Поэтесса Екатерина Горбовская (Лондон):

Из России мы уехали в 1991 году. Уехав, вся наша семья полностью окунулась в англоязычный мир. Круг русских знакомых у нас тогда был очень узок, интернета не было, русского телевидения у нас тоже никогда не было. Все, что происходило в Англии, где мы жили, было важно и значимо, а Россия, все, что с ней связано, остались где-то далеко в прошлой жизни. И русский язык стал постепенно уходить в пассив.

Да, конечно, мы дома разговаривали по-русски, но уже мышление строилось на тех понятиях, которые вошли в нашу жизнь, на английском. Уже разговоры строились вокруг тех реалий, которые происходили в новой жизни, им соответствовали определенные конструкции, определенные обороты, определенные слова, которые обозначали именно то, что ты хочешь сказать на английском. Все русские альтернативы были ходульными, были искусственными и противоестественными. Поэтому очень часто предложение, начинавшееся по-русски, заканчивалось по-английски. Или возникали абсурдные конструкции, которые сам говорящий даже не замечал. Помню Саша, мой муж, — мы сидели в гостиной,— у меня спросил: «Слушай, этот камин мы сами устанавливали или он пришел вместе с домом?». Если честно, меня эта утрата русского языка в то время даже не очень волновала. Я помнила, что когда-то русский язык был моим кислородом, но именно от этой ипостаси я в свое время и убежала. Не было ни малейшего желания возвращаться и вступать в одну и ту же реку дважды, теперь была другая новая жизнь, с русским языком никак не связанная. Поэтому был еще какой-то элемент отторжения, идущий от желания закрыть ту дверь и никогда не возвращаться, потому что казалось, что эта дверь закрыта навсегда. В этих обстоятельствах русский язык становился рудиментарен и отмирал за казавшейся тогда ненадобностью. У меня не было потребности в русском языке, потому что стихов я тогда не писала, письменно я ни с кем не общалась, поэтому ощущения потери и какой-то ущербности в этой области не было. Но в какой-то момент по мере развития интернета до меня вдруг дошло, что, наверное, интернет существует не только на английском, но и на русском. Я нашла Рунет, я начала с «Рамблера» и стала шарить по поисковикам в поисках людей из прошлой жизни. Мне стало интересно смотреть, кто они, какие они теперь. Через какое-то время я вдруг решила найти еще одну особу из своей прошлой жизни — Екатерину Горбовскую. Я совершенно не ожидала, что поисковик мне что-то покажет, потому что я исчезла с радаров задолго до появления интернета, меня уже давно нет и быть не может. И вот тут произошло то, чего я никак не могла ожидать: вышло довольно много страниц с упоминанием меня, этой особы — Екатерины Горбовской, — которая в русской транскрипции в моем сознании уже не существовала, какие-то даже сайты, где обсуждали, где она, что она. Она умерла? Да, умерла. И даже рассказывали, от чего она умерла. Таким образом я стала постепенно входить в русскую блогосферу, налаживать какие-то связи с людьми и вступать с ними в переписку. И вот завязалась переписка с людьми, и тут я обнаружила, что я не могу составлять письменные фразы на русском языке. Мне было трудно подбирать слова, ставить их в словосочетания, потому что я не была уверенной, используется такое словосочетание или нет, это правильно или нет. Я эти письма, которые писала первое время, я их не писала — я их составляла из блоков и каждый блок проверяла в «Яндексе». Я смотрела: есть такие словосочетания, употребляются они или нет. Я тогда писала эти письма, как Мересьев танцевал на протезах. В итоге получалось очень залихватски, но чего мне это стоило, знаю только я одна. Это был довольно короткий период, потому что язык быстро прощает измену и возвращается по первому зову. В итоге я все правильно писала, «Яндекс» мне говорил: умница, молодец, все правильно…Ты понимаешь, что за эти годы разговорный язык изменился, уже обновилась лексика, обновился строй речи. Понятие нормы, конечно, существует, но это не та норма, где шаг влево, шаг вправо — уже позор.

«Культура похорон».

Об отношении к погребению усопших в разных странах.

«Радиоантология современной русской поэзии».

Стихотворения Алексея Зеленского (Будапешт).

***

​Иван захотел возвратить ток вод

В давно пересохшее русло.

Он пошёл по тропе валунов наверх,

Где когда-то мерцала влага,

А теперь разве что, когда лунный свет,

Здесь мерцали речные камни.

И тогда он сидел на своём крыльце.

Через час показались следы обвала.

Только этого мне не хватало,

подумал Иван.

А что он хотел? Ничего.

Долголетия, видимо. Мало

того, на горе начиналась осень:

Сколько видно, по небу зернилась мгла,

И гроза ударяла в железный таз по краям массива.

Озерцо отразило горы и мглу и месило

Краски,

готовя холст

для осеннего,

первого,

слепого взрыва.

Но Иван не боялся, а только прибавил шаг.

Первый камень взлетел над горой в четверг

И без шума прошёл через толщу леса.

Остановленный глиной у кромки вод,

он замолк совершенно, не выдав плеска.

А вверху на рогатине телом Иван,

замирал и слушал

— ничего, кроме щебета — он продолжил.

Оказалось, вгрызаться в гряду всё равно что в тело
Своё: отрывая тросы от печени,
Усыпая траву зубами,
Поминая тем лихом лёгкие, что, вдыхая,
Выдыхали «ну ладно ещё чуть-чуть».
А кирка приросла к рукам и действовала неустанно,

Промеряя путь.

И когда поперёк живота проревелась лужа,
Иван не знал уже, что горный хребет разрушен,

И через него смывает подол вода.

«Красное сухое»

Разговор о роме и острове Барбадос, жители которого считают свой остров родиной рома