Год после взрыва российского пассажирского лайнера над Синайским полуостровом. Как участие России в войне против террористической группировки "Исламское государство" отразилось на внутренней и внешней политике Кремля? Российский политолог Николай Петров уверен, что вслед за напряженностью обязательно должна последовать разрядка – иначе Владимиру Путину будет сложно довести страну до запланированных на март 2018 года президентских выборов.

В России в понедельник вспоминали жертв крушения самолета авиакомпании "Когалымавиа" в Египте. Теракт против российского авиалайнера, казалось, мог стать первым из многих – незадолго до трагедии Россия официально вступила в сирийский конфликт, и произошедшее воспринималось как первая месть исламистов Москве. Прогнозы экспертов не сбылись, новой волны терактов в России или против российских граждан не последовало. Однако кардинальным образом изменилось и представление о целях, которых Россия стремится достичь в Сирии. В октябре 2015-го о сирийской кампании Кремля часто говорили как о попытке "переключить" Запад с разногласий вокруг Украины на сотрудничество в борьбе с "Исламским государством". Вместо этого год спустя Россию обвиняют в военных преступлениях в Сирии, а ее войска, как выяснилось, воюют в этой стране не столько против ИГИЛ, сколько против вооруженной сирийской оппозиции.

В числе экспертов, опасавшихся новой волны террора в России и говоривших о планах Путина сотрудничать с Западом в борьбе с "Исламским государством", был политолог Николай Петров. Спустя год мы попросили его рассказать, как эволюционировала внешняя и внутренняя политика России после теракта над Синайским полуостровом и какие варианты разрешения кризиса во внешней и внутренней политике есть у Владимира Путина сегодня.

​– Год назад, когда началась сирийская кампания Кремля и произошел взрыв российского самолета над Синаем, вы предполагали, что угроза терактов в России против россиян во всем мире вырастет. Тем не менее, с тех пор в России или за ее пределами не произошло ни одного крупного теракта против россиян, сравнимого с этим. Как вы думаете, почему?

– Мне кажется, что службы безопасности вели себя достаточно активно. Взрыв самолета над Синаем послужил очень серьезным сигналом, который способствовал дополнительному вниманию и принятию дополнительных мер безопасности. В ряде случаев были сокращены контакты с теми странами, где российские службы безопасности не могли контролировать ситуацию, например с Египтом и Турцией. В этом смысле опасность терактов была отчасти минимизирована, были приняты дополнительные меры безопасности, которые в совокупности, по всей видимости, и привели к тому, что кроме теракта, который произошел год назад, масштабных терактов мы пока больше не видели.

​– Угроза таких терактов сохраняется?

– Да, конечно. Развитие событий на Ближнем Востоке и связанные с ними события по контуру российских границ порождают очень серьезную опасность терактов. Непонятно даже, когда эта опасность выше – то ли тогда, когда российское участие в конфликтах выглядит более успешным, а исламисты оказываются в более слабом положении, то ли тогда, когда ситуация, как в Сирии, находится в непонятном и неустойчивом равновесии. Мне кажется, что опасность такого рода терактов никак не уменьшается, независимо от успехов, или неудач, или вмешательства России в те конфликты, которые идут за ее пределами.

– Судя по опросам общественного мнения, например, по результатам опубликованного сегодня опроса "Левада-центра", опасения самих россиян стали уже более глобальными. Теперь их больше волнует не угроза терактов, а риск начала Третьей мировой войны из-за конфликта России и Запада в связи с войной в Сирии. Вместе с этим подавляющее большинство опрошенных уверено, что Россия должна продолжать вмешиваться в сирийский конфликт. Как это можно объяснить?

– Мне кажется, что отношение к сирийскому конфликту сегодня объясняется рядом причин. В первую очередь, тем, что информацию об этом конфликте россияне черпают из телевидения, и тем, что та картинка, которую они видят, воспринимается ими как весьма позитивная. Она выглядит позитивно, потому что никак не связана с какими-то реальными серьезными жертвами, потерями и так далее. В этом смысле реакция российских властей на теракт прошлого года над Синаем показательна, потому что объявление о том, что это был теракт, состоялось через три недели после самого происшествия. Это произошло как раз потому, что очевидная увязка произошедшего с началом активного вмешательства России в войну в Сирии воспринималась Кремлем как крайне негативная – как в пропагандистских целях, так и с точки зрения восприятия того, что происходит в сфере общественного мнения. Важно понимать, и опросы как раз демонстрируют это, что Сирия является абстрактной картинкой виртуальных успехов, которые воспринимаются позитивно, но совсем не могут уравновесить те проблемы, которые россияне видят "в ближнем окружении". Сирия в этом смысле никак не влияет на популярность власти и поддержку ее со стороны граждан, или влияет незначительно.

Пока картинка красивая, пока это не выглядит ни кроваво, ни обременительно, россияне склонны поддерживать то, что там происходит. Но даже когда их опрашивают о доверии самым разным депутатам, правительству, они выказывают падение этого доверия, несмотря на виртуальные успехи в Сирии. В этом смысле затраты и результат немножко разорваны. Сегодня люди оценивают скорее позитивный, с их точки зрения, результат, потому что о нем они знают только по СМИ, которые дают достаточно однозначную трактовку событий. Затраты они никак не видят и никак не связывают с той проблемой, которая для них выглядит значительно более острой, падением уровня жизни и экономическим кризисом.

– В начале этого года вы говорили, что сирийская операция для Владимира Путина – это поиск нового общего врага, который позволил бы уйти от конфронтации с Западом по поводу Украины. Удалось ли Путину, на ваш взгляд, добиться этой цели? На первый взгляд произошло абсолютно обратное. В списке тем, являющихся причиной этой конфронтации, Сирия не вытеснила Украину, а добавилась к ней.

– Я думаю, что сегодня еще слишком рано судить о том, удалось или нет, – и в плане решения проблем власти внутри России, и в плане взаимоотношений с Западом. Мне кажется, что та эскалация, которую мы сегодня видим, это не столько поступательное движение, сколько эскалация перед новой разрядкой. И чем более серьезно выглядит ситуация сегодня, тем как бы более высоки, с точки зрения Кремля, шансы о чем-то договориться с Западом. Конечно, ситуацию по состоянию на сегодняшний день нельзя отнести к внешнеполитическим и внутриполитическим успехам Кремля. Но я думаю, что эта ситуация очень серьезно может поменяться уже в ближайшее время, скажем, через месяц, в любом случае, до конца года.

– Вы имеете в виду результаты президентских выборов в США?

– Я имею в виду не столько результаты американских президентских выборов, сколько то, что до конца года Кремль, как мне кажется, должен определиться относительно российских выборов [президента в 2018 году]. А это связано с деньгами, которые необходимы для того, чтобы дожить до выборов, не приближая их, не меняя радикально социальную политику, что ведет к негативным для Кремля результатам. Мне кажется, что Кремлю нужны деньги для того, чтобы спокойно дожидаться выборов 2018 года. И эти деньги можно взять только на мировых финансовых рынках, для чего необходимо улучшать отношения с США. Да, американские выборы принципиально важны, потому что определится администрация, определятся политики, с которыми можно будет по-новому выстраивать отношения. Понятно, что действующая администрация в этом качестве Кремль не особенно устраивает.

​– Что, если договориться не удастся даже после американских выборов? Скажем, если в Вашингтоне к власти придет команда Хиллари Клинтон, если она будет настроена к Москве очень жестко? Если представить себе, что Россия и из сирийской игры не выйдет, и не найдет с Западом компромисс по Украине, – какие опции в таком случае будут на столе у российской власти в 2017 году? Можно ли бесконечно ничего не менять и использовать оба этих конфликта для того, чтобы отвлекать внимание людей от внутренних проблем?

– Беда для российской власти в том, что эти конфликты уже не очень отвлекают внимание людей от внутренних проблем. В последние месяцы мы видим тренд на снижение уровня доверия, уровня популярности не только всех остальных институтов и правительства, но и, собственно, президента. Это очень опасно для власти. Возможности повышения этой популярности за счет взгонки каких-то внешнеполитических сюжетов, эскалации и конфронтации с Западом и так далее, уже практически исчерпаны. Дальше здесь ничего сделать, по-видимому, нельзя. Поэтому я бы считал, что если не получится договориться с Западом, снизить уровень конфронтации и взять деньги, на которые можно купить время до очередных выборов президента 2018 года, то Кремлю надо будет решать вопрос с досрочными выборами. Иначе на кону окажется полное исчерпание финансовых ресурсов еще до выборов и, соответственно, свобода рук после самих выборов будет очень и очень сильно ограничена. Поэтому я и считаю, что до конца года мы увидим достаточно серьезное развитие, включая, возможно, и резкий поворот или попытку резкого поворота в отношениях с Западом.