Иван Толстой: В Лондоне опубликована книга Анны Пастернак «Лара» с подзаголовком “Нерассказанная история любви, вдохновившая на создание романа “Доктор Живаго”». В книге, которая сразу же стала бестселлером, рассказывается о трагической любви поэта Бориса Пастернака и Ольги Ивинской, ставшей прототипом образа Лары в знаменитом романе. В Англии уже начались съемки телесериала в шести частях по книге Анны Пастернак. В России готовится ее перевод в издательстве «Эксмо». Рассказывает Наталия Голицына.
Наталья Голицына: Автор «Лары» Анна Пастернак - внучатая племянница Бориса Пастернака. Она принадлежит семье поэта, которая после революции эмигрировала вначале в Германию, а в 1938 году поселилась в Англии. Анна – внучка Жозефины – сестры Бориса Пастернака, с которой поэт активно переписывался, как, впрочем, и с отцом Леонидом Осиповичем и второй сестрой Лидией. В книге Анна Пастернак, кроме официальных архивных материалов, широко использует и материалы семейного архива, в частности письма Пастернака, а также собственные воспоминания о реакции семьи на роман Бориса и Ольги. Главная тема ее книги – трагичная любовь двух одиноких, мятущихся сердец, отчужденных от окружающей их советской действительности. Именно эта великая любовь, по мнению автора «Лары», и вдохновила Пастернака на создание романа «Доктор Живаго», и без Ольги Ивинской, ставшей прототипом образа Лары, считает она, роман не был бы написан или был бы написан совсем другой роман. Надо сказать, что книга Анны Пастернак – это не тривиальная беллетризированная love story, а хорошо документированный рассказ о мучительной, трагичной и романтической любви на фоне одного из самых жестоких и кровавых периодов российской истории. В Англии книга Анны Пастернак стала объектом ожесточенной полемики литературных критиков, которая временами напоминала споры свифтовских «остроконечников» и «тупоконечников». Спорили в основном о том, что является центральным содержанием романа: революция или любовь, а также ломали копья о «конструкцию» образа Лары: была ли его прототипом Ольга Ивинская, или же Лара - это собирательный образ, в котором нашли отражение не только Ольга, но и обе жены автора романа. Иронический привкус дискуссии придавала реакция включившейся в полемику публики. Дело в том, что на Западе широкая публика судит о «Докторе Живаго» Пастернака не по его печатному тексту, а по его мелодраматичной и сентиментальной пародии – одноимённому фильму Дэвида Лина, удостоенному пяти премий «Оскар». Поэтому нет ничего удивительного в том, что на суперобложке «Лары» изображена не Ольга Ивинская, которую ее автор прочит в музы великому поэту, а Джули Кристи, сыгравшая ее роль в фильме Лина. Однако Анна Пастернак по поводу прототипа романной Лары Гишар решительно и однозначно высказывается в пользу Ольги Ивинской.
Анна Пастернак: Исходя из обширных изысканий и основываясь на мнениях членов моей семьи, я пришла к выводу, что прототипом образа Лары была Ольга Ивинская. Поначалу, когда Пастернак только начинал писать роман, он еще не был знаком с Ивинской, поэтому ее образ проявлялся в романе лишь постепенно, и многое в первоначальном образе Лары, было отражением некоторых биографических эпизодов его второй жены Зинаиды, в частности, отношения Лары и Комаровского были навеяны связью пятнадцатилетней Зинаиды (второй жены Бориса Пастернака с сорокалетним кузеном Николаем Милитинским, который стал прообразом Комаровского. Однако после 1946 года, когда Пастернак встретился с Ивинской, и когда началась основная работа над романом, Ольга становится источником образа Лары. Нет никаких оснований, как это делают некоторые биографы Пастернака, утверждать, что образ Лары – это коллективный, собирательный образ. Все разговоры об этом безосновательны. Перипетии любви Лары и Юрия Живаго – это отражение любви автора романа и Ольги Ивинской, вылившейся на страницы романа.
Наталья Голицына: Ваше мнение, что роман «Доктор Живаго» - это прежде всего роман о страстной любви, оспаривает рецензент газеты «Таймс» Джон Сазерленд, утверждающий, что его главная тема – русская революция. «Как могли КГБ, ЦРУ и поколения читателей, - вопрошает он, - так не понимать суть романа?» Что скажете?
Анна Пастернак: Я бы сказала, что Джон Сазерленд ломится в открытую дверь. Читатели «Доктора Живаго» всегда воспринимали его как роман о революции и любви. Нигде в своей книге, я не утверждаю обратное. Более того, я излагаю в ней мнение Пастернака о революции и рассуждаю о том, как революция ломает судьбы персонажей романа. Однако одновременно с этим я показываю противостоящую этой революционной вакханалии великую любовь. Уверена, что огромный успех романа у читателей вызван тем, что они воспринимают его прежде всего как романтическую историю, происходящую на фоне революции.
Наталья Голицына: Ольга Всеволодовна Ивинская познакомилась с Борисом Пастернаком в декабре 1946 года в редакции журнала «Новый мир», где она работала младшим редактором. В то время ей было 34 года, Пастернаку – 56. Ивинская была дважды замужем, у нее было двое детей, но к моменту встречи с поэтом, она была вдовой. Вспыхнул страстный и мучительный для Пастернака роман, поскольку он не мог бросить жену и сына и приходилось жить на два дома. Ольга стала не только его возлюбленной, но и ближайшей помощницей при написании романа «Доктор Живаго», который она редактировала и перепечатывала. Пастернак посвятил ей множество стихов, в частности, и часть включенных в роман, найденных в бумагах Юрия Живаго. В 1949 году Ивинская была арестована и приговорена к пяти годам лагерей за «близость к лицам, подозреваемым в шпионаже», - имелся в виду Пастернак, которого, однако не тронули. Второй раз она была арестована в 1960 году вскоре после смерти поэта. На этот раз ее обвинили в контрабанде – в нелегальном получении валютных отчислений от изданного на Западе романа «Доктор Живаго», право на которые ей завещал его автор. Ольга была осуждена на восемь лет лагерей, отсидев четыре года, ее дочь Ирина получила три года. В 1989 году Ивинская была реабилитирована и скончалась в 1995 году Москве на 84-м году жизни. Анна Пастернак в своей книге пишет, что «роль Ольги Ивинской в жизни Бориса последовательно замалчивалась как его семьей, так и его биографами». Почему, чем это было вызвано? Автор «Лары» поясняет:
Анна Пастернак: Мнение это сложилось на основе разговоров с моей бабушкой Жозефиной – сестрой Бориса Пастернака. Члены его семьи, да и часть биографов настойчиво игнорировали Ольгу и относились к ней крайне неприязненно, считая, что она соблазнила Бориса и разрушает его семью. В их представлении человек дважды женатый и имеющий любовницу выглядит аморально. Семья искренне считала, что заботится о моральном облике Бориса. По правде говоря, он не всегда вел себя по-джентльменски со своими женщинами, особенно это касается первой жены Евгении, да и второй тоже. Так что поведение семьи вполне объяснимо. Вспоминаю разговоры с бабушкой Жозефиной, которая не желала даже упоминать Ольгу Ивинскую по имени. Ранее в этом году я побывала в Милане, держала в руках первоначальную рукопись романа «Доктор Живаго», и я была необычайно обрадована, когда близкий друг издателя романа Джанджакомо Фельтринелли рассказал мне, что тот говорил ему, что без Ольги Ивинской издание романа было бы проблематичным и что Ольга развила бурную деятельность, чтобы способствовать его изданию, хотя сама она очень боялась за последствия его издания за границей. Он сказал также, что на сто процентов согласен с моим мнением о том, что Ольга была прототипом Лары. А когда я встретилась в Москве с Ириной – дочерью Ольги – та подтвердила, что мать активно участвовала в истории с изданием, не говоря уже о том, что она дважды перепечатывала роман. Я читала оригинал письма Бориса сестре Лидии, которое он написал в 1957 году по-английски и переправил в Англию через русиста Серджо Д’Анджело. В нем Борис упоминает, в частности, об огромной роли, которую играла последние десять лет в его жизни Ольга Всеволодовна Ивинская; в письме он называет ее Ларой романа. Я читала копию телеграммы Фельтринелли, которую он направил Ольге Ивинской после смерти Пастернака. В ней он приглашал ее приехать в Италию.
Наталья Голицына: Вы называете Бориса и Ольгу парой «мелодраматичных романтиков». А не кажется ли вам, что Ивинская была намного прагматичнее Пастернака, учитывая, в частности, ее участие в истории с получением гонорара за роман?
Анна Пастернак: Думаю, что она идеально подходила поэту Пастернаку. Однако вы правы, Ольга была удивительно практична, и это было важно для Бориса, поскольку она прекрасно понимала романтическую природу его личности. Эта ее практичность выражалась, в частности, в понимании необходимости завершить и опубликовать роман – главное дело жизни Бориса. Ее прагматизм был прежде всего -направлен на успех этого дела и на творческую реализацию Бориса как писателя.
Наталья Голицына: Как бы вы описали свое отношение к личности Ольги Ивинской?
Анна Пастернак: Я бесконечно ее люблю. Правда, это обожание не распространяется на нее как на мать, поскольку любовь к детям она принесла в жертву любви к Борису. Даже на допросах на Лубянке, где ее шантажировали, что в случае тюремного приговора ее дети останутся сиротами, для Ольги главным была лояльность Борису. Она не пошла на уступки и не подписали требовавшихся от нее ложных наветов на него. Даже ее дочь Ирина, хорошо знавшая и любившая Пастернака, одобрила ее поведение на допросах. Ольга была полностью предана Борису. И когда ее в течение девяти месяцев каждую ночь жестоко допрашивали на Лубянке, она не произнесла ни слова лжи и ни разу не предала Бориса. Я описываю это в книге. В этих трагичных и жестоких обстоятельствах она проявила незаурядную стойкость и потрясающую преданность. Вот почему я обожаю ее.
Наталья Голицына: Рассказывают, что Ивинская была женщиной увлекающейся и что у нее было немало романов...
Анна Пастернак: Это правда, хотя вполне простительная. Ивинская была дважды замужем, оба ее мужа умерли, она была вдовой. Знавшие ее отмечали ее привлекательность, многие находили ее обаятельной женщиной. Понятно, что за ней увивались поклонники. Но во время романа с Пастернаком она была абсолютно ему верна до конца его жизни. Тут нужно хорошо понимать исторические условия, в которых ей приходилось жить, когда содержание двоих детей было труднейшей проблемой для низкооплачиваемой редакционной сотрудницы. Необходимость в материальной поддержке, одиночество и отчужденность от советских порядков многое объясняют. Я ее не оправдываю, но неизвестно, как бы мы сами повели себя в такой ситуации.
Наталья Голицына: И еще одна цитата из вашей книги: «Сталин, который относился к Пастернаку с особым уважением, не отправил его в концлагерь, как Мандельштама, а вместо этого репрессировал его любовницу». Значит ли это, что Ольга стала попросту козлом отпущения?
Анна Пастернак: Да, вы абсолютно правы. Она оказалась невинной жертвой советских политических игр. Власти понимали, что не в их интересах ее убить, видимо, этим также объясняется, что Ольге удалось выжить и в тюрьме, и в лагере. Конечно, она была козлом отпущения, и Пастернак неоднократно говорил и писал, что она страдает вместо него. Это правда. Властям хотелось наказать Пастернака, и они выбрали такое пыточное для него наказание. Ликвидировать его они побоялись из-за его широкой международной известности. Ольга оказалась жертвой этих политических интриг.
Наталья Голицына: Вы пишете, что Сталин очень мягко относился к Пастернаку, и тут же приводите слова Пастернака, назвавшего Сталина жутким человеком, «залившим Россию кровью». Однако есть свидетельства (в частности, дневники Корнея Чуковского), что Пастернак обожал Сталина и очень лояльно относился к нему. Существуют и его льстивые стихи о Сталине...
Анна Пастернак: Думаю, здесь есть противоречие. Вы правы, Пастернак действительно считал, что Сталин залил Россию кровью, и в то же время ощущал что-то вроде эмпатии к этому человеку, которая помогала понять его характер и намерения. Видимо, не все в политике Сталина казалось ему преступным или чудовищным. Иногда это переходило в уважение, даже симпатию, особенно это проявилось, когда жена Сталина Надежда Аллилуева покончила с собой. И тем не менее мне трудно представить, что Борис Пастернак мог искренне им восхищаться, хотя такое ослепление было присуще многим довольно проницательным людям того времени. Очевидно, что Пастернак ощущал на этой почве определенный психологический диссонанс, переживал конфликтную ситуацию. Говорят, что Сталину очень нравились переводы грузинской поэзии, сделанные Пастернаком, - это придавало их заочным отношениям некий псевдоромантический ореол. Я восхищаюсь Пастернаком, как поэтом, но гораздо меньше, как человеком. И все же вызывает изумление, что Пастернак оказался в числе чуть ли не пяти тысяч восхвалявших Сталина советских писателей.
Наталья Голицына: Вы хотите сказать, что здесь речь идет о своего рода «стокгольмском синдроме»?
Анна Пастернак: Я не имела в виду столь сильное выражение, мне хотелось лишь подчеркнуть, что имело место какое-то взаимное влечение. Пастернак не был слеп, он понимал всю коварность Сталина, но между ними было какое-то необъяснимое притяжение.
Наталья Голицына: Вы восхваляете фильм Дэвида Лина «Доктор Живаго», который в России называют «развесистой клюквой». Неужели вам нравится эта мелодраматичная, сусальная голливудская пародия на роман Пастернака?
Анна Пастернак: Могу понять, почему в России существует такое мнение об этом фильме, которое не совпадает с западным. На Западе он до сих пор очень популярен. Он занимает восьмое место в списке самых коммерчески успешных фильмов Голливуда за всю его историю. И даже через 50 лет после выхода на экраны он продолжает пользоваться популярностью. Вспоминаю, что и в моей семье также многие были недовольны фильмом и находили в нем множество несуразностей и невежественных ошибок. Но, на мой взгляд, главная его удача – это достоверный показ страстной любви двух страдающих людей, и Омар Шариф, и Джули Кристи прекрасно справились со своей ролью. За пределами России мало кто обращал внимание на плохое знание режиссером и сценаристом российских реалий и российской истории. В фильме много запоминающихся, очень красивых эпизодов.
Наталья Голицына: Одно место в вашей книге мне показалось очень примечательным: вы пишете, что было бы нетрудно предположить, что Борис попросту использовал Ольгу. «Моим намерением, - пишете вы, - было, в частности, показать, что он не сделал одной вещи, которую был в силах сделать: он не спас ее». Значит ли это, что вы считаете Пастернака трусом?
Анна Пастернак: Да, это вывод, к которому я пришла. В книге я постаралась показать, всю сложность и запутанность ситуации, в которой оказалась любовь Бориса и Ольги. Для меня самым трагичным моментом в их отношениях было это попустительство со стороны Бориса. Уверена, - думаю, что и Ольга это осознавала, - что, если бы Борис женился на Ольге Ивинской, если бы она носила фамилию Пастернак,она бы не угодила ни в тюрьму, ни в лагерь. Дочь Ольги Ирина также считает, что ее мать не арестовали бы повторно сразу после смерти Бориса, если бы она была его законной женой. Думаю, что Пастернак был удивительно наивен, считая, что, превратив любовные отношения с Ольгой в рутинные семейные, он тем самым лишит их романтического, мистического флёра. К концу жизни Борис проявил себя невероятно слабым, лишенным сил и воли сопротивляться обрушившимся на него гонениям, хотя я отдаю себе отчет, что он подвергался огромному давлению и был предан и Союзом писателей, и собственным правительством, когда получил Нобелевскую премию. В этих обстоятельствах Ольга оставалась едва ли не единственным человеком, который его поддерживал.
Наталья Голицына: В книге вы задаетесь вопросом: «Могла бы я простить его за то, что он оставил в беде свою подлинную любовь? За то, что он публично не протестовал, не оказал Ольге честь жениться, когда она рисковала ради него жизнью?» Вы простили его?
Анна Пастернак: Я полностью простила его, потому что, как я пишу в конце книги, политические обстоятельства были настолько жестоки и непредсказуемы, что судить его мог бы лишь человек , живший в те годы в России. Но, стараясь его понять, в глубине души я все же хотела бы видеть его мужем Ольги Ивинской.
Наталья Голицына: Почему все же ваша семья считала Ольгу авантюристкой и соблазнительницей, как сказала ваша бабушка Жозефина?
Анна Пастернак: Потому что Борис был дважды женат и наличие любовницы, о которой было широко известно, противоречило моральным устоям семьи. В жившей в Лондоне семье он пользовался таким уважением, стоял так высоко в ее глазах, что она просто не могла представить его в роли любовника или жуира. Ей казалось, что связь с Ольгой унижает его и превращает в вульгарного искателя приключений. Никто в семье, конечно, не знал Ольгу. Она вообще была не в счет. Его отец Леонид Осипович написал Борису письмо, в котором писал, какую глубокую рану он наносит ему и всей семье своим поведением. У меня все же осталось впечатление после разговоров с бабушкой Жозефиной, что семья попросту ревновала Бориса к Ольге.
Наталья Голицына: Один из английских рецензентов вашей книги пишет о Пастернаке: «На смертном одре в 1960 году он отказался повидаться с Ольгой только потому, что не смог найти зубной протез. Он был тщеславен даже в 70. И Ольга вынуждена была , подобно жене Льва Толстого, оставаться за дверью». Однако вы пишете , что это жена Пастернака Зинаида не позволила Ольге увидеться с Борисом. Где же правда?
Анна Пастернак: Обе версии - правда. Да, он был очень тщеславен, и не хотел, чтобы любимая женщина видела его в таком состоянии. В это время Ольге в любом случае не позволили бы находиться в доме. Я знаю правду, поскольку брала интервью у невестки Зинаиды – жены ее сына, пасынка Пастернака, которая присутствовала при кончине Бориса. Она рассказала мне, что видела 30 мая плачущую Ольгу на веранде дома, однако ей не позволили войти в дом. Это же мне рассказала Ирина – дочь Ольги. Пастернаку было 70, когда он скончался, Ольга была на 22 года младше, и Борис не хотел, чтобы окружающие видели в нем старика с молодой любовницей. Думаю, что одной из причин, почему Зинаида не пустила Ольгу в дом, была разница в их возрасте: Зинаиде было 63 года, Ольга была на 15 лет младше, и законная жена не пожелала терпеть рядом молодую соперницу. Помню, мои родители обсуждали это и отмечали, что Борис отказался видеть Ольгу. Я абсолютно уверена, что это правда, но правда и то, что это Зинаида отказала Ольге проститься с Борисом и не пустила ее в дом.
Наталья Голицына: Скажите, Анна, читали ли вы книгу Ивана Толстого «Отмытый роман Пастернака: ”Доктор Живаго” между КГБ и ЦРУ»?
Анна Пастернак: Нет, не читала.
Наталья Голицына: Девятая глава вашей книги посвящена роли ЦРУ в публикации романа Пастернака на русском языке. Почему, на ваш взгляд, ЦРУ решило его опубликовать?
Анна Пастернак: ЦРУ предприняло эту акцию, стремясь уязвить своих противников в холодной войне, запретивших печатать роман и скрывавших его от читателей. Для американцев это было прежде всего важной пропагандистской акцией. Видимо, им удалось раздобыть микрофильм с текстом романа через свою итальянскую агентуру. Ведь единственную рукопись романа Пастернак отправил в миланское издательство Фельтринелли. Получив микрофильм с текстом романа, ЦРУ переправило его в 1958 году в одно из голландских издательств. Видимо, шпионское ведомство хотело замести следы. ЦРУ профинансировало печатание, и роман стал достоянием не только живущих за пределами России русских людей, но и тайно ввозился в Советский Союз и распространялся там. Кстати, он свободно распространялся на Всемирной выставке в Брюсселе в 1958 году. Первое издание 1957 года, вышедшее в издательстве Фельтринелли, было на итальянском. Лишь через год после американского появилось миланское издание на русском языке у того же Фельтринелли. Я знаю многих русских, которые познакомились с романом Пастернака благодаря карманному изданию ЦРУ. Официально в Советском Союзе «Доктор Живаго» был опубликован лишь в 1988 году.
Наталья Голицына: Вы пишете, что Владимир Набоков отказался переводить роман Пастернака и крайне негативно отозвался о нем. Как вы это объясняете?
Анна Пастернак: Я впервые узнала об этом в Музее Набокова в Санкт-Петербурге. Конечно, Набоков любил Россию, но полагал, что ужиться с большевистским режимом невозможно. У него был довольно аристократический взгляд на то, как должен вести себя русский писатель, оказавшийся в Советской России. Эмиграция, по его мнению, была естественным, если не единственным, выходом из положения. Думаю, что в Пастернаке он видел не столько русского, столько советского писателя, сотрудничающего с большевиками. Он очень низко оценил роман Пастернака, назвав его банальным и мелодраматичным. Вторая причина, которая, на мой взгляд, объясняет его отказ , - зависть. Набоков никогда не номинировался на Нобелевскую премию и, видимо, считал себя более достойным кандидатом, чем Пастернак. К тому же огромная и скандальная популярность «Доктора Живаго» понизила рейтинг его «Лолиты», сместив ее с первой строки списка бестселлеров.
Наталья Голицына: Автор упомянутой мной книги Иван Толстой утверждает, что Ольга Ивинская была посажена в 1949 году не за политику, а за финансовые махинации. Что вы думаете по этому поводу?
Анна Пастернак: По-моему, это чепуха. В конце 40-х годов были невозможны никакие финансовые махинации, связанные с романом, который впервые был опубликован только в 1957 году. Ольгу бросили в тюрьму по обвинению в шпионаже. Борис обменивался письмами с жившими в Англии родителями и сестрами, и это почему-то вменяли в вину Ольге. И отец Бориса, и другие мои родственники не уставали повторять, что в глазах НКВД Борис из-за переписки может серьезно пострадать, - было немало случаев обвинения таких людей в шпионаже. В результате пострадала его любимая подруга и ближайшая помощница. Я не согласна с мнением Толстого. На допросах на Лубянке Ольгу не переставали спрашивать, о чем ее любовник писал за границу.
Наталья Голицына: Иван Толстой прозрачно намекает в своей книге, что Ивинская вовсе не была в глухом отказе на допросах. Именно этим он объясняет тот факт, что в лагере она была назначена бригадиром. Кроме того, она была амнистирована в 1953 году до окончания срока – как известно, на политических заключенных амнистия обычно не распространялась. Вас это не смущает?
Анна Пастернак: Мне трудно комментировать книгу, которую я не читала. Мне известно, что Ольга не была классическим политическим заключенным. Ее отправили в тюрьму, а затем в ГУЛАГ вместо Бориса. И на Лубянке ее пытались использовать в качестве лжесвидетеля. Они там прекрасно понимали, что к политике она не имеет никакого отношения. Мне очень трудно поверить, что они склонили ее к сотрудничеству. Когда вы читаете протоколы ее допросов, у вас возникает полнейшее впечатление, что она осталась верна и Пастернаку, и своей совести. И если вы познакомитесь с ее воспоминаниями о ГУЛАГе, вы узнаете, что она была чуть ли не единственной образованной москвичкой в бригаде, где у нее не было особых привилегий.
