Александр Генис: Наш АЧ завершит очередной выпуск авторской рубрики Парамонова “История чтения”. Сегодня мы с Борисом Михайловичем отмечаем 100-летие прославленного романа Джеймса Джойса “Портрет художника в юности”.
Борис Парамонов: «Портрет художника в юности» так же, как и первая книга Джойса - сборник рассказов «Дублинцы», существуют в тени «Улисса», как бы бледнеют в этом соседстве. Но перечитывая «Портрет» нельзя не заметить, что «Улисс» вырос из этого первого романа Джойса, он был его семенем. «Улисс» начался там, где кончился «Портрет». Уже в первой главе «Улисса» разбросаны намеки на это. Например, казалось бы ни с того ни с сего, появляется имя Крэнли. И в «Улиссе» он дальше не фигурирует. Но это как раз тот персонаж «Портрета», разговорами с которым кончается этот первый роман. И еще одна связь заметна - уже в порядке некоего парадокса, некоей насмешки, хулиганской выходки, если угодно. Это, прошу прощения, - вши, заползшие в первую главу «Улисса» из «Портрета художника в юности».
Александр Генис: Учитывая, что «Улисс» еще и стопроцентно хулиганское сочинение, этому особенно удивляться и не следует. Про Джойса говорили, что он пишет обо всем, но предпочитает то, что ниже пояса. Что уж тут вши.
Борис Парамонов: Так это хулиганство началось в «Портрете». Они раза два или три там фигурируют, например, в самом его конце: «по его затылку ползла вошь». Кстати, это удивительно само по себе, а не только в плане литературных ассоциаций: всё-таки начало двадцатого века, успехи санитарии и гигиены в цивилизованных странах уже вполне ощутимы. Что же это - символ ирландской отсталости сравнительной или вообще метафора горькой ирландской бедняцкой судьбы?
В «Портрете» видны уже зачатки некоторых приемов «Улисса». Есть уже в нем страницы, на которых проступает склонность Джойса к некоей сюрреалистической игре. Например, в одном месте Стивен бросает взгляд на стену аудитории, где повесили свои рясы священники - преподаватели иезуитского колледжа, в котором он учится. И вот за рясами Стивену видятся сами преподаватели, и они вступают в какую-то инфернальную игру, бесовскую пляску. Я цитирую:
«Все они мчались, семеня ногами, спотыкаясь, кувыркаясь, выделывая антраша, подбирая рясы для чехарды, удерживая друг друга, трясясь от низкого, деланного хохота, шлепая друг друга по задницам, хихикая над своими грубыми проказами, называя друг друга фамильярными прозвищами, иногда вдруг обижаясь на какую-нибудь слишком уж грубую выходку, о чем-то шепчась и прикрывая рот ладонями».
Как хотите, Александр Александрович, а мне здесь видится зерно сюрреалистической главы «Улисса» - «Цирцея».
Александр Генис: Джойс опробовал приемы в ранней прозе. Говорят, что поэты никогда не забывают метафор, прозаики - тоже.
Борис Парамонов: Не только отдельные эпизоды и метафоры, но и тематически связь обоих романов устанавливается в первой главе “Улисса”. Как вы помните, там заходит речь о том, что Стивен оскорбил свою умирающую мать, отказавшись стать на колени и прочитать вместе с ней молитву. Но опять-таки сходной темой заканчивается “Портрет художника в юности” - разговор с этим самым Крэнли, когда Стивен говорит, что он отказался говеть на Страстной неделе и сообщил об этом матери.
Это одна из двух главных тем “Портрета” - становление художника Джойс видит как некий великий отказ, даже два отказа: от религии, разрыв с католической церковью, столь сильной в Ирландии и второе - от самой Ирландии. Художник, таким образом, у Джойса начинается с того, что разрывает самые важные связи. Но он не остается одиноким: это одиночество в присутствии языка. Это очень важная, всячески педалируемая тема “Портрета”.
В “Портрете” пять больших глав, и две последние об этом: о разрыве с церковью в четвертой и с самой Ирландией в пятой главе. Роман и кончается тем, что Стивен Дедалус собирается уезжать из Ирландии, как поступил сам Джойс.
Студенты-однокурсники Стивена упрекают его в том, что он не учит гэльского языка. Он отвечает:
«Мои предки перестали говорить на своем языке и переняли другой. Они дали кучке иноземцев поработить себя. Что ж, прикажешь мне расплачиваться моей жизнью, мной самим, за долги, в которые они влезли? … Не было еще ни одного честного и искреннего человека, отдавшего вам свою жизнь, свою молодость, свою любовь - со времен Тона и Парнелла - которого вы бы не предали, не бросили бы в час нужды, не облили бы помоями, которому вы бы не изменили. И ты мне предлагаешь стать одним из вас? Да идите вы к дьяволу!... Когда человеческая душа рождается в этой стране, на нее набрасывают сети, чтобы помешать ей взлететь. Не говори мне о народности, об языке, о религии. Я попытаюсь увильнуть от этих сетей».
И вот еще очень важное место: Стивен разговаривает со священником-англичанином, который принял католичество и перебрался из Англии в Ирландию.
«Язык, на котором мы говорим, был его языком, был его языком, прежде чем стал моим. Как по-разному звучат слова родина, Христос, пиво, учитель на его устах и на моих! Я не могу произносить или писать этих слов без внутренней тревоги. Его язык, столь мне близкий и столь чужой, останется для меня всегда языком благоприобретенным. Я не сотворил и не принял слов этого языка. И никогда они не станут вполне моими. Моя душа трепещет в тени этого языка».
Так может говорить только поэт, художник, у которого с языком особые, интимные отношения.
Александр Генис: Джойс говорил, что он отомстит английскому языку, заставив его говорить с ирландским акцентом.
Борис Парамонов: При этом мы должны помнить, что в сущности Стивен Дедалус и сам с детства говорит по-английски, строго говоря, это и его язык. Ему чужд не английский язык, а его носители-англичане, поработившие его Ирландию. И вот эту проблему он, так сказать, выводит за скобки: покидает и Ирландию, но и Англию. Вот это и есть жизнь поэта наедине с языком. Он, как евангельская Мария, избирает благую часть.
Вам, Александр Александрович, это ничего не напоминает из истории российской, русской словесности?
Александр Генис: Бродский, конечно, избравший “Часть речи”. Но Джойс отправился в добровольное изгнание. А ведь Бродский не по своей воле покинул Россию, его вынудили к этому власти.
Борис Парамонов: Но нужно вспомнить, что он так и не приехал в Россию, когда появилась возможность, - даже с кратким визитом.
Александр Генис: Шум был бы большой, Бродский этого явно не хотел. И потом - кто скажет, что русский язык Бродскому не родной?
Борис Парамонов: Во всяком случае могут сказать, что он сам не русский. Ну да, еврей, - но в интерпретации Цветаевой: «В сем христианнейшем из миров /Поэты - жиды».
Но как Бродскому никакими усилиями не приписать русофобии - так и Джойса не обвинить в отсутствии ирландского патриотизма. В «Портрете» есть одно изумительное место. Сокурсник Стивена Мэт Дэвин рассказывает ему приключившуюся с ним историю. Он шел один по глухой сельской местности, путь был далекий, он устал и, увидев свет в повстречавшейся избушке, постучал и попросил воды напиться. Молодая женщина, открывшая дверь, дала ему молока, а потом сказала, что она сейчас одна и не хочет ли он провести с ней ночь. Дэвин застеснялся и отказался. И Стивен видит символический смысл этой истории - видит в ней Ирландию.
«Она казалась ему символом ее и ее народа, душой подобной летучей мыши, пробуждающейся лишь в темноте, в скрытности, в одиночестве, душой, глазами, голосом и жестом бесхитростной женщины приглашающей странника разделить с ней ложе».
Александр Генис: Тут что-то платоновское есть, Андрея Платонова имею в виду. Не зря, мне всегда чудилось глубинное родство двух великих модернистов ХХ века.
Борис Парамонов: Да, и тут же ироническое снижение темы: Стивену, размышляющему об этой символике, грубая уличная девка-цветочница предлагает купить букетик. Он отказывается:
«Ты слышала, что я сказал? У меня нету денег. Поняла?
- Ну что ж, со временем, даст Бог, вы разбогатеете,- сказала девушка.
-Возможно,- сказал Стивен, - но мало вероятно».
Пойнт темы: Стивен Ирландии ничего не должен.
Александр Генис: Ну, сам-то Джойс щедро обогатил английский язык и литературу. И всё-таки его зовут ирландским писателем.
Борис Парамонов: Да, есть такое, что ли, требование политической корректности. Не знаю, что думал и говорил по этому поводу сам Джойс, но ирландцы в этом смысле народ очень требовательный. Я однажды в своем спорт-клубе, куда хожу главным образом из-за турецкой парной бани, разговорился с одним человеком, вернее он со мной. Он, сразу же определив иностранца, спросил, откуда я. Я рассказал ему кое-что из истории моего перемещения, а потом сказал: Ну а вы, я смотрю, не американец, а англичанин? - Я ирландец, сказал он с эмфазой, даже с некоторым негодованием.
Англичанина от американца отличить очень легко по произношению специфически британскому - и еще по одной черте: они до сих пор - мужчин имею в виду - делают старинные стрижки и причесываются по старинке - точь-в-точь тридцатые годы.
Александр Генис: И еще они пьют чай горячим, а не ледяным.
Борис Парамонов: Ну и из частных наблюдений: я на этот раз обнаружил в «Портрете» несколько мест, воспроизведенных Набоковым в романе «Дар».
Александр Генис: Набоков был страстным поклонником «Улисса» и студентов своих «Улиссом» мучил. Например, он предлагал им на пляже засунуть голову между ног и наблюдать мир перевернутым.
Борис Парамонов: Из «Портрета» он выудил список учеников Лолитиного класса. У Джойса в двух местах этот прием: список учеников того пансиона, в котором учится Стивен, в первой главе, и потом еще список монахов из Группы христианских братьев, экзотически звучащие имена: брат Хикки, брат Квэйд, брат Макардл, брат Кио. А одну подглавку из главы пятой вообще полностью перенес в «Дар» из «Портрета»: как Стивен, едва проснувшись и еще лежа в постели, сочиняет стихи, посвященные девушке по имени Эмми. Так и у Набокова Годунов-Чердынцев в таком же положении сочиняет свою полу-мнемозину и полу-мерцанье.
Александр Генис: Мы говорили о некоей параллели Джойса и Бродского в отношении писателя, художника слова к языку. А можно ли найти еще какие-нибудь параллели Джойсу в русской литературе? Вот мы недавно вспоминали, что принято говорить, будто Андрей Белый с его «Петербургом» похож на «Улисса».
Борис Парамонов: Да, так часто говорят, обсуждая тему литературно модернизма. Но есть в России писатель 19-го века, писатель-классик, похожий на Джойса своей судьбой, своим, так сказать, экзистенциальнм выбором: Гоголь, конечно. Ирландец Джойс, писавший по-английски, и украинец Гоголь, писавший по-русски. Тут много чего можно сказать, но это выходит уже за круг литературы. Лучше и не начинать.
