Готовясь к зимним праздникам, нью-йоркский музей Метрополитен открыл экуменическую выставку “Иерусалим”. Устроенная в модном “театральном стиле”, она погружает посетителя в особую среду, заставляя каждый экспонат играть свою роль в историческом спектакле. Прологом к нему служит видеоинтервью с торговцем текстиля из Старого города.

– Моя древняя лавка, – гордо объясняет хозяин, – стоит на этом месте со времен крестоносцев и вплоть до сегодняшнего дня снабжает роскошными тканями всех, кто служит Богу: мулл, раввинов, священников.

В сущности, это и есть центральный сюжет экспозиции: Иерусалим как центр всех религий – священный клубок и лоскутное одеяло божественного. В музее, в отличие от истории, разные веры мирно живут в дружном единстве прекрасного. Всё тут дополняет и оттеняет друг друга, вплетая свою традицию в универсальный иерусалимский феномен.

Исламское искусство лучше всего выразило себя в орнаменте, в котором можно увидеть и молитву, и музыку, и философию. Сама монотонность орнамента указывает путь к постижению. Бесконечная повторяемость элементов сплавляет в прекрасный узор то, что предлагает художнику традиция. Как лианы, орнамент захватывает любое пространство, заполняя собой неорганизованную пустоту. Перебираясь с клинка на ткань, с керамики на стекло, с бумаги на кафель, узор достигает своей конечной цели на ковре. Мелодия нити подчиняется могучей гармонии. Замысел ткача не подавляет, а лишь направляет прихотливый рисунок. Вглядываясь в приключения узора, ты проникаешь в его музыкальную тайну и впадаешь в транс.

Христианский мир представлен на выставке “мечом и крестом”. Доспехи крестоносцев, их гробницы, а главное – огромные двуручные мечи. Ничуть не напоминающие короткие “гладиусы” римлян, эти орудия убийства предназначены для рыцарского единоборства равных. Об этом же рассказывает и оружие Саладдина, которого враги уважали не меньше друзей.

Другой класс экспонатов указывает на смысл похода Запада на Восток. Это – реликвиарии, хранящие вещественные доказательства христианской веры. Для средневекового человека великие соборы Европы были прежде всего хранилищами реликвий. Они питали эти церкви чудотворной энергией, которую мы, путая форму с содержанием, не умеем ощутить. И зря. Ведь плоть святого – его кость или прядь – убеждала прихожан в том, что священная история – правда. Мощи служили залогом обещанного бессмертия.

Иерусалим, как и вся Святая земля, не зря названная пятым Евангелием, был нескончаемым источником бесценных ископаемых, включая Крест Господень, якобы найденный тут византийской императрицей Еленой.

На выставке мы видим лучшие образцы паломнической архитектуры. Каждый ларец-реликвиарий – миниатюрный собор, собранный из драгоценных камней, отделанный эмалью и украшенный золотом. Другую архитектуру представляют капители колонн с каменной скульптурой из возведенных во время Крестовых походов церквей. Святые на них улыбаются небесам и зовут за собой прихожан.

Но больше всего мне понравились не камни, а книги. Иерусалим всегда был раем книжников. Все три религии, которые делят этот город, живут священными писаниями. Поэтому книги занимают на выставке царское место. Собранные вместе, они устраивают парад алфавитов. Это и колючий готический шрифт Библий, и загадочные коптские рукописи, и затейливые армянские крюки, и строгое квадратное еврейское письмо. Но, пожалуй, самая изящная каллиграфия – арабская вязь. Редкие буквы, как птицы на невидимых проводах, населяют страницу беспримерно летучим письмом.

Погрузив нас в прошлое, выставка и вырывает из него, чтобы показать Иерусалим сегодняшний. Кипящий и клокочущий, намоленный и живой, он сам и есть центральный экспонат выставки, которая молча, но веско объясняет, почему отсюда ближе к Богу.

Сам я убедился в этом под жестяным навесом для старожилов у Стены плача. Раскачиваясь и кланяясь, они, казалось, с трудом удерживаются, чтобы от выплескивающейся радости не пуститься в пляс, подражая царю Давиду, который, как известно, "скакал перед Господом". У евреев молитва – на зависть шумное дело. Нам, со стороны, их связь с Богом кажется односторонней. Но достаточно и того, как писал философ Мартин Бубер, что к Богу можно обращаться, причем – на ты. Объясняя любовь евреев к звуку (от сплетен до скрипки), Бубер назвал их "народом слуха".

– Греки, – говорил он, – на своих богов смотрели, иудеи с Ним только разговаривали.

Выставка в Метрополитен – зримое воплощение таких бесед.