом рассмеялись: они уже читали Венедикта Ерофеева или слышали о его поэме. Не помню реакцию Дмитрия Савицкого, но почему-то помню, что принес самиздат именно он. Читали по кругу, вслух. Мне тоже достались страниц пять-шесть. После чтения сидели на веранде за полночь, обсуждая послевкусие.

С того вечера прошло 20 с лишним лет, я жил в Ленинграде, Савицкий эмигрировал. В 1978 году он поселился в Париже и 11 лет сотрудничал с французской прессой, с журналами и газетами: Le Monde de la Musique, Sandwitch, Rock & Folk, Paris-Match, L’écho de Savanes, Liberation, L’autre-journal, Le magazine littéraire, Lettre internationale, Panorama, Geo, Guardian, Les Passages. Во французской периодике появлялись как эссе Дмитрия, так и фоторепортажи. Он писал для русских служб Би-би-си и "Радио Франс Интернасиональ".

Пять книг Савицкого вышли по-французски: "Раздвоенные люди", "Антигид по Москве", "Ниоткуда с любовью", "Вальс для К.", "Тема без вариаций". Для французского читателя он был известен под псевдонимом Димов. Однотомник прозы ДС открыл в перестроечное время в Москве серию "Русское зарубежье", он издавался в Великобритании, Италии, США, Чехии, Греции. Стихи и проза появлялись в журналах "Континент", "Синтаксис" и "Глагол".

В 1988-м Савицкий, когда в Париже мы с ним снова увиделись, стал постоянным автором Радио Свобода. В течение 28 лет он еженедельно вел музыкальную программу, менявшую свое название: "49 с половиной минут джаза", потом просто "49 минут джаза", время иногда сокращалось до 8 минут, но джаз не умирал. В последние годы передача превратилась во "Время джаза" с тем же ведущим – ДС из городка на Сене.

Но музыкой дело не ограничивалось. Дмитрий Петрович – слава Лютеции – был нужен и интересен везде: и в передаче "Поверх барьеров", и в "Континенте Европа", и в "Либерти лайв". Он также вел собственную программу "Парископ", делал воскресные парижские зарисовки "Латинский квартал" и "Карт-бланш".

Почти три десятилетия у микрофона – это срок ветеранский. 25 января писателю и радиожурналисту исполнится 73 года. Сегодня – итоговый радиобенефис. Послушаем Дмитрия Петровича Савицкого в его разнообразии.

Июль 2004 года. Рубрика "Парископ". Ведущий – Сергей Юрьенен.

Сергей Юрьенен: Итак, Париж, макушка лета. Дмитрий Савицкий выдвигает свой парископ (название, кстати, самого многотиражного еженедельника парижских культурных событий...).

Дмитрий Савицкий: Несмотря на то что в конце июля и начале августа создается впечатление, что Париж пуст, брошен муравьиным войском парижан, отдан на разбой туристам, это не так. Он становится тише, на бульварах и авеню меньше машин, но жизнь продолжается. Не только туристы теперь сидят на террасах "Ротонды", "Селекта" и "Липа", но и провинциалы, вернувшиеся домой отпускники и пригородный народ. Культурная жизнь не просто продолжается, она кипит и принимает новые формы.

На Порт де Пантен, на газонах Треугольника прерий проходит летний кинофестиваль на открытом воздухе, фестиваль на пленере, как указано на афишах. С наступлением сумерек зрители приезжают на зеленые лужайки Треугольника прерий с корзинками провизии и пледами. Ночной пикник в компании Жана Габена и Орлетти, Хемфри Боггарта и Лорен Бакал привлекают толпы.

Рядом на пленере проходит летний фестиваль музыки. Но если вас страшит ночная сырость и редкие, но все же существующие у нас комары, к вашим услугам в этом, как многие думают, "мертвом сезоне", держитесь – 66 больших и малых парижских театров, включая карманные. Я не говорю о кафе-театрах, их еще 20, включая кафе-театр "Молоко" на Пигали, где выступает целая бригада комиков и сатириков. Но в театрах серьезных, скажем, на Елисейских, идут два спектакля Агаты Кристи, и уж тут не посмеешься. Вернее, посмеется тот, кто будет это делать последним, перед самым занавесом. Казалось бы, в сезон легкомысленный, в легкомысленной Лютеции и репертуар должен быть воздушно-кисейным. Ан нет. Жан Расин с его "Андромахой" и Мольер со "Скупцом" все еще в ходу. Стефан Цвейг – "Игрок в шахматы" и Антон Павлович Чехов – "Чайка", Кокто с "Антигоной" или Эжен Ионеско с "Лысой певицей", Альберт Камю с "Калигулой" готовы доказать, что в Париже на самом деле нет сезонов и что фестиваль в Авиньоне – это раз в год, а мы – каждую неделю. Один спектакль в театре "Ветри сюр сен" так и называется "А мы не поедем в Авиньон".

Для публики более перегретой и сознательно летней существует кабаре и дине-спектакль, то бишь ужины с представлениями. Я не знаю, кому и что полезет в глотку в "Крейзи хорс", где на сцене всегда топчется с полусотни голых лошадок, но входная цена, видимо, стимулирует аппетит. Открыты практически все кабаре, "Мулен Руж" и "Лидо", и лишь заведение под названием "Душка" сообщает парижанам и гостям столицы, что оно закрыто по случаю каникул, то бишь отпусков, прямо как какая-нибудь сапожная мастерская. Обидно, все же "Душка".

Классическая музыка также на месте, как и положено, там, где попрохладнее, – под сводами церквей. Четвертый европейский фестиваль молодых талантов, фестиваль Шопена и московский хор под управлением Павла Сучкова, который выступает в старинной церкви Сен-Жермен де Пре. Более легкие жанры, от фламинго до цыган Латинской Америки и тайваньского фольклора, включая и такой странный жанр, как "музыка метро". Впрочем, многие из нас знакомы с этой музыкой. Я, помнится, нарвался на каком-то переходе на целый струнный оркестр, наяривавший великого Амадеуса. Но не забудем и фестиваль духовных песнопений, проходящий в Американском соборе на George V. Но вот с оперой похуже – всего лишь четыре оперы. Один Моцарт и целых три Оффенбаха – скромно для Парижа. Сколько угодно джаза, но настоящие джазмены все на юге, на фестивалях. Поп, рок и электронная музыка – все это второго разлива, доступны, но лучше сначала поужинать.

Если вы коллекционер марок, скажу, что наш рынок марок открыт и летом, трижды в неделю на Елисейских полях на раскладных столах. Что еще? Два цирка – Александра Франкони и Дианы Морена Борман, с десяток театров марионеток, куда вы можете отправить жену с детьми, а сами рвануть на аукцион в Друо, где серьезные люди и жарким летом продолжают продавать ковры из Анатолии, Персии, Кавказа, всего лишь 19-го века, мебель самых разных веков, а также украшения для дам. Нет, это вам не по душе? О'кей – бассейны, сауны, бильярдные, теннис, сквош, речные прогулки в любое время суток, выставки живописи и скульптуры.

Если же и это мимо, вам остается только кино. 110 кинотеатров, 8 новых фильмов выходит сегодня. Это фильмы недели: "Атомный круг" – французская кинокомедия с Ванессой Паради, немецкий приключенческий "Гонщик автодорог" Микаэла Кеша, американская комедия Энди Кедефа "Гонясь за свободой", еще одна комедия, израильская, "Здравствуйте, господин Шлеми" Шеми Зарина. Могу добавить тайваньскую комедию "Прощай, столовка "Дракон". Но лучше я вам выдам список кинофестивалей. Главный – Куросавы в латинском квартале, там же фильмы Жана-Люка Годара; фестиваль вестернов, фильмов, получивших "Золотую пальму"; фестиваль Пазолини, Джимми Джармуша, Джона Косовеца, Богарта, Марлона Брандо и Ингмара Бергмана, и Карла Дрейера. Если вам и этого мало, скажу, что у вас в резерве еще около 260 фильмов. Но если вам по душе не подкрашенная и не черно-белая реальность, тогда просто сядьте где-нибудь не на очень знаменитую террасу, закажите розового со льдом и смотрите, как раскручивается пленка жизни. Только не старайтесь понять, комедия ли это, драма или трагедия.

Иван Толстой: Наряду со своим коллегой Семеном Мирским Дмитрий Савицкий был постоянным парижским корреспондентом "Свободы", освещавшим социальные темы. Январь 2001-го, судебная "революция" во Франции. Выпуск "Либерти лайв" ведет Андрей Шарый.

Андрей Шарый: С 1 января во Франции признана презумпция невиновности. Это решение Национальной ассамблеи понравилось далеко не всем.

Дмитрий Савицкий: 15 июня прошлого года Национальная ассамблея Франции, стремясь к гармонизации, а точнее, синхронизации системы правосудия с остальными странами Европейского союза, проголосовала за введение в стране презумпции невиновности. И отныне задержанный гражданин имеет право молчать, имеет право на свидание с адвокатом сразу же после ареста, срок временного задержания ограничен законом, а главное – осужденный имеет право подать апелляцию, обратившись в суд присяжных. Эта судебная революция вызвала волну недовольства как среди адвокатов, так и среди полицейских. Адвокаты, давно жалующиеся на нехватку средств, а главное, на нехватку сотрудников, обязаны теперь заступать на дежурство, их могут разбудить и ночью, чтобы вызвать на свидание с угонщиком машины, пьяным драчуном или же ревнивым мужем. Новый закон все же ограничивает до 30 минут первое, после задержания, свидание с адвокатом. Адвокат не имеет права доступа к делу. Второе свидание разрешено через 20 часов, а третье – если объявлено о продлении срока задержания – через 36 часов. Адвокаты имеют право доступа к задержанному, подозреваемому в террористической деятельности или контрабанде наркотиков, лишь через 72 часа после ареста. Под Закон о презумпции невиновности попадает отныне и сын президента Миттерана Жан-Кристоф, который вышел вчера на свободу, так как его мать набрала нужную сумму залога в пять миллионов франков. И Жан-Кристоф, и Даниель Миттеран упорно называют залог "выкупом". Дело Миттерана разрастается на глазах, и именно в тот самый момент, когда правосудие страны претерпевает сейсмическую встряску радикальных перемен. Дмитрий Савицкий, Радио Свобода, Париж.

Иван Толстой: Историческая панорама. Испытательный полет обновленного "Конкорда". Программа "Либерти лайв". Январь 2001-го.

Диктор: Во Франции состоялся испытательный полет сверхзвукового лайнера "Конкорд" со слегка измененной конструкцией, что позволит избежать катастроф, подобных той, что произошла в минувшем году под Парижем. Репортаж Дмитрия Савицкого.

Дмитрий Савицкий: В среду 25 июля 2000 года, в 16 часов 43 минуты обитатели крошечного поселка Гонесс, что находится в 50 минутах езды от Парижа, поняли, что то, чего они так давно опасались, случилось – небо обрушилось на них ливнем огня и металла. То был рейс "Эр Франс" 4590, знаменитый "Конкорд", вспыхнувший на взлетной полосе и продержавшийся в воздухе лишь несколько минут. Четверо обитателей поселка погибли под обломками, погибли и все пассажиры самолета – сто человек, плюс десять членов экипажа. Конечно, нельзя банализировать смерть людей, самолеты падали и до "Конкорда", но совместное франко-британское детище, сверхзвуковой лайнер, единственный пассажирский самолет, развивающий скорость до 2200 км в час, был символом не только роскоши, но и надежности. Хотя, по неофициальным сведениям, самолет несколько раз все же был близок к катастрофе. Единственной признанной опасностью для "Конкорда", для тех, кто летал на нем слишком часто, а также для пилотов и стюардесс, была солнечная радиация, о чем в свое время писала "Интернешнл Херальд Трибьюн". После аварии пять французских "Конкордов" и шесть британских авиалайнеров были стреножены, загнаны в ангары. Расследование установило, что катастрофа произошла оттого, что у поврежденного посторонним предметом колеса шасси оторвался кусок весом в 4-5 килограммов, который и пробил топливный бак №5. Пятнадцать тонн керосина вылились наружу всего лишь за 88 секунд, а так как реактор находился совсем рядом, топливо вспыхнуло, превратив самолет в летящую бомбу.

Министр транспорта Франции Жан-Клод Гессо объявил, что "Конкорд" снова начнет курсировать между Парижем и Нью-Йорком в этом году. Вчера на военной авиабазе "Истрес", на юге страны, состоялся пробный полет, испытывалось также состояние шасси и топливных баков при наземных пробежках. Пятый топливный бак, ахиллесова пята самолета, защищен отныне от возможных пробоев. Скорее всего, "Конкорд" войдет в эксплуатацию ближе к лету. Вдовам пилотов, по их просьбе, зарезервированы места на первом рейсе. Не могу не добавить, что "Конкорд", что французский, что британский, был и остается самолетом убыточным – он летал и будет, видимо, летать исключительно ради престижа пассажирского транспорта обеих стран.

Иван Толстой: В Париже скончался психоаналитик русского происхождения Владимир Александрович Гранов. Программа "Либерти лайв", февраль 2000-го.

Дмитрий Савицкий: Дед Гранова был известным одесским адвокатом, основателем благотворительной организации "Труд". Отец – приват-доцентом Петербургского политехнического института, адвокатом и экономистом, сотрудничавшим со Временным правительством. Семья была вынуждена вместе с первой волной российской эмиграции покинуть страну и обосноваться во Франции. Гранов окончил в Страсбурге лицей Фюстель де Куланж, поступил на медицинский факультет Лионского университета, но окончить его ему помешала начавшаяся война. В 1943 году он вместе с женой вступил в ряды французского Сопротивления и перешел на нелегальное положение. После войны Гранов вернулся к занятиям на медицинском факультете, и в 1948 году, получив диплом, начал психиатрическую карьеру в клиниках Парижа. В ту же эпоху он начал детальное изучение трудов Фрейда, что навсегда определило его жизненный путь. Он вступил в Парижское психоаналитическое общество и два года спустя, пройдя персональный анализ у Шлюмберже (Шлумбергера), получил официальный статус психоаналитика. Через какое-то время широкое признание в Париже получает ставшая знаменитой "Лакановская тройка", в которую входили Серж Леклер, Франсуа Перье и Владимир Гранов. В 1953 году в Парижском психоаналитическом обществе разразился исторический студенческий бунт с "Лакановской тройкой" во главе. Это привело к расколу Парижского общества и отделению от него вновь созданного Французского психоаналитического общества, руководимого Жаком Лаканом. После выхода в 1955 году статьи "Желание детей – детское желание" Гранов опубликовал в США первую совместную с Лаканом работу о фетишизме, символике воображаемого и реальности. В 1958 году вышла в свет его статья "Ференци – фальшивые проблемы или настоящее недоразумение", ставшая первой презентацией Ференци французской аудитории. В том же году была опубликована его работа, посвященная женской сексуальности, ставшая классикой и многократно переиздававшаяся. В 1964 году постепенно накапливавшиеся теоретические разногласия с прежним единомышленником Жаком Лаканом привели к полному расхождению концепций и, как результат, к новому расколу во Французском психоаналитическом обществе. В результате было создано новое общество, незамедлительно признанное Международной психоаналитической ассоциацией, и Гранову предложили его возглавить. В 1975 году вышел прославивший его двухтомник "Филиации" и "Мысль и женское".

Гранов был человеком универсальным – садовником, коллекционером живописи и старинных автомобилей, знатоком оперы, полиглотом и настоящим энциклопедистом. В последние месяцы, будучи болен, он перечитывал одну и ту же книгу – "Мертвые души" Гоголя. Дмитрий Савицкий, Радио Свобода, Париж.

Иван Толстой: Франция – чемпион Европы. Парижские болельщики глазами Дмитрия Савицкого. Программа "Либерти лайв", июль 2000-го.

Дмитрий Савицкий: Жан-Пьер, хозяин ресторана напротив моего дома, жалуется, что вчера вечером он потерял по крайней мере десять тысяч франков. И не потому, что ставил на Италию, а потому, что все 45 столиков его ресторана были путы. Румынская парочка, обычно наяривающая "Очи черные" каждый вечер на древней по де фер и собирающая приличные чаевые, также осталась без работы. Вечерний Париж, основательно промытый летним ливнем, был удивительно пуст. То ли комендантский час ввели, то ли уже 15 августа настало, когда действительно в городе остаются лишь клошары да туристы. Город, миллионы распахнутых окон, был странно тих, даже ритмизированные стоны и заклинания теле- и радиокомментаторов не были слышны. И лишь когда Дель Веккио на 54-й минуте открывает счет в пользу Италии, по городу прокатывается стон, буквально – стон. И снова – тишина, за которой слышится обвал воплей там, на юго-востоке, на площадях и улочках Милана, Неаполя и Рима. И вот – первый ответный гол. Вильтор выравнивает счет, и город взрывается – хлопают окна, звенит стекло, вопят фальцетом, басом, плачут, хохочут. И наступает новая жуткая тишина. Что теперь? Когда Трезеге забивает свой "золотой гол", в Париже начинается настоящий ураган, сумасшествие, последний лень Помпеи. Я был потрясен тем фактом, что через несколько секунд, не минут, а секунд, после "золотого гола" по Латинскому кварталу уже полетели клаксонящие машины. Ну а дальше был бал – веселее, шумнее и безумнее, чем 14 июля. Елисейские, бульвар Сен-Мишель, площадь перед городской мэрией, мосты через Сену – все было забито народом, сплошной массой хохочущих, обнимающихся людей. И праздник этот гремел по улицам древней Лютеции до самого утра. Не обошлось, конечно, без происшествий – хитрые мальчики били стекла витрин дорогих бутиков на Елисейских полях, тащили, что могли. Несколько полицейских были ранены. Сегодня же, в четыре пополудни, герои появились на площади Согласия – в отеле "Крийон" праздновали их победу.

И последние две детали. Жак Ширак пригласил победителей на ужин в Елисейский дверец 31 августа, и великий Зидан побрил голову "под ноль". Что было бы, если бы Кастро играл в футбол?

Дмитрий Савицкий, Радио Свобода, Париж.

Иван Толстой: О моде на самокаты. Август 2000-го. Программа "Либерти лайв".

Дмитрий Савицкий: Совсем недавно самым модным, самым невероятным способом передвижения по Парижу были роликовые коньки – стар и млад, в наколенниках и перчатках, трясся по "оружию пролетариата", булыжнику Латинского квартала, или скользил по мраморным плитам Трокадеро. Велосипедисты, расплодившиеся в Лютеции после транспортных забастовок 1998 года, заполучили ненавистных конкурентов – молодежь на роликах стала выскакивать на специально для велосипедистов зарезервированные дорожки. Но что уж совсем вызвало зависть обладателей житанов, джайантс и прочих кетлеров, это организованные фантиками роликовых коньков и разрешенные мэрией города массовые пробеги конькобежцев через Париж.

Нынче каждую пятницу, лишь солнце закатится, в 10 вечера, сопровождаемые эскортом полиции, сначала на мотоциклах, потом на роликовых коньках, гигантская толпа роликоманов несется от площади Италии в центр города, потрясая не готовых к подобному зрелищу иностранных туристов, сидящих на террасах левобережных бульваров и до сих пор считающих, что парижский шик – это передвижение в пространстве с помощью двух бутылок "Шабли".

И вот теперь обладатели роликовых кусают губы и морщат лоб – им на смену пришли обладатели самокатов. Самокат стал последним криком в Париже, но не только в Париже. Эпидемия увлечения новейшей разновидностью самоката стартовала в Японии, где теперь выпускаются несколько журналов, целиком посвященных самокатной жизни, то есть самим самокатам, специальным рюкзакам, в которые складные самокаты запихиваются, и прочим аксессуарам – кепкам, бескозыркам, шортам и прочей дорожной музыке, гремящей в ушах в формате МР3 самокатчиков всех возрастов. США также сильно задеты самокатной эпидемией, в Европе – Лондон, Берлин и Париж.

Изобрел современный самокат… Самокат изобретали много раз домашние умельцы. Как сейчас помню, на Самотеке в Москве приспосабливали к деревянной доске гремучие, с заводов унесенные, шарикоподшипники, а французские и немецкие фирмы велосипедов выпускали самокаты на дутиках, диаметром аж в 25 сантиметров. Итак, изобрел современный самокат швейцарец, трудившийся на каком-то алюминиевом заводе. Отныне имя этого миллионера хранится в секрете. Он придумал легкий, три килограмма, складной самокат с выдвигающейся стойкой и тормозом над задним колесом. Стоит такой самокат от ста до ста пятидесяти долларов, и в Париже эти средства передвижения нарасхват. В спортивном магазине с утра раскупаются швейцарские самокаты, но нынче появились более дешевые китайские реплики, что говорит о замечательном динамизме китайских предпринимателей. Существуют и весьма дорогие, шестьсот долларов, самокаты с моторчиком, и знаменитые звезды кино уже сфотографировались на улицах Нью-Йорка и Лос-Анджелеса на этих электросамокатах, развивающих скорость 45 километров в час. Французская же пресса пишет, что самокат с мотором – это абсолютно неинтересно, никакого удовольствия, разве что нос разбить о какое-нибудь дерево. Итак, нынче в Париже экологически чистый транспорт более чем в почете. Впрочем, отношения между велосипедистами, конькобежцами и самокатчиками довольно сложные. Появятся ли в ближайшем будущем одноразовые монгольфьеры или частные подводные лодки на Сене – пока не понятно, но пространство и простор больше не принадлежат двигателю внутреннего сгорания.

Дмитрий Савицкий, Радио Свобода, Париж.

Иван Толстой: В конце 99-го французы решили выбрать песню века. Новогодний выпуск "Либерти лайв".

Дмитрий Савицкий: Странно, но песня эта появилась в Москве сначала в исполнении Тома Джонса. Надрыв, почти что слезы, мольба. Позже, в Париже, я убедился – это и были слезы. Когда высокий, худой, большеротый Жак Брель пел свою Ne me quitte pas, "Не покидай меня", по щекам его лились слезы, он смаргивал их, они продолжали струиться по шее, вороту рубахи. Это было почти невыносимо.

На краю 1999 года французы раздают пальмовые ветви героям столетия. Песня Жака Бреля Ne me quitte pas, "Не покидай меня", стала песней века. Его диски расходились гигантскими тиражами, он выступал по всему миру, начал сниматься в кино. Жак Брель стал неотъемлемой частью европейского и французского культурного пейзажа. Ученик Верхарна, Энсора и Гельдерода, он был настоящим поэтом, и прежде всего поэтом. Можно сказать, что он изобрел бельгийскую песню, сочиняя по-французски с фламандским оттенком и исполняя с уникальным брелевским акцентом. Он был героем, героем-любовником, героем-поэтом, то есть трубадуром, героем жизни. Он сражался со смертельной болезнью, как сражаются с врагами на войне. Чтобы последние и обреченные таять годы и месяцы не прошли даром, он покинул Европу и стал пилотом крошечной линии Южных островов. Что касается самой песни "Не оставляй меня", он проговорился как-то, сказав: "Моя мать знает, что я вложил в эти слова". Так что для нас плачущий и умоляющий Брель предлагает любовнице стать тенью его тени, тенью ее собаки, но для него адресат был раздвоен и неоднозначен. По-русски существует перевод этой песни Немцова. В той степени, в которой поэзию вообще можно переводить, перевод достоин внимания.

Иван Толстой: Сто лет парижскому метро. Октябрь 99-го. Выпуск "Либерти лайв".

Дмитрий Савицкий: Сто лет назад первые отважные парижане спустились под землю не на экскурсию по знаменитым катакомбам города, а в метро. Новейший вид транспорта, после Лондона и Нью-Йорка, достиг, наконец, и Парижа. Билет подземки стоит 15 сантимов. Первая линия метро соединила Ворота Майо на западе столицы с Винсенскими воротами на востоке. Правобережное путешествие длилось полчаса. Дамы и господа в шляпах и котелках чинно сидели на деревянных скамейках, вслушиваясь в усиленный тоннелем грохот колес и шипение пневматических тормозов. Пресса предрекала: затея эта провалится, кроме любопытных никто не захочет путешествовать под землей.

Сегодня парижское метро – самое разветвленное в мире. 14 главных линий, 297 станций и 200 километров рельсов. В день подземка Лютеции перевозит 4,5 миллиона пассажиров. Празднование столетия парижского метро началось на этой неделе с визита премьер-министра Жоспена, который посетил полностью автоматизированную линию метро, но длиться это празднование будет чуть ли не целый год. Я помню, как поразило меня метро в мои первые дни в Париже. Для меня метро было "Площадью Маяковского" с Дейнекой, "Площадью Революции" с винтовками и маузерами, "Новослободской" с ее витражами, а тут – голая правда, чистая функциональность, мир неспрятанных страстей, минимум порядка, грязь и даже мыши. И я парижское метро за отсутствие вранья сразу полюбил.

Московское было продолжением Мавзолея, культа вождей, оно не просто перевозило людей, оно было их подземным храмом. Партийные боги стояли там в нишах или же смотрели на вас с барельефов переходов. Парижское было полно клошаров, ворюг, красоток, продавцов китайских халатов, марокканских пончиков, гашиша и прочей химии, нарядов, полицейских. Здесь были станции, на которых вечером лучше было не сходить, здесь были и такие, на которых больше пахло дорогими духами, чем потом. Оно было переполнено до предела в часы пик и мертво в выходные. Я застал еще спраг – подвид поездов послевоенной эпохи, трясущийся и разболтанный, водившийся на скоростной Линии А. Здесь были чернильно-синие MF-77, уже с претензией на модерн, но вскоре появились ультрасовременные цвета национального флага, а теперь за ними и эти, автоматические, защищенные прозрачными стенами.

Метро для горожан – это прежде всего стиль, созданный Эктором Гуимаром, чугунный ар-нуво входных завитушек и рам, обрамляющих планы линий, и уж, конечно же, кафель, керамика, арочные чугунные перекрытия, кое-где в тоннелях – "Пейте Перно!" – сохранившаяся реклама эпохи. Но метро – и место жизни самых бедных. В холода их пускают ночевать на все эти "Данфер Рошро", "Пале Руаяль" и прочие "Обер". И музыкантов – здесь они зарабатывают на жизнь, играя в вагонах на гитарах, саксофонах, гармошках, скрипках, на чем угодно, кроме пианино. Франсуа Трюффо снял "Последнее метро", Люк Бессон – "Сабвей", Серж Генсбур написал знаменитую Le poinçonneur des Lilas про контролера, который целый день прокалывает дырочки на билетах. Это метро, с его густым бытом, не часть подземно-надземного, ибо часть метро, надземка – не пейзажи для парижанина, а образ жизни. Дирекция метрополитена пытается на свой лад украсить этот подземный быт. На узловых станциях устраиваются выставки, время от времени выступают актеры, играют оркестры, в вагонах вывешиваются цветные дацзыбао со стихами Бодлера, Уитмена, Хаяма. Первые сто лет – лиха беда начало! Париж планирует и дальше расширять сеть линий, стирая постепенно разницу между городом, пригородом и даже близлежащими городами. Дмитрий Савицкий, Радио Свобода, Париж.

Иван Толстой: Русская мафия во Франции. Обзор публикации в газете "Монд". Программа "Либерти лайв", октябрь 99-го.

Дмитрий Савицкий: 17 января этого года на западе Парижа, там, где шикарный район дипломатов, политиков, звезд шоу бизнеса и просто миллионеров оторочен зеленью Булонского леса, в огромном ресторане "Павильон Дофин" бывший король картежной игры, с 1993 года ставший бизнесменом и поселившийся в Лютеции, Алимжан Тохтахунов праздновал день рождения. Две сотни приглашенных прилетели с бывшей родины, из нынешней России. Среди них – международно известный архитектор Зураб Церетели, мать прима-балерины Майи Плисецкой, Иосиф Кобзон… Короче, московский бомонд, если не в полном составе, то почти. Описывая этот великолепный день рождения в одном из самых дорогих районов Парижа, кстати, в двух шагах от Бункера, как здесь называют российское посольство, корреспондент "Монд" разъясняет не знающей французской публике: Иосиф Кобзон, к примеру, это российский Фрэнк Синатра, видимо, во всех смыслах, так как он в течение многих лет водил дружбу со многими "крестными отцами", один из которых, Вячеслав Иваньков, сидит в американской тюрьме.

Но в "Павильоне Дофин" присутствовали не только российские звезды первой величины и бизнесмены нового толка. Здесь были и французские сыщики, специалисты по борьбе с мафией и коррупцией. Они знали многих присутствующих, знали их досье, были в курсе того, что многие занимаются преступными делами. Но, пишет корреспондент "Монд", французские полицейские были бессильны, им не хватало вещественных доказательств, чтобы выдвинуть обвинения, скажем, против присутствовавшего алюминиевого магната Михая Черни, бывшего, кроме прочего, персоной нон-грата во Франции. В 1996 году его имя попало в список тех, кого пограничники должны были заворачивать под тем или иным предлогом в аэропортах, портах и на прочих границах. При отсутствии весомых доказательств против подозреваемых из бывшего СССР французская полиция пользуется нынче этим пассивным и малоэффективным способом отфутболивания нежеланных гостей. Алимжану Тохтахунову 17 января ничего не грозило. "Монд" цитирует, видимо, выдержку из досье, где сказано, что он – исторический мафиози, который использует сегодня для обогащения свои связи. Он был близок к первой жертве сведения счетов мафии в Париже, Сергею Мажарову, убитому в столице 22 ноября 1994 года. В начале месяца, кстати, Алимжану Тохтахунову был задан вопрос ("Монд" не указывает, кем – журналистами или полицейскими) о его принадлежности к мафии. Ответ был типичным: "Мафиози? Я? Все зависит от того, что подразумевается под этим словом. Я покинул Москву в 1989 году, и мне нечего стыдиться". Обзор различных аспектов, связанных с российской мафией во Франции, в "Монде" на этот раз обширен, он касается и методов французской полиции по отбиванию охоты у новых русских этого типа селиться в стране, и дел и делишек, проворачиваемых во Франции, и ситуации с Евробанком, существующим в Париже с 1921 года. Прокуратура Парижа начала расследование 3 сентября этого года дел Евробанка, пишет "Монд", занимающегося торговыми операциями в Северной Европе. Французские следователи, видимо, заинтересованы отношениями между Евробанком и офшорной компанией "ФИМАКО". Но об этом – на следующей неделе.

И, в первую очередь, о замечательном замке на Лазурном берегу, в Антибе. Жемчужина эта называется Ля Гаруп, и принадлежала она недавно вдове французского миллиардера, бизнесмена и финансиста Франсиса Буига. Нынче этот замок и находящееся рядом поместье, проведенные через серию сделок и проданные за 55 миллионов франков – шато, и 90 миллионов – поместье, принимают гостей хозяина, пишет "Монд", Бориса Березовского. Среди гостей замка – видные представители российской элиты. "Монд" называет четыре имени: Татьяна Дьяченко, Валентин Юмашев, Лев Черный, Роман Абрамович. Продолжение неизбежно следует. Дмитрий Савицкий для Радио Свобода, Париж.

Иван Толстой: Конкурс поцелуев в Париже. Программа "Либерти лайв", ноябрь 2000-го.

Дмитрий Савицкий: Франция, быть может, в большей степени, чем Греция или Египет, страна мифов, причем мифов повседневности. Один из этих мифов – легкость и элегантность любовных отношений. На самом деле темперамент французов вряд ли превосходит темперамент таких соседей, как итальянцы или испанцы. Просто-напросто во Франции со времен Революции – иное отношение к табу, власть церкви заметно слабее. Да и в целом французский миф скорее парижский, Париж тащит на себе этот воз легенд, артистической жизни, невероятной легкости бытия, бесконечных поцелуев на деревянном мосту Искусств. Добавлю, что в повозку этих легенд запряжены не местные Пегасы, а жившие в городе писатели, от Лакло и Сада до Миллера, Ремарка и Хемингуэя. Но что правда, то правда, целующихся в Париже видишь на каждом шагу. Начать с того, что простой дружеский поцелуй при встрече или прощании так же распространен, как и рукопожатие. Французы, встречаясь и расставаясь, целуются в щеку два или четыре (зависит от региона) раза. От такой банализации сближения до поцелуя более страстного – расстояние в несколько сантиметров. Скажем так, французы не стыдятся своей страсти, не прячутся, не ищут укромных безлюдных аллей. Это нация людей, которая привыкла утолять свой аппетит тут же. Отсюда такое количество забегаловок и гостиниц в городах.

Но пора сказать несколько слов и о знаменитой фотографии "Поцелуй у городской мэрии". Роберу Дуано было 38 лет, когда он сделал этот снимок. Построен он классически: спина зрителя, человека, сидящего за столиком уличного кафе, семь прохожих, два автомобиля, здание городской мэрии и серый промозглый парижский денек. Молодая парочка, остановившаяся напротив столика кафе, целуется практически на ходу. Он похож на Жерара Филипа – растрепанные волосы, шарф, заткнутый под пиджак, одной рукой обнимает подругу, в другой – сигарета. Она, мы видим ее в профиль, хороша собой, но, прежде всего, хороша позой, движением – она тянется к своему Жерару, и рука ее делает бессильный жест. В этой податливости – сила страсти. Но напряжение создает не только сама парочка, но и окаменевшая спина того, кто смотрит на целующихся. Это конфликт одинокого парижанина и влюбленных. Кафе этого давно нет, а на этом месте в Париже нынче не поцелуешься – собьют с ног. Толпа здесь, возле универсального магазина "Базар Отель де Виль" бешеная и провинциальная. Нет ни этих машин 50-го года, ни шляп и беретов, разве что погода все та же – теплый парижский туман с моросейкой.

Робер Дуано, которого французы называют "фотографом века", снимал рабочие окраины, рынки, бордели, завсегдатаев в кафе, детей и друзей – Фернана Леже, Пикассо, Джакометти. Говорят, что "Поцелуй у городской мэрии" – инсценировка, говорят, что состарившаяся парочка хотела бы получить авторские за снимок, разошедшийся миллионным тиражом. У Дуано были десятки удачных фотографий целующихся – возле Сената, на набережной, возле церкви Святой Магдалины, у входа в метро, на переходе через площадь. Они говорят о том, что порыв страсти легален, что его нельзя перенести на час позже, они говорят о спонтанности парижан.

И последнее. Французы, действительно, либо одержимы поцелуями, либо умеют замечательно их коммерциализировать. Примером тому, кстати, эта операция "Пари Матча". Есть поддельные банкноты с целующимися, а на интернете я нашел целый сайт поцелуев – исторический, культурный и социальный аспект этого замечательного явления, а также конкурс фотографий. Так что "Пари Матч" идет по чьим-то следам, если не сказать целого народа, то, по крайней мере, целого города.

​Иван Толстой: В 90-е годы праздник молодого вина Божоле еще не стал для российских слушателей столь привычным, как сегодня. Дмитрий Савицкий рассказывал. "Либерти лайв", ноябрь 99-го.

Дмитрий Савицкий: Каждый год 15 ноября проселочные дороги возле Макона или Вильфранша забиты бесконечными колоннами грузовиков. Заезжий турист может подумать, что тут проходят военные маневры. На самом деле грузовики и трейлеры ждут официального разрешения начать грузить ящики с самым популярным в мире вином – Божоле Примёр или Божоле Нуво, как его называют нынче. Божоле – единственное в мире вино, разговор не идет о многочисленных жидкостях, носящих это название, попадающее на рынок в детском возрасте. От сбора винограда в сентябре, ферментации, процеживания, фильтрования, разлива по бутылкам, наклейки этикеток, упаковки в картонные коробки и погрузки в трейлеры проходит всего от четырех до шести недель. Божоле приносят в жертву свежему вкусу, ему не дают набрать сил, как другим винам, развить вкус, благородно состариться. Божоле, иными словами, нимфетка, Лолита, которая, дотянув до 18 лет, вызывает у Гумберта Гумберта лишь отвращение. Что правда – разлитое в бутылки Божоле не стареет, не меняется к лучшему, бывшее Божоле Примёр по весне – вино клошаров, не набравших на бордо.

Традиция пить молодое вино, отдающее, в зависимости от года, то грецким орехом, то лепестками розы, то персиками, родилась в ранних 50-х. В те времена Божоле не знало, что такое бутылка, вино продавали оптом, в бочках, и только в самые дешевые рестораны и бистро Лиона и Парижа, на стол оно попадало в карафах, кувшинчиках. Русский историк вин, живший во Франции, владелец одного из виноградников Марго Алексей Лишин, заметил как-то, что феномен Божоле родился из какого-то вывернутого наизнанку снобизма – вдруг стало модно пить молодое, дешевое, осеннее вино рабочих забегаловок. В Божоле Примёр нашли необыкновенный вкус, и 15 ноября стало традиционной датой когда в Маконе или Вильфранше виноделы и поставщики решали, обладает ли молодое вино всеми необходимыми качествами для того, чтобы называться Примёр. Независимый комитет специалистов проводил химический анализ – если Божоле было не крепче 13 градусов, если сахара в нем было не больше 2 граммов на литр, а кислотность не превышала 5 граммов, Божоле отправляли на рынок. Во Франции в полночь, в 3-й четверг ноября, во многих городах традиционно выкатывают на улицы под промозглую моросейку бочки Божоле. Как и положено, первое Божоле всегда бесплатное.

​Иван Толстой: И в завершение программы – рубрика Дмитрия Савицкого, выходившая в эфир всего лишь один год и называвшаяся "Карт бланш". Наш ДС садился верхом на свой велосипед и отправлялся куда-нибудь на прогулку, по парижским бульварам и набережным. В мае 2006 года одна из таких велопрогулок была посвящена легендарным американцам в Париже.

Дмитрий Савицкий: Американцы в Париже. Такова, пожалуй, сегодняшняя тема "Карт бланш". В 1901 году Париж посетила семья пресвитерианского пастора Бича. Дочь его, Сильвия, влюбилась в Лютецию и позже вернулась во Францию, сначала как сестра милосердия, в конце Первой мировой войны, а затем уже в роли студентки, решившей изучить французскую литературу. Судьба свела Сильвию Бич с хозяйкой книжного магазина "Дом друзей книги" Ариен Монье. Знакомство это превратилось в 20-летнюю любовь между женщинами, а побочным эффектом стало появление второго книжного магазина на улице Одеон "Шекспир энд Компани". На юге улица упиралась в Театр Одеон, на севере – в знаменитый перекресток Сен-Жерменского бульвара. Рядом были Люксембургский сад, Сорбонна, Латинский квартал, до Сены было пять минут хода, до бульвара Монпарнас – пятнадцать. У Сильвии Бич можно было купить последние книжные новинки из Лондона и Нью-Йорка или же просто одолжить книгу на почитать. Она также соглашалась, чтобы на ее адрес – 12, улица Одеон – приходили письма "до востребования". Эта книжная лавка стала центром культурной жизни американской диаспоры в Париже, здесь устраивались встречи писателей, здесь же в итоге, Сильвия Бич предложила Джеймс Джойсу издать его шедевр "Улисс".

В начале Второй мировой войны Сильвия Бич была арестована, а позже ей пришлось бежать из Франции. Хемингуэй в конце войны, после того как он символически освободил свой любимый отель "Риц", освободил "Шекспир энд Компани", но на самом деле книжная лавка, бывший клуб довоенной американской диаспоры, перестал существовать. И бутик, в котором спущены шторы, в данный момент сдается или продается.

В 1924 году американский писатель Роберт Мак Элман подсчитал, что в Париже на Монпарнасе проживает приблизительно 250 американцев. Среди них были художники, студенты и люди просто богатые, рантье, которым гигантская покупательная способность доллара, по сравнению с франком, не то что в нынешние времена, позволяла жить не просто роскошно, а сказочно. Монпарнас американцы называли просто-напросто картье, кварталом. Двумя американскими штаб-квартирами "квартала", были с тех пор ставшие знаменитыми брассери бульвара Монпарнас – "Дом" и "Ротонда". Что в "Доме", что в "Ротонде" потребление кентуккского бурбона напрочь вытеснило модный напиток 20-х годов – русскую водку. Стоит добавить, что диаспора эта в немалой степени состояла из американцев, сбежавших из страны "сухого закона". За богатыми искателями приключений потянулись из Штатов врачи, банкиры, адвокаты, агенты по недвижимости, короче, обслуживающий персонал диаспоры. Художники и писатели снимали дешевые мастерские, а миллионеры, вроде композитора-песенника Кола Портера, владели несколькими особняками. Жить было на что.

Кроме "Шекспир энд и Компани" вторым недалеким интеллектуальным центром для американцев была квартира писательницы и собирательницы картин Гертруды Стайн на улице Флорюс. Мне довелось в ней побывать в 80-х годах – мой издатель превратил ее в свое бюро. В этой квартирке, она, в общем-то, небольшая, где на стенах висели картины Пикассо, Матисса, Гогена и Ренуара, госпожа Стайн давала уроки молодому Хемингуэю. Ее брат Леон, также коллекционер живописи, определял так американскую диаспору: "Эти ребята жили на Монпарнасе годами, не будучи в курсе того, что происходит на Монмартре". В те времена еще не было прямой, четвертой линии метро, и Гийом Аполлинер был почтальоном новостей. Монмартр – Монпарнас был его любимой прогулкой.

Гертруда Стайн довольно быстро обнаружила книжную лавку Сильвии Бич и, будучи и богатой, и щедрой, вложила немало денег в библиотеку "Шекспир энд Компани". Эзра Паунд перебрался из Лондона на Монпарнас, и Стайн ввела его в круг друзей Сильвии Бич. За Паундом появился Джеймс Джойс, Малькольм Коллей, Хемингуэй, Шервуд Андерсон и Торнтон Уайлдер. В забегаловках на Монпарнасе можно было встретить Дос Пассоса, Фолкнера, Джорджа Гершвина.

Конечно, любимчиком всего Монпарнаса был Хемингуэй. Он появился в Париже в 1921 году с женой Хэдли и поселился в квартирке на улице Кардинала Лемуана. Позже он перебрался на рю Нотр-Дам-дэ-Шан, где уже жили Эзра Паунд и Скотт Фитцджеральд. Он брал книги в библиотеке Сильвии Бич, туда же приходили для него и письма. Хемингуэй, как и его коллеги, зарабатывал на жизнь фрилансером для спортивного отдела газеты "Торонто стар". Он был влюблен в бокс и велогонки и часто появлялся на Монпарнасе на гоночном велосипеде. Он устраивал любительские боксерские матчи и выгуливал хмель попоек на кортах Люксембургского сада. Играл он со Скоттом Фитцджеральдом.

Я приближаюсь к теннисным кортам, которые в его времена были грунтовыми, нынче они, естественно, корты быстрого отскока. Хемингуэю часто было просто-напросто нечем платить за аренду кортов, и платил Скотт Фитцджеральд. Став знаменитым, Хемингуэй снял чудеснейший особняк через дорогу от меня, с другой стороны от кортов, напротив западного выхода из Люксембургского сада. Последним появился на Монпарнасе, уже в 1931 году, с десятью долларами в кармане Генри Миллер. Он, пожалуй, был единственным американцем, изучившим и Монпарнас, и Монмартр. О чем – в его "Тропике Рака".

Английский язык продолжает звучать на бульваре Монпарнас, но времена, когда художники и писатели собирались на бульваре Монпарнас в дешевых забегаловках, кончились, хозяева этих знаменитых баров, кафе и брассери в основном делают деньги на легенде. На этом я и заканчиваю нашу сегодняшнюю "Карт бланш", проезжая мимо углового брассери "Клозери де Лила", куда приходил Хемингуэй писать статьи для "Торонто стар", – дома работать ему мешал шум лесопилки.

Иван Толстой: И на этом мы заканчиваем выпуск "Поверх барьеров", посвященный сегодня итогам почти тридцатилетней работы у нашего микрофона писателя и журналиста Дмитрия Савицкого, нашего ДС. 24 декабря уходящего года в эфир вышел последний, завершающий выпуск многолетней джазовой программы, которую наш коллега бессменно вел из Парижа. Мы желаем Дмитрию Петровичу крепкого здоровья и поздравляем с приближающимся 73-летием.