Архивный проект «Радио Свобода на этой неделе 20 лет назад».

Самое интересное и значительное из нашего эфира. Незавершенная история. Еще живые надежды. Могла ли Россия пойти другим путем?

Беседа с писателем Сашей Соколовым (Ведущая: Катя Метелица)

Первый раз в эфире: 4 июля 1996.

​Катя Метелица: Пушкинская премия это, на самом деле, не первая, а вторая литературная премия, которую Саше Соколову присудили в России. Первая была в 1981 году – премия контркультурного самиздатского петербургского журнала «Часы». Денежная часть этой премии составляла 1 рубль, и присудили ее эмигрантскому писателю Саше Соколову за его вещь с эпиграфом из Пушкина:

Люблю я дружеские враки

И дружеский бокал вина

Порою той, что названа

Пора меж волка и собаки.

Саша Соколов:

Бывает так: с утра скучаешь

И словно бы чего-то ждешь.

То Пушкина перелистаешь,

То Пущина перелистнешь.

Моя вторая книга - «Между собакой и волком», - она вообще написана в поэтических традициях Пушкина, да и в прозаических, потому что она стилизована под 19-й век.

Катя Метелица: Даже не знаю, спрашивать ли Вас про премию. Она Вас радует?

Саша Соколов: Что за вопрос! Конечно, радует. Это даст мне возможность какое-то время не думать о заработке, а просто сидеть и плотно работать. Чтобы удлинить это время я, может быть, куда-то поеду, в какую-то дешевую страну, вроде Индии или Непала, и там на эти деньги можно прожить лет десять. Правда, прививки надо делать. Это ужасно, по-моему. Я всегда жил по-спартански. Вырос в очень состоятельной семье. По советским стандартам, это была очень состоятельная семья. Меня совершенно поэтому не занимал вопрос денег или вопрос одежды, и сейчас меня это все совершенно не трогает. И вообще я, по-моему, уже сложившийся буддист, хотя не посещаю храмы, монастыри. Мне совершенно нечего делать в большом городе. Хотя я вырос в Москве, но я никогда с Москвой не мог ужиться. Я такой, наверное, тургеневский наследник, в этом смысле. Люди типа Тургенева и, вообще, дворянство, многие из них наезжали в Москву, а жили в имениях. По-моему, это более естественней образ жизни для русского человека.

Катя Метелица: Из русских людей в изгнании осуществить этот идеал жизни в имении довелось, по-моему, одному Солженицыну. И жить на литературные заработки практически никому, наверное, не удается.

Саша Соколов: Я работаю инструктором по лыжам, за это они платят, и очень неплохо - 22 доллара в час.

Катя Метелица: Какая-то база?

Саша Соколов: Это в горах. Горы очень похожие на Карпаты, очень красиво. Потому что я не живу в некрасивых местах. Русское сердце не может не отозваться на Вермонт.

Катя Метелица: В Вермонте Вы ощущали присутствие Солженицына?

Саша Соколов: Нет, я не ощущал, у нас слишком разные круги. Я знаком с его детьми. Солженицын находился под большим влиянием Русской Западной церкви, американской. Поэтому он так изменился, я думаю. Он архаизировался очень. А я - другой человек, я, скорее, живу в будущем. Я ощущаю себя человеком 21-го века. Он правильно делает, он занимается сейчас тем, чем должен, просто спокойно живет за рекой. Это, между прочим, мое самое любимое место было в Москве, я всегда ездил купаться на эту излучину реки.

Катя Метелица: У вас представления о пейзаже совпадают с Солженицыным?

Саша Соколов: Вот это - совершенно точно, пейзажи совершенно совпадают.

Катя Метелица: А есть ощущение святости писательского труда? Какой у вас ритуал работы?

Саша Соколов: Писательские какие-то приметы. Я знаю, что если утром выйду из дома, я уже не могу писать, вернувшись. Уже просто в магазин выйдя, не смогу. Поэтому я сразу сажусь писать, а потом уже все остальное. И, главное, что мне совершенно необходимо, чтобы помещение, где я пишу, было маленьким, иначе я просто чувствую, что у меня энергия распыляется.

Катя Метелица: Тишина вам нужна и отсутствие людей?

Саша Соколов: Естественно. Хотя раньше, когда я работал в газетах, я мог писать в любой ситуации - не выспавшийся и с ужасной головой. А нужно через час сдавать материал в номер. Никаких мыслей абсолютно. Ты выходишь из лифта, идешь в машбюро и начинаешь с порога диктовать машинистке. Совершенно непонятно, каким образом это все получалось, но это все получалось само собой, и хорошо получалось. Вот это совершенно непонятно. Но сейчас все по-другому, потому что ты становишься требовательнее к себе.

Катя Метелица: Вы ведь входили в СМОГ - Самое Молодое Общество Гениев, неформальное литературное объединение 70-х годов. Я не так давно интервьюировала другого бывшего СМОГовца, Эдуарда Лимонова, и спросила его об ощущении возраста, не паспортного, а внутреннего. Он сказал: «Возраст у меня призывной».

Саша Соколов: Он зациклен на призывниках, это его любимая тема. Я его, кстати, очень ценю как поэта. Ему нужно было просто продолжать заниматься поэзией или шить костюмы.

Катя Метелица: Пироги хорошо печет.

Саша Соколов: У него есть такое, он домашний такой человек. Его стихи я часто вспоминаю: «Люблю Сибирь, когда подумать, люблю ее призывников…».

Лимонов в таком возрасте ощущает себя, да? А я – мне лет тридцать. Потому что никаких изменений физических я практически не чувствую, с моих тридцати лет. Но дело в том, что это далеко моя не первая жизнь. Если говорить в категориях известной теории о нескольких жизнях. Лимонов, мне кажется, он человек, который живет первую или вторую жизнь, а я - примерно пятую. Поэтому я старше немножко чувствую себя.

Катя Метелица: У вас есть ощущения по поводу того, кем Вы были раньше, если они есть?

Саша Соколов: Я думаю, что я был примерно тем же, кем был… В человеческом образе?

Катя Метелица: Мне в человеческом еще интереснее.

Саша Соколов: Не знаю. Но в человеческом я был примерно тем же, что и сейчас, такую же роль играл в обществе.

Катя Метелица: Были поэтом?

Саша Соколов: Да, может, даже просто по жизни. И, может быть, воином. У меня есть очень сильно развитый инстинкт воина. Иду на конфликт мгновенно, очень я взрывной человек.

Катя Метелица: Вы чувствуете себя, по-прежнему, самым молодым гением? Гением чувствуете себя?

Саша Соколов: Нет. Я совершенно не чувствую. Чем дальше, тем меньше я думаю о том, какое место я занимаю в литературе, это меня абсолютно не интересует уже. И это тем более удобно в связи с тем, что статус писателя меняется, статус в обществе.

Катя Метелица: В сторону снижения?

Саша Соколов: Да. То есть я хочу сказать, что в Америке, скажем, профессионально живут литературным трудом всего несколько человек. Я говорю о настоящей литературе, не о мыльной литературе. Такие люди, в основном, сидят в университетах, которые пишут серьезную литературу. С другой стороны, это хорошо такому человеку как я, такому писателю как я, потому что меньше ответственности, и ты точно знаешь, что ты этим уже не заработаешь. Поэтому премия как раз очень к месту. Вообще, на премии можно жить, если их регулярно получать.

​Катя Метелица: В связи с Пушкинской премией возникают пушкинские ассоциации. Скажите, пожалуйста, ведь Вашим Державиным был Набоков? Он вас благословил, когда дал отзыв на рукопись «Школа для дураков» в издательство «Ардис».

Саша Соколов: Очень сильный, очень положительный отзыв Набокова, в общем, решил мою литературную судьбу.

Катя Метелица: Вы успели когда-нибудь с ним лично увидеться или хотя бы поговорить, или списаться?

Саша Соколов: Нет, к сожалению. Я сейчас жалею об этом. А тогда, когда он пригласил меня приехать к нему в Швейцарию, я был тем летом, я же жил целый месяц на Лаго-Маджоре, недалеко от Монтре, где он жил. Я узнал, что он хочет со мной познакомиться, он меня через Карла Проффера пригласил, и я был в таком смятении, я решил, что, наверное, не стоит, наверное, не надо, потому что я еще недостоин этой встречи. Что вот, когда я стану солидным каким-то писателем, может быть, я тогда приеду. Потом я уехал в Америку, а он умер через короткое время. Но ведь это не обязательно. Я на самом деле всю жизнь избегал каких-то литературных знакомств. То есть я знаком со многими писателями за счет того, что я работал в литературной России, но я никогда не продолжаю знакомств с коллегами, в основном, потому что это такое дело, писательство, которым нужно в одиночестве заниматься. Я как раз в этом идеальном одиночестве нахожусь, живя в Вермонте.

Катя Метелица: Как в Михайловском?

Саша Соколов: Да нет, гораздо глуше, если учитывать, что язык-то другой.

Катя Метелица: Ваша первая жена была русская, вторая – австрийка, а нынешняя, насколько я знаю, американка. Гражданство у Вас канадское.

Саша Соколов: Поэтому я живу между трех континентов - Европа, Америка и Россия. Россия как бы отдельный континент. Из этого я, наверное, и состою. Духовно я связан, безусловно, с этими тремя вещами. Я не так скучаю, скажем, по Европе, как по России, но я все равно скучаю по Европе.

Катя Метелица: И по Вене?

Саша Соколов: И по Вене тоже, потому что там было очень хорошо, венские кафе прекрасны, венские подвалы винные - это великолепно. И венские маленькие загородные рестораны – вот, что самое интересное, где собираются любители местного молодого вина и, кроме того, аккордеон и пение, тирольские песни. Первое, что я увидел на Западе. Это было здорово. Пратер великолепный, мы просаживали там большие суммы с друзьями-эмигрантами, потому что в то время Вена была перевалочным пунктом для так называемой еврейской эмиграции из Советского Союза. Но на самом деле там были люди всякого рода и племени, в том числе и мои московские старые друзья, которые каким-то образом сумели просочиться. В общем, русская Вена жила очень бурной жизнью, достаточно сказать, что там был Костя Кузьминский, который уже не вставал с дивана в то время, он лежал без конца на этом диване в окружении двух борзых. Потом, уже в Нью-Йорке, этих борзых стало семь или восемь. Красиво жили. На пособии. Но не я. Я, как всегда, работал. Но не в Вене, а в венском лесу.

Катя Метелица: Егерем?

Саша Соколов: Дровосеком таким, скорее. Рубил деревья.

Катя Метелица: А женились Вы второй раз…?

Саша Соколов: Это такая история особого рода. Я и оказался а Австрии в связи с тем, что мне разрешили выехать, чтобы я там женился, но после долгой такой канители с властями. Она преподавала здесь, в Институте иностранных языков, ее выслали отсюда просто насильно.

Катя Метелица: Как ее звали?

Саша Соколов: Ханна. Ее выслали, мы начали бороться за ее возвращение сюда или за мой выезд туда. Была голодовка. Она сидела там, в огромном венском cоборе Святого Штефана, красиво так, в белом платье, сутками напролет. Там туристы приходили, журналисты. А я встречался здесь с американскими журналистами, с австрийскими, с немецкими журналистами, давал какие-то интервью. В общем, мы сделали большой шум. Я сидел голодал на даче у своего приятеля. Сейчас это, конечно, все дико вспоминать, но это все было, и мы выиграли этот бой. Брежнев подписал. Пришли однажды ночью и сказали, что завтра утром в ОВИРе я могу получить паспорт, чтобы уехать. Таким образом я оказался вдруг в Вене. Решил остаться. У меня была виза на месяц, но я решил, что не вернусь, и просил канадцев дать мне паспорт. И вскоре мне его прислали. И я с этим паспортом уже приехал в Америку.

Катя Метелица: Вам дали паспорт потому, что Вы родились в Канаде?

Саша Соколов: Да, потому что я родился в Канаде. Хотя меня рано оттуда увезли, к сожалению, но это уже связано со шпионской деятельностью моего отца. Если эта история интересна, я могу ее вкратце изложить. Я знал, конечно, что он был человеком, занимавшимся разведывательной деятельностью, но не знал, на каком уровне. Как-то в Афинах, в книжном магазине, я зашел, и там была книга о деятельности советских шпионов за какой-то долгий период - кто есть кто и кто был кто. Оказалось, что мой отец курировал всю западную сферу советской разведки. Он был в ГРУ, очень высоко стоял. Но в то время, будучи молодым офицером, он был послан Сталиным организовать первую шпионскую сеть на Американском континенте.

Катя Метелица: Это когда?

Саша Соколов: Это вскоре после начала войны, думаю, 1941-42 год. Повоевал два месяца где-то на фронте, будучи танкистом, а потом он сразу переквалифицировался на шпиона, потому что у него было уже достаточно образования, он быстро, экстерном, закончил какое-то шпионское заведение, и его послали туда. И он занимался похищением атомной бомбы. Таким образом в Советском Союзе появилась атомная бомба. Об этом здесь почему-то никто до сих пор не знает. То есть знают, кому надо. Но считается, что принципы атомной бомбы были разработаны здесь, а на самом деле чертежи были вывезены оттуда. Я сказал «чертежи», но, наверное, не чертежи, а схема, принцип выяснен.

Катя Метелица: А какова была в Канаде официальная должность вашего отца?

Саша Соколов: Он был заместителем военного атташе. Покупал танки канадские, которые совершенно были ужасные, они разваливались от первого попадания. Это все была липа полная, эти танки.

Катя Метелица: Откуда вы знаете?

Саша Соколов: Он рассказывал. Но он рассказывал только об этой, официальной стороне. То есть он мне никогда не рассказывал о своих главных делах и, вообще, я почти ничего не знаю о его личной жизни, в сущности, и вообще ни о какой жизни.

Катя Метелица: А это правда, что Вы были самым крупным младенцем, который родился в Оттаве за все эти годы?

Саша Соколов: Да. И, что интересно, что я встретился с человеком в канадском консульстве в Вене, который был сыном того врача, который принимал роды у моей матери. И он был консулом. Жизнь у меня страшная, она полна совпадений каких-то чудовищных.

Катя Метелица: Как Вы относитесь к сюжету вообще? Интересуетесь сюжетами или не слишком?

Саша Соколов: Нет, я сюжетами не интересуюсь. Это немножко такое же примерно отношение у меня, как к рифме. Я не понимаю, почему люди рифмуют. Марина Цветаева объясняла, почему русская поэзия в основном рифмованная. То есть это немножко детская штука - рифма и сюжет.

Катя Метелица: Буриме и история.

Саша Соколов: Да, это как-то искусственно немножко. И мне совершенно не интересно придумывать сюжеты, и мне самому неинтересно следить за сюжетом вещи какой-то. Поэтому я практически не интересуюсь кино, все это шито белыми нитками, ясно с самого начала, что будет дальше. То есть я уже достаточно образован для того, чтобы интересоваться сюжетами, но я знаю, как это все делается, и я не хочу никого развлекать. Жизнь достаточно увлекательная вещь сама по себе, она интереснее, чем все эти сюжеты, которые придуманы. Я не хочу принимать участие в этом балагане, для меня это балаган. Это «мыльная» литература. Зачем это? Я не так воспитан, я хочу сказать, я ощущаю себя элитарным писателем;

Катя Метелица: Набоков для вас – «мыльная» литература?

Саша Соколов: Нет, Набоков прежде всего огромный мастер слова. Он, конечно, позволяет себе сюжеты, но для него это не главное. И потом, он же все-таки очень связан со старой русской литературной традицией, несмотря на то, что он был модернистом. Он - другой. Хорошо, написал он «Лолиту», но он сделал это специально, то есть он применил тот же самый прием, что и я в «Палисандрии». То есть, на самом деле, «Палисандрия» это, отчасти, ответ на «Лолиту».

Катя Метелица: Анти-«Лолита»?

Саша Соколов: Ну, да. И вообще, ответ на всю эту «мыльную» литературу. То есть, нет, стоп. «Лолита» не есть, «Лолита» есть псевдо-«мыльная» литература. «Палисандрия» - это пародия на несколько жанров литературных - на детектив, на исторический роман, на «постельную» литературу.

Катя Метелица: Вот вы педофилу Гумберту Гумберту противопоставили геронтофила Палисандра. Но вообще, я знаю, В.Набоков писал, что «Лолита» -это на самом деле произведение о его романе с английским языком, на который он перешел писать в то время. Это первое его произведение на английском языке. Вы много лет живете в окружении английского языка, причем практически тотальном окружении. Как Вы себя чувствуете в этом окружении, как это сказывается на Вас, будете ли Вы когда-нибудь писать по-английский или вставлять какие-то английские словечки?

Саша Соколов: Нет, я думаю, что я не буду никогда писать по-английски. Наоборот, когда я уехал на запад, я знал уже тогда, что моя цель - сохранить русский язык, потому что, во-первых, у меня не будет столько и таких читателей, как в России, и поэтому какой же смысл переходить на язык, где тебя прочтут тысяча человек, ну, десять тысяч, а в России у тебя будет какой-то миллион? Я очень боялся, что пройдет несколько лет, и я начну терять язык. И это, между прочим, один из тех кошмарных снов эмигрантских. Есть два главных страшных сна у многих эмигрантов. Один сон, что ты вернулся в Россию, и граница опять закрыта, и тебя сейчас придут и арестуют. Я говорю о советских эмигрантах, не о тех, которые сейчас уезжают. А второй сон, что ты просыпаешься и не можешь говорить, потому что ты забыл русский язык. А у меня это было в такой форме, что я снов не вижу, но я боялся, что не смогу писать по-русски, что я начну терять язык. Поэтому я, в сущности, не учил специально английский язык, я его выучил постольку-поскольку, понемногу общаясь с людьми. Насчет словечек я все-таки пурист, я считаю, что я хорошее образование получил, я не понимаю, почему нужно эти жуткие варваризмы использовать. Я знаю массу эмигрантов, которые после двух-трех лет жизни в Америке начинают просто забывать, говорят на каком-то чудовищном языке, причем, даже образованные люди, закончившие университет. Вот этот сон страшный, о котором я говорил, номер два, он не сбывается, к моему удивлению, я не забываю никаких слов абсолютно. Вот недавно я говорил со своим болгарским другом, объясняя ему какие-то русские выражения, какие-то кухонные выражения. Он не знал названия некоторых обиходных вещей, я произнес слово «дуршлаг» и осознал, что я двадцать лет не слышал и не произносил этого слова. Но я помню абсолютно все слова. Вот это поразительно!