Архивный проект "Радио Свобода на этой неделе 20 лет назад". Самое интересное и значительное из эфира Радио Свобода двадцатилетней давности. Незавершенная история. Еще живые надежды. Могла ли Россия пойти другим путем?

В рождественской передаче участвуют: Дональд Досси – фольклорист, Александр Генис – писатель, Рая Вайль, Ян Рунов, Юрий Жигалкин – журналисты. Ведущая Марина Ефимова. Звучит рождественская музыка. Впервые в эфире 26 декабря 1996 года.

Марина Ефимова: В рождественские дни в каждом американском городе, даже самом маленьком, где-нибудь в уютном сквере, подальше от шумных улиц, лежит в яслях младенец Иисус, окруженный коленопреклоненными пастухами, царями и волхвами. Эти трогательные декорации здесь называют "крэш", в буквальном переводе – ясли. Они бывают деревянные или пластмассовые – в зависимости от бюджета городка. С наступлением темноты "крэш" освещаются, словно Вифлеемской звездой, спрятанными в ветвях фонариками. Никто не нарушает покоя и тишины этих благостных сцен. Настоящий праздник Рождества бушует в других местах – на улицах, у театров, ресторанов, у магазинов, естественно – и тут царит веселый, щедрый и лукавый Санта-Клаус. Санта-Клаус с его знаменитым кличем "хо-хо-хо" – самый веселый и добродушный персонаж рождественских праздников. Впрочем, таким он был не всегда. Вот что рассказал нашему корреспонденту Рае Вайль о преображениях Санта-Клауса фольклорист Дональд Досси.

Рая Вайль: Доктор Досси, почему Санта-Клаусы входят в дом не через дверь, а опускаются через дымовую трубу?

Дональд Досси: Потому что Санта-Клаус – подражатель. Этот обычай он заимствовал у языческой богини, появлявшейся из дыма костров. Это было 2,5 тысячи лет назад.

Рая Вайль: А каким транспортом пользовался Санта-Клаус поначалу?

Дональд Досси: Сначала это был осел. Ведь прообразом Санта-Клауса был архиепископ средиземноморского города Миры Николай, а в тех местах осел всегда был главным средством передвижения. Позже его изображали и в карете, запряженной лошадьми, и в санях. И только когда Святой Николас основал свою резиденцию у Северного Полюса, в Лапландии, он стал передвигаться на оленях. И с тех пор в его упряжке ходит длиннорогий олень Рудольф, оленята Танцор, Прыгун и Резвун.

Рая Вайль: Всегда ли Санта-Клаус, он же – Святой Николай, или, как произносят американцы, Николас, был таким жизнерадостным маленьким толстяком в красном костюме и красной шапке?

Дональд Досси: Нет, поначалу Святой Николас был маленьким худым человеком с постоянно недовольным, даже злым выражением лица. Он носил с собой палку. Обнаружив плохих детей, он с удовольствием бил их палкой. Его боялись рассердить. Зато хорошим детям он дарил золотые монетки, пряча их в самые неожиданные места.

В Америке первым преобразил Святого Николаса Вашингтон Ирвинг в своей "Истории города Нью-Йорка". Он написал этого любимого святого голландских колонистов, имя которого по-голландски звучало Синтерклаас, жизнерадостным и добродушным толстяком, похожим на бюргера. А через несколько лет Клемент Моор написал для своей маленькой дочки поэму "Визит Святого Николаса". Это поэма сразу стала такой популярной, что каждый американец помнит ее начало:

В Рождественскую ночь в доме все замирает,
Даже мышь не скребется.
И над камином аккуратно развешены носки, в надежде,
Что их заметит Святой Николас.

Так, благодаря Моору и Вашингтону Ирвингу, появился новый образ Санта-Клауса – веселого и доброго, который любит всех детей без исключения.

Марина Ефимова: Правда, авторы песенки 1930-х годов в этом еще сомневались: "Не хнычь, не капризничай, не ври, – поется в ней. – В эти дни лучше всего вести себя безукоризненно – к городу подходит Санта-Клаус".

Если верить "Истории Нью-Йорка", написанной американским писателем Вашингтоном Ирвингом, а верить ему хочется, потому что этот автор описывает историю и легенды Америки необычайно увлекательно, то красочное празднование Рождества и Нового Года в том виде, в каком это происходит сейчас, началось в Америке в первой половине 17-го века.

Диктор: "В рождественские и предновогодние дни в городе и окрестностях звонили в колокола, а в последний вечер уходящего года палили из ружей. Во всех домах, даже самых бедных, детские носки, размещённые у очагов в канун Дня Святого Николаса, лопались от подарков. В эти дни словно прорывало плотину, и скромный ручеек бюргерства и щедрости превращался в потоп. Весь город и окрестности были буквально залиты шерри-бренди и подогретым пряным сидром. Многие предусмотрительные бродяги напивались, исключительно из экономии, на целый год вперед. По указу губернатора каждому, кто покупал дюжину булок, в покупку подкладывалась 13-я. Во всех поселках пели рождественские песни, а в новогоднюю ночь устраивали танцы под скрипку и, если своей скрипки в поселке не было, то губернатор посылал им из города казенную".

Марина Ефимова: Давайте вспомним и другие обычаи рождественских праздников. У микрофона – фольклорист Дональд Досси и наш корреспондент Рая Вайль.

Рая Вайль: Доктор Досси, скажите, когда и почему к празднику стали украшать елку?

Дональд Досси: Самые ранние упоминания об украшении деревьев в конце декабря встречаются в истории Греции и Рима. У друидов, жрецов древних кельтов Ирландии и Шотландии, было принято украшать тую яблоками, свечами, пряниками, коржами, но только в 16-м веке возник обычай украшать к Рождеству елку.

По легенде, случилось это следующим образом: как-то накануне Рождества протестантский реформатор Мартин Лютер возвращался домой очень поздно, была прелестная ночь, и вдруг он увидел маленькую елку, покрытую блестящими под лунным светом снежинками. Это зрелище его так очаровало, что дома он попытался воссоздать прелесть увиденного для своих детей.

Рая Вайль: А что символизировали первые елочные украшения?

Дональд Досси: Красные и золотые шары заменили сегодня яблоки, которые наши предки, римляне и викинги, считали священным фруктом, сохраняющим молодость. Разноцветные лампочки пришли на смену свечам, но и лампочки, и свечи символизируют большие костры, которые в древности в это время года жгли, чтобы отогнать злых Духов Тьмы. Любопытна легенда о появлении серебряного дождя. Так случилось, что на Рождественскую елку пригласили всех животных, кроме пауков, о них просто забыли. Пауки почувствовали себя несправедливо обойденными, надулись и, в знак протеста, стали всех обижать. Тогда их тоже позвали на елку. Когда пауки увидели, как она красива и нарядна, они так обрадовались, что от восторга стали бегать по ее веткам, оставляя за собой серебряную паутину.

Рая Вайль: Откуда возник обычай в Рождественскую ночь вешать над камином чулок для подарков?

Дональд Досси: Святой Николас, который, как известно, отличался щедростью, как-то решил помочь бедному человеку, у которого было три дочери на выданье. Святой Николас каждую ночь пробирался в спальню одной из девушек и оставлял под ее кроватью мешочек с золотом. А на третью ночь, когда он хотел положить свой дар под кровать третей сестры, Святой Николас споткнулся, золотые монеты взлетели в воздух и упали прямо в носки, которые девушка повесила сушиться над очагом. С тех пор мы и вывешиваем носок у камина в надежде, что Святой Николас снова наполнит его золотом.

Марина Ефимова: Старинная песенка "12 дней Рождества" состоит их 12 куплетов, и в каждом описывается очередной подарок возлюбленного, который он делает каждый день Рождества – гуси, куры, коровы, в общем, ничего заслуживающего внимания, кроме одного подарка, сделанного на 12-й день – золотого колечка. Я боюсь, как бы мы не впали в ошибку и за прелестными обычаями Рождества не забыли о его духе. А поскольку такая забывчивость свойственна многим, то в Америке постепенно сформировался традиционный набор напоминаний. Одно их них – фильм режиссера Фрэнка Капра "Жизнь чудесна". Второразрядный ангел по имени Кларенс пытается спасти впавшего в отчаяние банкрота Джорджа Бейли (Джимми Стюарта), который горько жалуется на свою жизнь. И Кларенс показывает Джорджу, как по-другому могла сложиться его жизнь. Его перестают узнавать друзья, мать, несчастная и опустившаяся, не пускает его в дом и называет самозванцем, потому что ее сын умер в детстве, а прелестная жена Джорджа (актриса Донна Рид) превратилась в синий чулок – служит в библиотеке и боится мужчин как огня. И тут собственная, не очень удачная жизнь, представляется Джорджу Бейли настоящим счастьем, и он с восторгом принимает ее назад с помощью получившего повышение ангела Кларенса. Этот фильм – классическая уже иллюстрация к старой английской поговорке "Пересчитывай в душе не то, чего у тебя нет, а то, что тебе дано". Ничего удивительного, что фильм этот родился во время войны, тогда же, когда и песня Бинго Кросби "Я вернусь к Рождеству".

Я вернусь к Рождеству,
Можешь на меня рассчитывать.
Пожалуйста, приготовь снег
и остролист: и подарки под елкой.
Я вернусь, пусть только в мечтах…

Другое произведение, которое в рождественские дни делит с фильмом первое и второе место по популярности – сказка Диккенса "Рождественская песнь в прозе". По ней поставлено по крайней мере полдюжины фильмов, столько же спектаклей и мюзикл. В канун Рождества черствого дельца Скруджа посетили видения, переменившие всю его жизнь: дух его покойного партнера по бизнесу, дух прошлого, не забывающий те грехи, которые мы забываем сами, щедрый дух пиров и праздников, и, наконец, страшный дух, знающий все, что может случиться в будущем. В этой диккенсовской сказке идею рождественских праздников формулирует в самом начале непутевый и нищий племянник Скруджа, пришедший в нетопленную из экономии контору поздравить дядюшку с праздником и пожелать веселого Рождества:

Диктор:

– Веселое Рождество? – раздраженно переспросил Скрудж. – Что такое Рождество для таких, как ты? Пора платить по счетам, подводить годовой баланс, а у тебя из месяца в месяц никаких прибылей, одни убытки. Веселое Рождество! Много тебе проку от этого Рождества?

– Мало ли есть на свете хороших вещей, от которых мне не было проку,– отвечал племянник. – Вот хотя бы и Рождество. Но все равно это единственные дни во всем календаре, когда люди, словно по молчаливому согласию, раскрывают друг другу сердца и видят в своих ближних, даже в неимущих и обездоленных, не какие-то существа другой породы, которым подобает ходить другими путями, а таких же людей, как они сами, бредущих одной с ними дорогой к могиле. А посему, дядюшка, хотя в эти дни у меня еще ни разу не прибавилось в кармане ни гроша, да здравствует Рождество!

Клерк в своем закутке невольно захлопал в ладоши, но тут же, осознав все неприличие такого поведения, бросился мешать кочергой угли в камине, и погасил последнюю худосочную искру.

Марина Ефимова: Почему именно диккенсовская сказка стала столь популярной в Америке? Вот что думает по этому поводу наш коллега Александр Генис.

Александр Генис: У американского Рождества два лика. Одним заведует дух милосердия. В праздники он служит в Армии спасения. Другой – дух коммерции. Не зря же в декабре магазины работают круглые сутки. Но самое интересное, что этих непримиримых соперников можно объединить в одном образе. Я, конечно, имею в виду мистера Эбенезера Скруджа. Он родился в Лондоне, в 1843 году, на страницах повести Чарльза Диккенса "Рождественская песнь в прозе". Скрудж – бесчувственный скряга, сухарь, бессердечный делец, который ценит в жизни только конторские книги. Естественно, что Скруджу не по пути с Рождеством. С его точки зрения это лишь повод побездельничать. Но тут Диккенс напускает на своего отвратительного героя сонм видений, которые запугивают Скруджа и будят в нем совесть. Скрудж не столько жаден, сколько расчетлив, это воплощённая деловая мораль, живое олицетворение тех протестантских доблестей, которые помогли ему разбогатеть, но помешали насладиться нажитым богатством. Трагедия Скруджа в том, что он забыл о Рождестве. Но Скрудж не лишен своеобразного обаяния, он – доведенная до крайности фигура английского джентльмена, которому чуждо сострадание, ибо он не испытывает его и по отношению к самому себе.

То, чем он владеет, и чем он не хочет ни с кем делиться, создано тяжким трудом. Не решился Диккенс отказать своему герою и в чувстве юмора. Черствое, скупое, эксцентрическое английское остроумие уже заранее примиряет читателя со Скруджем, сохраняющим присутствие духа даже в присутствии духов. Так Диккенс тонко подготавливает своего героя к преображению. Плохой Скрудж превращается в хорошего, и тут начинается самое важное. Если русский персонаж начинал новую жизнь с того, что отказывался от старой, Скрудж купил своему клерку индейку, прибавил ему жалованье и пришел к племяннику на праздничный обед, что можно расценивать как экономию. Оказывается, беда Скружда была в том, что он заботился только о своих делах. Стоит убрать это "только", как все становится на место. Мораль, которую Америка не устает извлекать из этой нравоучительной истории, такова: как бы ни был жесток мир, с ним можно примириться, если у каждого правила есть исключение. Главное из них, конечно – Рождество.

Марина Ефимова: В начале сказки Диккенса Скрудж злобно захлопывает дверь перед носом уличного мальчишки, который в надежде на скромное вознаграждение только-только начал петь ему старинную рождественскую песенку "Да не оставит вас Господь, веселые джентльмены". Я думаю, что в отличие от Скруджа, нам всем она доставит удовольствие.

Давайте закончим нашу передачу там, где мы ее начали – в уютном сквере маленького американского городка перед какой-нибудь церковью, где тихо лежит в яслях, устланных соломой, младенец Иисус. И, стоя там, вспомним еще одно произведение искусства, написанное в рождественские дни в Америке, но русским поэтом:

Младенец, Мария, Иосиф, цари,
скотина, верблюды, их поводыри,
в овчине до пят пастухи-исполины
– все стало набором игрушек из глины.

В усыпанном блестками ватном снегу
пылает костер. И потрогать фольгу
звезды пальцем хочется; собственно, всеми
пятью – как младенцу тогда в Вифлееме.

Тогда в Вифлееме все было крупней.
Но глине приятно с фольгою над ней
и ватой, разбросанной тут как попало,
играть роль того, что из виду пропало.

Теперь ты огромней, чем все они. Ты
теперь с недоступной для них высоты
– полночным прохожим в окошко конурки -
из космоса смотришь на эти фигурки.

Там жизнь продолжается, так как века
одних уменьшают в объеме, пока
другие растут – как случилось с тобою.
Там бьются фигурки со снежной крупою,

и самая меньшая пробует грудь.
И тянет зажмуриться, либо – шагнуть
в другую галактику, в гулкой пустыне
которой светил – как песку в Палестине.

(Иосиф Бродский, 1991)