25 ноября 1956 г. на даче в Переделкине умер Александр Довженко, советский и украинский кинорежиссер, писатель, кинодраматург.

В энциклопедии «Британника» об Александре Довженко, среди прочего, сказано: «В его фильмах эмоции и мистический символизм преобладали над повествовательным элементом». Еще сказано (это о фильме «Земля»): «Осужден как контрреволюционный. В духе изысканного визуального символизма изображает почти мистическую близость украинского крестьянина к почве». Американская энциклопедия утверждает, что Довженко после критики «Земли» стал более покладистым по отношению к властям. Устные воспоминания об Александре Довженко и его жене, народной артистке СССР,лауреате Сталинской премии Юлии Солнцевой записала Ирина Колесникова:

​— Говорят, за великим мужчиной стоит великая женщина. Эти слова можно было бы отнести на счет, пожалуй, самой красивой кинематографической пары советской эпохи Довженко и Солнцевой. Юлия Ипполитовна Солнцева отчаянно боролась за Александра Петровича Довженко и его творчество. Звезда немого кино, она сыграла Аэлиту, Зину, больше известную как «Папиросница от Моссельпрома», дочь Опанаса в фильме Довженко «Земля», а следующую роль она будет играть всю жизнь. Наша тема: трагедия Довженко и тайна Солнцевой.

Елена Георгиевна Эмма (в середине 50-х работала на Мосфильме художником по гриму):

—Я просто обязана чувствовать и знать, из каких частей состоит лицо: кто-то восточный, кто-то северный, по цвету глаз, по волосам. У меня впечатление осталось, что и Тамара Макарова тоже южанка, из выходцев из Греции. Мне показалось, что Юлия Ипполитовна тоже имеет структуру античную, расцветка её лица темная, очень четкие черты, глубокие глаза, оформление волосяное четкое, все это у нее породистое, сконцентрированное, немножко мужественное, то есть какие-то воины были в ее роду, сильные люди в роду были. Может быть, и характер получил такие черты: жесткие, не женственные. Довженко мне казался более мягким. Он был, по-моему, подкаблучник.

Кинорежиссер Александр Игоревич Муратов (учился во ВГИКе в мастерской Сергея Аполлинариевича Герасимова):

—Довженко читал, когда он еще не вел курс свой, как другие великие, читал общую лекцию о режиссуре. И вот я на одной из этих лекций довженковских задал вопрос по-украински. Он спросил, кто я такой. Ему, по-видимому, сказали. Когда у нас началась практика, распределяли по картинам, то на меня пришла с Мосфильма заявка на картину «Поэма о море». В группе, кстати, я был единственный человек, кроме Довженко, который владел украинским языком. Это был подготовительный период, совершенно бесконечный. Естественно, тогда Кира Георгиевна (Муратова) пошла тоже со мной. Сергей Герасимов сначала обиделся, когда узнал, что только мы не идем к нему на «Тихий Дон», весь курс там работал, но узнав, что это Довженко, сказал «да». Его все очень любили, Александра Петровича, хотя он был человеком резким, едким, мог нелицеприятно сказать в глаза что угодно, но он не был злопыхатель.

— По его письмам, сценариям, его высказываниям можно составить портрет человека героического склада. Вообще у него всё вселенского размаха. Скажите, а в жизни у него были какие-то слабости?

—Конечно. Его жизнь научила быть очень осторожным, потому что он позволял себе до войны и даже после войны говорить то, что другим не было позволено. Его никогда не репрессировали, никогда не преследовали откровенно. У меня такое впечатление сложилось, что его прикрывал Сталин. Сталин к нему хорошо относился, он ему доверял. При всем том, что он ему закрыл «Украину в огне», лично закрыл. Был целый ряд таких людей, это относилось и к Борису Леонидовичу Пастернаку, и к Михаилу Булгакову. Тогда, когда жизнь художника висела на волоске, это было божьим даром. Слом произошел в 1944 году, когда его сценарий «Украина в огне» прошел жуткое, жесткое чистилище на политбюро.

Сергей Васильевич Трымбач (киновед):

—Сценарий был осужден как националистический, антисоветский, Довженко был смещен со всех постов: худрука Киевской студии, члена Сталинского комитета по премиям и так далее. Но тем не менее он через два года снимает уже «Мичурина», ещё через два-три года снимает «Прощай, Америка», которую закрывают, правда. В 50-е он только пишет, понятно, потому что ставить ему не позволялось, из-под его пера выходят вещи высочайшего класса, в первую очередь «Зачарованная Десна».

—Которую сняла Солнцева.

—Тут роль Солнцевой с одной стороны вроде бы понятная, ее стремление осуществить замыслы близкого человека. Но это все равно, что сценарий Феллини кто-то другой поставит. Поэтому это никакой не Довженко в сущности, это человек, который не чувствует материал. Хотя была загадка, кстати. Довженко где-то сам об этом пишет, что он после войны ни разу не приехал в село Сосницы, на родину. Солнцева говорит, что не раз подбивала его на это, надо ж съездить, но он всегда находил какие-то поводы не ехать. Тот мир, который он любил, который снял вместе с оператором Даниилом Дымуцким в «Земле», этот рай, гармония космическая, хлеборобский космос, с ним Довженко потерял связь, почему-то он боялся туда приезжать. Хотя с другой стороны, он же просил его похоронить в Киеве, он хотел работать в Киеве, ему это не позволялось. Мне рассказывал покойный писатель Олесь Гончар, который с ним был в хороших дружеских отношениях, что после смерти Сталина, то есть где-то в 1954 году, он встретил Довженко в Москве и тот сказал, что вот иду «до Микиты» на разговор, буду проситься на Украину. Потом я его через день-два встретил и спросил: «Ну как?». Он сказал: «Никита был холоден как лед». На том самом политбюро, где обсуждалась и третировалась «Украина в огне», наверняка этот удар был не только, а может быть и не столько против Довженко, сколько против Хрущева. Хрущев поддерживал «Украину в огне». У Сталина была такая информация, потому что на этом политбюро он все допытывался у Довженко: а кто вам помогал, кто одобрял? Довженко напрочь все отрицал. Когда это все закончилось, говорят, что Хрущев долго тряс руку Довженко и говорил, что я вам этого никогда не забуду. И вот не забыл. Наверное, одна из особенностей этих сильных мира всего — они не забывают такого унижения. Довженко действительно был национальным художником, действительно очень тонко чувствовал драму Украины. Сценарий «Украина в огне» так и не дошел до фильма.

—Сценарий, в котором показывалась Украина отступающая?

—Украина погибающая. Причем с Довженко, кстати сказать, любопытная трансформация произошла. Ведь он в фильмах 20-30-х годов, в основном, предстает как апологет мужского начала. В «Украине в огне» — главный герой женщина, и сама Украина тоже женщина, которую унижают, которую уничтожают. Довженко, это видно и по его дневникам, постигло чувство ужаса. Вселенского ужаса, потому что его родина гибла. Есть версия, что неспроста попал этот сценарий к Сталину, а сначала к Берии. Хрущев хотел сделать Довженко председателем Верховного совета. Довженко его так впечатлил своей масштабностью, замыслами грандиозными. Довженко был действительно творец, он чувствовал себя творцом истории и, кстати, он создал во многом историю вместе с Эйзенштейном и так далее, с левыми художниками, и они стали потом жертвами этой же истории. Он, кстати, со Сталиным находился в очень приязненных отношениях в 30-е годы. Даже есть свидетельства о том, что Сталин мог позвонить ему поздно вечером или даже ночью, и они ходили пустынной Москвой на Арбат и беседы беседовали. Есть у того же Олеся Гончара рассказ «Думы в ночи», который запретили, по-моему, в 1963 году. Хрущев, впечатлившись довженковскими планами, государственным масштабом мышления, предложил ему стать председателем Верховного совета. В тогдашней системе координат политических и идеологических это означало, что он становится президентом Украины. Естественно, это не могло понравиться драматургу Александру Корнейчуку, который всегда претендовал на то, что он из художественной элиты самый первый, самый главный в политических делах. Опять-таки это версия, но вполне похожая на правду, что не без Корнейчука, не без его участия рукопись киносценария попала к Берии, на полях были сделаны соответствующие замечания, пометки. Это был направленный взрыв, кто-то вел. К тому, что не пустили Довженко на Украину, Хрущев приложил, он не приложил руку: он поставил последнюю печать. Вся вина лежит исключительно на украинском ЦК и на украинской интеллигенции, не боюсь это сказать, на Союзе писателей Украины. Просто боялись Довженко, помнили, как он здесь царил на Киевской киностудии до войны, пока жил здесь.

Александр Муратов (режиссёр):

—Кстати говоря, любопытный момент. Берия, как известно, был бабником. Довженко еще до истории с «Украиной в огне», это было в 1942 году, вдруг исчез, пропал. Он оказался с войсками отступающими. И журналисты видели его где-то на обочине, донесли в Москву. Берия вызвал Солнцеву и попытался использовать эту ситуацию в своих мужских целях, что, мол, твой Довженко изменник, а ты можешь искупить вину супруга. Но не тут-то было, Юлия Ипполитовна была женщиной не робкого десятка и не испугал ее товарищ Берия. Судя по рассказу самой Солнцевой, когда она вернулась, она жила в гостинице, к её приходу там были охапки цветов, фрукты, то есть сатрап отреагировал уважительно. Вот такая она тоже была. Она разная была. У меня маленький опыт общения с ней — это был ужас какой-то, она груба, капризна, не выбирает выражений. Но с другой стороны, ведь она работала в кино. Вообще, что такое киноактер — это так сложно. Когда женщина ослепительно красива, и когда кинематограф был недостаточно развит, когда она снималась в «Аэлите» или «Папироснице от Моссельпрома», конечно, она была на три порядка как актриса выше Веры Холодной, хотя можно спорить, кто из них лучше внешне был. Вера Холодная была теплой красотой, несмотря на свою фамилию Холодная, а Солнцева была марсианской, недаром играла Аэлиту. Но «Поэма о море», я сомневаюсь, что дело дошло бы до съемок, если бы не Юлия Ипполитовна, потому что, конечно, ее роль колоссальна. На Мосфильме это был террариум единомышленников, там такие крокодилы, разные страсти-мордасти были там. Причем отношение к Довженко, ну кто уступит свое, это жуткая борьба: если бы не Юлия Ипполитовна, он бы не снял ни сантиметра, хотя его все жутко уважали. Вот она была человек Мосфильма — плоть от плоти, кровь от крови. Она прошла ассистентство, потому что долгое время она фактически кормила семью, Довженко не снимал, не преподавал, то, что начинал, ничего не утверждали. Она работала ассистентом в разных группах, и те, у кого она работала, говорили о ней как о гениальном ассистенте. Мы сидим в музее Довженко, перед нами доска, буквально за несколько дней до смерти был нарисован такой триптих, посередине качает люльку женщина, такая мать Украина с ребенком, а слева и справа скачет конница и горят хаты. Это он для меня всё рисовал, я должен был это воспоминание воплощать. Вдруг заходит Юлия Ипполитовна и говорит: «Александр Игоревич, я вас очень прошу, вы не можете буквально на минуту выйти в коридор, мне нужно сказать кое-что Александру Петровичу». Я выхожу и пока я выхожу, слышу ее голос: «Александр Петрович, сколько раз я вас просила?». «Что, Юля?». «Сколько раз я вас просила не размениваться на пустяки». «А где я размениваюсь на пустяки?». «Ну как, практикант-мальчишка, вы с ним разговариваете как с равным. Если вы так будете относиться к себе без уважения, то вас никто уважать не будет». Я, естественно, задержался, не закрыл дверь. Он говорит: «Я же объяснял ему, что ему надо делать. Украинский парень, я отца его знал, что вы говорите, Юлия Ипполитовна?». И она на «вы», и он на «вы». Она что-то говорит, я уже не помню что, вдруг такой дикий стук. Я потом вошел и увидел, что разбито стекло, которое на письменном столе лежало, разбито вдребезги толстое стекло, и на нем кровь его осталась. Это он стукнул кулаком: «Юля, прекрати эти разговоры. Что ты меня тащишь на этот дурацкий пьедестал. Ты меня уже со всем миром перессорила, я тебе никогда Игоря не прощу». Игорь Андреевич Савченко—это знаменитый киевский украинский режиссер, второе лицо в украинском кино после Довженко. Но тут я услышал её шаги, быстро закрыл двери, отошел, встал с другой стороны коридора. Она сказала: «Зайдите». Я зашел, увидел, что он тяжело дышит, ему плохо — это было буквально за два-три дня до смерти.

—Он все фильмы нарисовал, раскадровку он как художник расписывал?

—В «Поэме о море» никакой раскадровки не было, были какие-то почеркушки в блокнотах. Расшифровать все эти вещи никто не мог. У него в блокнотах, на бумажках было все разрисовано. Комбинаторы даже обижались, говорили: «Александр Петрович, с тех времен, когда вы все это делали, комбинированные съемки шагнули далеко вперед, а вы нам рисуете не только то, что должно быть в кадре, но и как это делать». Но он все равно говорил: «Вы можете делать, как вы хотите, но делайте, чтобы так было, как я вам дал. Потому что часто бывает, я смотрю современные комбинированные съемки, они хуже, чем те, которые делались тогда за пять копеек, потому что не столько техника работала, сколько воображение человеческое». Потом, когда он умер, Юлия Ипполитовна взяла эти блокноты, а что они значат, она, к сожалению, не знала, то ли он ей не говорил, никто не собирался умирать. Правда, он несколько раз мне говорил: «Ой, господи, Саша, уже, может быть, надо идти туда, земля уж не носит».

—Ему было 62 года, когда он умер.

—62 года, он младше, чем я сейчас. Он был человеком, он не был дряхлым, но он выглядел древним. У него были опущены плечи, хотя он раньше ходил как струнка, износилась душа. Ничто так не старит человека, художника, как постоянный духовный, идейный гнет. Он мне когда-то сказал: «Если бы не было ни Маркса, ни Энгельса, ни Ленина, ни Сталина, я все равно был бы коммунистом. Господи, что вы от меня хотите? Это вставь, и это вставь». Был жуткий совершенно эпизод, как я узнал о смерти Довженко. Он преподавал не только во ВГИКе, курс был роскошный, как он вообще ухитрился набрать, как он мог определить в этих мальчиках и девочках будущих совершенно замечательных режиссеров, курс он набрал просто феерический — Лариса Шепитько, Георгий Шенгелая, Отар Иоселиани, Джемма Фирсова, прекрасный испанский документалист Росина Прадо Фернандес, Ира Поволоцкая, Роллан Сергиенко, Витя Туров в Белоруссии, Мыкола Винграновский, а он еще преподавал на Высших режиссерских курсах. И я помню, мы идем с Кирой (Муратовой) от проходной Мосфильма к главному корпусу, нас догоняет сзади Лейла Горделадзе, режиссер, а впереди выскочил, не хочу называть кто, из украинцев между прочим, слушатель этих курсов: «Лейла, чего ты бежишь, лекции не будет». «Почему?». «Да Довженко помер». Радостно так, что не будет занятий. Я не хочу врать, но, по-моему, Кира ему по морде дала. То есть мы были потрясены, сразу слезы брызнули. Этот идиот радостно кричит. Подошла Лейла, на полугрузинском, полурусском языке что-то сказала. Он даже не понял, в чем дело, в чем кощунство. И дальше похороны, весь ужас. В Союзе писателей, то ли он правда просил, чтобы его не хоронили через Дом кино, то ли Юлия Ипполитовна не хотела, хоронили его как писателя в Союзе писателей.

Елена Эмма (художник по гриму):

—Вызвали нас к 10 утра в бюро комсомола, нам сказали, что скончался вчера Довженко и нужно представить Мосфильм нами, молодыми. В автобус посадили, пол-автобуса венки, мы впереди сидим, человек шесть-семь. Приехали на улицу Воровского, где Дом литераторов. Меня и Блинова —первыми рядом с гробом. Мы зашли в Большой зал, гроб с телом стоял по диагонали от входной двери. Мы стоим у изголовья, заиграла музыка, под музыку мы должны были постоять пять минут. Вдруг слышим шум в дверях, а нас впустила Юлия Ипполитовна Солнцева, она стояла внутри зала. И вдруг я вижу, что Юлия Ипполитовна открыла две створки дверей и начали заносить наши из бюро комсомола венки. Венка три-четыре занесли, поставили рядом со стенкой около Юлии Ипполитовны. Она посмотрела на ленту, от какой организации, прочитала, что это Мосфильм и с ней — истерика. У нее такие глубокие эмоциональные вопли. Она схватила венки и начала их обратно отдавать нашим комсомольцам, а те ушли, так она их просто выбрасывала за дверь. Говорит: «Вы его убили, вы его довели до смерти, а теперь хотите венками откупиться? Ни в коем случае». Истерика. Так как они были напуганы реакцией Солнцевой, то никто не заходил, а мы долго стояли. Солнцева за своей спиной закрыла обе створки дверей и продолжала в тяжелом тонусе рыдать, причитать.

Ирина Колесникова:

—Юлия Ипполитовна Солнцева поставила несколько фильмов по сценариям и мотивам произведений Довженко: «Поэма о море», «Повесть пламенных лет», «Зачарованная Десна», «Незабываемое», «Золотые ворота». Киноактер Вячеслав Анатольевич Воронин вспоминает съемки фильма «Зачарованная Десна»:

—Там я играл политрука Троянду. Политрук Троянда, если вы помните, это антипод Александра Петровича Довженко, которого под условным названием «полковник» играл Евгений Валерианович Самойлов. У нас с ним по фильму все время происходили какие-то стычки, какие-то споры, какие-то выяснения художественных образов, направлений, идеологий. Я говорю: «Почему вы пишете о львах? Где вы на Десне видели львов?». Полковник мне, он же Александр Петрович Довженко, отвечал: «Я не мог писать о конях, они были некрасивые, они были в коросте». Вдруг в один из репетиционных кульминационных моментов Юлия Ипполитовна исчезла из павильона. Мы уже с Самойловым все отрепетировали, готовы были сниматься, а Юлии Ипполитовны не было. Мы у помрежа спрашиваем и у ассистентов, тогда нам по секрету они сказали, что вышел какой-то журнал, где написано: «Эйзенштейн, Пудовкин, Довженко». И она помчалась выяснять к главному редактору отношения, почему Довженко на третьем месте, хотя мы все всегда хорошо помним, что всегда была эта троица в таком порядке — Эйзенштейн, Пудовкин, Довженко. Но Юлия Ипполитовна никогда с этим не мирилась. Вот эта трепетность, эта, может быть, даже щепетильность, если хотите, любовь, дань, почитание, уважение к Александру Петровичу у Юлии Ипполитовны всегда сквозило.

—Посмеивались над ее этой щепетильностью, мягко скажем?

—Конечно. Потому что ведь те современники более старшего поколения помнили, сколько Юлия Ипполитовна врагов нажила Александру Петровичу. Когда подбирали на роль полковника, на роль Александра Петровича, долго подбирали актера, художественный совет на студии Мосфильм, где был Бондарчук, Строева, естественно, Юлия Ипполитовна, они обсуждали, кого бы взять. Тогда Строева говорит: «Юлия Ипполитовна, что мы долго рассуждаем, этот же полковник сидит среди нас — это Сергей Федорович Бондарчук». Сергей Федорович был польщен, говорит: «Извините, я же сейчас снимаю «Войну и мир». Кстати, потом, когда мы должны были снимать затопление Киевского моря, меня Бондарчук вызвал куда-то под Смоленск на съемки. Юлия Ипполитовна меня отпустила на 10 дней. Бондарчук снимал Бородинское поле, только что приехал из Италии, в шикарной белой шляпе сидел на стульчике, как Кутузов или как Наполеон, я уже не знаю, как кто, командовал тысячной массовкой. Когда я приехал на съемочную площадку, он говорит: «Зачем же вы приехали? Вы мне нужны как минимум на три-четыре месяца». Я говорю: «Но дело в том, что я снимаюсь у Юлии Ипполитовны Солнцевой, и у нас сейчас ожидается затопление Киевского моря, мы должны через десять дней снимать». Он говорит: «А, если у Юлии Ипполитовны, тогда, конечно». И в это время снимали кадр, где заложили лошади в пузо, наверное, уже мертвой лошади, взрывчатку, эта взрывчатка взорвалась на крупном плане. Когда я вернулся обратно в Киев, передал привет Юлии Ипполитовне от Бондарчука, она спросила, как он снимает, что я там видел. Я видел огромное Бородинское сражение, поле, где была построена гостиница специально мосфильмовская для массовки. Когда я ей рассказал о таком натуралистическом кадре с лошадью, тут она разгневалась и начала кричать: «Что он делает? Александр Петрович говорил, что ни одна живая душа не должна погибнуть во время съемки. И даже когда мальчишки на Мосфильме сломали ветки цветущей яблони, так он выскочил и чуть их палкой не помолотил».

Ирина Колесникова:

—В дневнике Александра Петровича Довженко есть глава «Юлиана», где он пишет: «Я так люблю мою Юлю, как не любил еще никогда за 25 лет семейной с ней жизни. Я безостановочно говорю ей самые нежные слова, любуюсь ею и оттого счастливый. Кто послал мне любовь?». Возможно, ее роль Аэлиты вдохновила Довженко на написание научно-фантастического сценария о полете на Марс и другие планеты. Но сценарий так и не был написан. Как-то в одном из редких интервью Юлия Ипполитовна Солнцева призналась: «Я плакала утром от одиночества. Всем на меня наплевать. Кроме Александра Петровича, у меня никого не было. Уже 33 года я живу одна». 28 октября 1989 года в возрасте 88 лет Солнцева скончалась.

Сергей Трымбач (киновед):

—Последние годы она почти не ходила, у нее с ногами было плохо. Она сидела в кресле-качалке. Сейф был, она никого не подпускала к этому сейфу. Больше того, она всегда располагалась так, чтобы видеть, вдруг кто-то к этому сейфу приближался, так не дай бог. Она все завещала некоей Петровой. Быть может, это не обошлось без вмешательства органов. Было у меня ощущение, что эта Петрова некое подставное лицо. Петрова — это директор картины, административный работник Мосфильма, почему ей должны были попасть в руки все вещи Довженко и Солнцевой? Мы все думали, что это будет Андрею Деревянко передано. Не хотела эта Петрова и слышать про то, чтобы передать что-то Украине. Деревянко мне рассказывал, что в этом сейфе были материалы, которые она не отдала в ЦГАЛИ, Центральный архив литературы и искусства в Москве, а что-то она оставила у себя. Была папка «Сталин», вторая была папка «Берия» и так далее, но оказалось, что ничего этого нет. Кто знает, что произошло в момент смерти и куда подевались эти бумаги.

Александр Муратов (режиссёр):

—Я слышал такую версию, что Солнцева чуть ли не была приставлена к Довженко органами государственной безопасности, даже не так следить, как упреждать его действия. Это даже люди близкие к нему говорили. Но скажу вам так: Александр Петрович был очень красивым мужчиной, умным, остроумным, интересным. Юлия Ипполитовна была интеллигентной женщиной, для интеллигентной женщины не только постель, она может страшно увлечься и бросить своего умного мужа, но потом на четвереньках приползти, просить прощения, потому что с этим красивым самцом она может долго не прожить, ей станет просто скучно. Поэтому всё так сложно, когда идет речь о таких людях. Если бы речь шла о простой советской паре, тут было бы все просто. Он обладал какими-то секретами, но он, собственно, никаких военных и государственных тайн не знал, разве знал только украинскую загадочную душу — единственную тайну, которую он знал. Могло быть такое, что когда у них были уже какие-то отношения, ее вызвали. Вы сейчас не совсем понимаете и никто не может понять, что такое «вызвали». Я вырос в писательском доме, который назывался «домом предварительного заключения». Тогда «вызвали» — это не только вызвали: будешь стучать или не будешь стучать. Вызвали и сказали: вы любите советскую родину? Кто ее тогда не любил, советскую родину. Не идиоты были эти следователи. Вызывали и говорили: конечно, патриот, но тут такая ситуация, что мы не хотим, чтобы ваш супруг попал в неприятную ситуацию, когда нужно будет применять какие-то меры. Позаботьтесь, чтобы он хотя бы публично не высказывал это все. Я могу себе такую ситуацию представить. Что бы ни открыли архивы, которые откроются, коварства никакого не может быть. Она его, конечно, очень любила. Она могла следователям говорить, что она честно несет чекистскую службу, но это совсем не значит, что она его не любила, что она с ним жила по указанию начальства. Да, она его боготворила, но это не были уже сталинские времена. Потом Иван Пырьев что-то позволил себе по отношению к Довженко, и она сказала: «Ваня, ты кто такой? Ты режиссер?». А он был председателем Союза кинематографистов, директором Мосфильма. «Ты не режиссер». Он растерянно смотрит. «Я не могу сказать, что ты». Потому что она такие слова, как «говно», не произносила. «А это — гений. И замолчи, знай свое место». Он оторопел, даже ничего не сказал. Юлия Ипполитовна в этом отношении как львица дралась за Довженко. Если человек столько лет прожил до последнего мгновенья с ним! Они же временами бедствовали, продавали вещи, которые у них были, которые дарили им или он покупал до войны, они продавали старинные часы, всякие вещи. Жили на зарплату Юлии Ипполитовны. Наверное, они лучше бы жили, если бы ей ГКБ платил какие-то сумасшедшие деньги. Я прочитал, сколько ей платил КГБ, чуть ли не платным агентом КГБ была. Бред собачий. Я прочитал «изыскание» одного украинского видного критика, замечательное «изыскание». Логическое построение было совершенно великолепное, что, мол, Довженко служил при посольстве в Германии, и он был представителем ГПУ. Это следует из того, что всегда эту должность занимал представитель ГПУ. Открыли списки: там не было фамилии Довженко. Или другого рода измышление: Александр Петрович ненавидел советский строй и только ждал, что если вот… Это ерунда, это бред. Были у него по национальному вопросу, но дело в том, что тогда любовь к Украине, выраженная публично, априори считалась крамолой, причем не так в Москве, самое потрясающее, а здесь, в Киеве. Потому что Сосюра получил за стихотворение «Любите Украину», за сборник знаменитый «Любите Украину», получил Сталинскую премию, а здесь его чуть не посадили за это же стихотворение. Нравится или не нравится, но «Белая птица с черной отметиной» получила Гран-при на Московском международном кинофестивале, а на Украине его чуть не лишают права постановки.

—Что это за вредители?

—Это не вредители, это всё католики больше, чем папа римский. Просто им так нравилось услужить, так нравилось лизнуть. Они не знали, в какое место и в какое время нужно лизать, но считали так, что если лизать все время и во все места, то не промахнешься. Это только здесь могло такое быть. Недаром называли Украину Вандеей Советского Союза.

Ирина Колесникова:

—Документальный фильм украинского кинорежиссера Александра Павловича Косинова «Птицы летят надо мной» демонстрировался в Париже:

—Начиная эту картину, я понял, что на одном только кино-, фотоматериале, кадрах документальных, кадров из фильмов Довженко не будет до конца представлен этот человек. Потому что мне казалось, что им владело великое чувство любви к женщине. Я знал, естественно, что жена Александра Петровича была Юлия Ипполитовна, я ей позвонил из Киева, попросил о встрече. Она мне сказала, что уже из Киева звонят, она никому не дают интервью, ни с кем не встречается.

—Она вообще вела замкнутый образ жизни, избегала всяческих встреч?

—Не общалась, да, особенно с кинематографистами. Видно, была какая-то боль затаенная, мол, вспомнили о Довженко тогда, когда юбилей ЮНЕСКО объявил. Мы приехали на съемку в Москву, в Москве была директор музея Довженко Татьяна Деревянко. Юлия Ипполитовна сказала: «Хорошо, приезжайте». В этом фильме не снята Юлия Ипполитовна, она не присутствует в кадре, снята обстановка, где жил Довженко, где живет она. Для меня Солнцева была символом, есть такие мировые актрисы, которых ты еще пацаном смотришь, в твоей душе определение женской красоты. Снять ее сейчас было, может быть, и неправильно, может быть, мой учитель Роман Кармен осудил бы меня, но я не мог переступить эту грань: какая она у меня в памяти была и то, что я увидел, подавать такую сегодня на экране. Уже пожилая женщина, по габаритам, по внешним данным, она не напоминала Аэлиту, но взгляд, эти глаза… иной раз она так смотрела. В «Аэлите» у нее много портретных планов в профиль. Вдруг она поворачивает глаза, когда мы с ней беседуем, и в эти мгновения у меня впечатление, как будто она повторяет эпизоды из того фильма, интуитивно чувствуешь выигрышные какие-то вещи. Но иллюзия была полной, она сумела создать атмосферу: мол, Александр Петрович вышел и должен с минуты на минуту приехать. У нас возникла внутренняя, как говорил Высоцкий, невидимая нить контакта. В этом доме никогда ни один человек не курил. Когда она предложила кофе или чай, я шутейно говорю: как это кофе без сигареты? Она так на меня посмотрела, говорит: «Ну, Александр Павлович, курите, пожалуйста. Но помните и знайте, что вы первый и последний, кто курит в этой квартире». Она говорила: «Я хотела бы, чтобы в вашем фильме обиды, что он мало снял, не было». Было снято очень много фильмов о Довженко, у каждого режиссера, который делал фильм о Довженко, лежал один ролик на 60 метров, который он заказывал в архиве, и кончал делать картину, но этот ролик так и оставался лежать. Ни в один фильм не брали его режиссеры, потому что это были похороны Довженко. Я вдруг подумал: он хоронит всех своих героев, он хоронит в «Земле» Василя, яблоки по лицу, он хоронит Боженко в фильме «Щорс», умирает жена Мичурина, проход Мичурина, буря такая, он поворачивается, ветер, музыка. Я понял, что он каждый раз волей-неволей хоронил себя, ему казалось, что вот так должна прийти смерть к художнику. Щорс, вспомните, Боженко несут, вдруг Щорс ни с того, ни с сего вспоминает Пушкина, потом Шевченко вспоминает. Поэтому я все это смонтировал вместе, похороны Довженко и похороны его героев, то есть прощание с землей, прощание с миром, прощание с теми, кто его окружал. Кончается фильм и уже сам Довженко говорит: «Птицы летят надо мной и садятся на мою седую голову». Вы не были в Сосницах, я вам желаю побывать в Сосницах, в крайнем случае с любимым или одной, и попробовать пройти по этим улицам, выйти к Десне босиком, лучше одной по этой пыльной дороге пройти и услышать журавлиный клич. По-моему, это очень точно он сказал о себе: птицы летят надо мной».

«Родной язык» с московским поэтом Германом Лукомниковым