Тамара Ляленкова: Сегодня мы поговорим о самых интересных среди научно-популярных изданиях книгах о новом статусе премии "Просветитель", которая, собственно, и являлась критерием их оценки. Кроме того, у нас будет возможность посмотреть фрагменты лекций, например, историка Евгения Анисимова "Образы имперской истории в русской живописи" и филолога Виктора Сонькина "Помпеи. Гибель и возрождение римского города". В московской студии сопредседатель оргкомитета премии "Просветитель" Александр Гаврилов и астроном Владимир Сурдин.
Мы начнем с вопроса самого важного. Фонд "Династия" перестал быть главным организатором этой премии. Насколько просвещение и финансирование связано? Как вы из этой ситуации вышли? Потому что сессия этой премии 9-я. И она без такой поддержки. Или все-таки что-то осталось?
Александр Гаврилов: С этим как раз, мне кажется, что все хорошо. Более того, та конфигурация, которая сложилась после того, как фонд "Династия" прекратил всякую активную деятельность, мне нравится, может быть, и больше. Потому что проекты, которые раньше назывались проектами фонда "Династии", теперь объединены в такой большой куст и называются "Книжные проекты Дмитрия Зимина". И это очень правильно. Мне вообще простые решения нравятся больше, чем сложные, потому что действительно и премия "Просветитель", и многие научно-популярные серии, вообще, в значительной мере жизнь людей, которые занимаются просвещением, были, так или иначе, завязаны на личные пристрастия Дмитрия Борисовича Зимина. Ему хотелось, чтобы просвещение продолжалось, чтобы книги выходили, чтобы люди могли их читать.
В премии "Просветитель", которую я делаю с первого дня ее существования, самая драгоценная для меня часть – это библиотечная программа. Каждый год 8 книжек короткого списка (4 гуманитарных и 4 естественнонаучных и точных наук) отправляются в 150 библиотек РФ. Это значит, что в любом сколько-нибудь крупном городе существует библиотека, где мальчик или девочка могут просто прийти в библиотеку и снять книжку с полки, где современное научное знание доступно каждому. То, что "Просветитель" с самого начала был ориентирован не на узкую тусовку, не на просвещение в пределах Садового кольца, не на какую-то хипстерскую аудиторию, для меня принципиально важно. Это любимая часть этого проекта. Надо сказать, что когда я первый раз пришел совещаться про нее с Зиминым, я был совершенно к этому не готов. Я полагал, что у проекта должны быть какая-то практическая польза. И когда Дмитрий Борисович нарисовал такими широкими мазками, как это будет, я говорю: "Дмитрий Борисович, ну, это же какой-то обогрев атмосферы". И он тогда единственный раз в истории наших бесед довольно жестко меня отбрил, сказав, что это то, что ему интересно, чем он и хочет заниматься.
Проект живет. Его финансовая часть, в смысле наградных денег для лауреатов и финалистов формируется семейным фондом Зиминых.
Тамара Ляленкова: В принципе, может быть, это как раз и не очень важная часть. Владимир, важная это часть – денежное вознаграждение, или главное все-таки участие, попадание в список и, соответственно, в широкое публичное пространство?
Владимир Сурдин: Радость оттого, что тебя вообще заметили, что ты интересен умным людям. Премия сама по себе очень важна. Но мне кажется, что и хорошее денежное вознаграждение тоже поднимает твой собственный статус независимо оттого, ты крайне нуждаешься в этих деньгах, или у тебя доход достаточно стабильный. На тебя не просто обратили внимание, а часть своей работы, своего состояния отдали тебе, чтобы ты продолжал это дело. Сейчас заработать на публикации научно-популярных книг невозможно. Даже мне искренне жаль издателей, которые этим занимаются. Они практически не оправдывают финансово свое дело. Потому что если книга плохая, ее не купят. Если книга хорошая, ее тут же отсканируют и выложат в Интернет. И так, и так она перестает продаваться. И хотя бы та часть премии, которая направлена на выкуп этих книг, распространение по библиотекам, это поддержка издателей. Сегодня это важнее, чем поддержать авторов. Хороших авторов меньше, чем неплохих издателей.
Тамара Ляленкова: Но, может быть, эта история вынужденная и продуктивная, потому что авторы работают где-то по научной части. Владимир, вы работаете в Государственном астрономическом институте, еще и преподаете?
Владимир Сурдин: Да.
Тамара Ляленкова: Может быть, это как раз правильная история. Человек, который научно стоит на очень хорошем фундаменте, и в то же время понимает как лектор, что может быть интересно.
Владимир Сурдин: Но для МГУ это стандарт. Все, кто преподает, работают в науке. Я вырос в астрономическом кружке. И когда стал увлекаться наукой, для меня кто-то работал. Люди отрывались от серьезной науки, от каких-то других дел, писали в журналы, писали в газеты, книжки выпускали, переводили. В мое время, а я середины 50-х человек, в 60-е очень много переводили. И я знаю, что многие люди часть своей научной карьеры оставили, чтобы писать хорошие книжки. Но и сейчас, когда уже на фронт вышло мое поколение. И перед нами никого нет более старших, это наша обязанность. Это то, что мы теперь для тех, более молодых, должны делать. Без патетики. Это просто дело, которое делали до нас, будем делать мы, будут наши ученики делать. Я уже привык к этому стилю жизни. Я общую астрономию преподаю, т. е. самый основной курс, охватывающий все направления. Я должен следить за всей астрономией. Я неглубоко ее знаю, но широко. И чтобы следить, я обязан писать об этом. Это часть моей жизни преподавательской, научной. Не разделяю ее никак. Просто приятно, когда хорошая книжка выходит, и кто-то ее читает.
Александр Гаврилов: Владимир Георгиевич все-таки немножко лукавит, преуменьшая свои достижения.
Владимир Сурдин: Я не говорил вообще о достижениях.
Александр Гаврилов: Если бы каждый, кто читает лекции, кто воспитан в кружке астрономическом, биологическом и т. д.
Тамара Ляленкова: Но это же целое поколение. Наверняка это ряд авторов конкретный.
Владимир Сурдин: Да, конечно.
Александр Гаврилов: Если бы каждый из них написал по одной приличной научно-популярной книжке, работа премии "Просветитель" была бы существенно сложней. Нам бы было тяжело выбирать из широкого раздолья книг. К сожалению, так происходит редко. Русский философ Василий Розанов писал, что "тайна говорения на кончике языка, а тайна писательства на кончике пера". Вот тайна просветительства совсем где-то отдельно. И очень редко так бывает, что и лекционный дар, и писательский дар, и дар рассказывания о сложном простыми словами все сходятся в одном человеке. Я вижу, как люди действительно все время возвращают эти долги русскому интеллектуальному сообществу. Потому что работа внутри научного сообщества (обучение студентов, работа с молодежью в науке) - это одна история. А другая история – это работа с широкой аудиторией, которая никогда сама не совершит открытия в этой области, но которая должна краем сознания понимать, что происходит в генетике, что происходит в астрономии, что происходит в исторической науке сегодня. И мне очень приятно, что такого рода книжки, например, люди сначала пишут на английском языке, а потом сами же переводят их на русский язык. Так было с книгой лауреата прошлого года Алексея Юрчака "Это было навсегда…". Замечательная совершенно книжка, которую мы все очень долго ждали. Юрчак вдруг ни с того ни с сего взял и написал книжку о том, как функционировало советское общество с самого конца Советского Союза. Или в этом году в длинном списке есть книжка, за которую я как администратор в отличие от членов жюри, серьезных людей, имею возможность болеть за книжки. Все равно от моего голоса ничего не зависит. Я страшно влюблен в книжку этого года. Она называется "Песня драконов". Ее написал советский, американский биолог Владимир Динец. И она удивительная. Это книга о том, как Владимир Динец исследовал брачное и игровое поведение крокодиловых. Казалось бы, ну, где здесь пространство для научно-популярного высказывания?!
Тамара Ляленкова: Если вспомнить традиции Лоуренса, то, да, там очень много у него. Это же прекрасные истории. Это беллетристика практически.
Александр Гаврилов: Абсолютно! Мне кажется, что на Динца даже больше повлиял, скажем, Джеральд Даррелл. И это замечательное повествование охватывающее весь Земной шар, по которому безумный ученый колесит в попытках увидеть очередных крокодилов и проверить - хлопают они головой или не хлопают. И параллельно это история человеческой жизни, история любви. Эта книга, как мне кажется, показывает нам еще одну очень важную вещь. Мы понимаем, что работа просветителя, работа просвещения - это сообщить новую информацию широкому кругу слушателей. И мы представляем себе просветителя на кафедре, а перед ним сидят сто загипнотизированных сусликов. Но наш опыт работы с лекциями, наш опыт организации фестиваля премии "Просветитель" показывает, что просветители, деятели науки, которые сегодня говорят с широкой аудиторией, действуют на эту аудиторию не только тем, что они рассказывают, а некоторым образом фактом своего присутствия. Некоторым образом сегодня ученый, выходящий к широкой публике, не вовлеченной в собственную научную работу, он просвещает, он вовлекает эту публику в интеллектуальную работу фактом своего присутствия.
Тамара Ляленкова: Но это если мы говорим про ученых. Насколько я понимаю, среди авторов далеко не все ученые, мне так показалось. Тот пример, которым нам Владимир Георгиевич являет собой, это понятная генерация людей, которые помнят кружки. Они отдают как долг тому любопытству, тому детскому счастью, когда ты начинаешь что-то понимать. И это ощущение незабываемо. И хочется его вернуть, но уже, может быть, на другом уровне. И есть конкурс Вернадского, т. е. есть люди, которые живут именно в этом пространстве. И для них это естественно. Как много таких? Кто еще приходит? И приходят из каких, может быть, в большей степени областей?
Владимир Сурдин: Инженеры стали появляться.
Тамара Ляленкова: Молодые или среднего возраста?
Владимир Сурдин: Молодые инженеры, увлеченные тем, что они могут рассказать о том, как это устроено. Сейчас наш мир стал использовать вещи, но не понимать их функционирования. Мы привыкли, что у сотового телефона есть кнопка или пальчиком по экрану. Инженеров это, конечно, немножко нервирует. Они-то знают, как это устроено. И они с удовольствием сейчас об этом рассказывают. Я встречал такие лектории, где молодые инженеры рассказывают о Шухове, о каких-то морских кораблях, о военной технике. Им это, как говорится, в кайф. Потому что это то знание, которое у них в глубине, а на поверхности нашей жизни оно перестало существовать.
Александр Гаврилов: Интересно, что любая технология, почти любой научный прорыв проходят как бы три этапа. Когда все знают, что это чистая магия и ничего не понимают, что произошло. Каким образом полное прочтение генома? Что перед нами теперь открывается?! Поработят ли нас всех люди, которые знают, что написано у нас в геноме? Потом период, когда общество постепенно усваивает и полностью утрачивает ощущение чуда. Ну, и что, что самолет летает на высоте 10 тыс. м. Зачем мне нужно знать, что мы летим на высоте 10 тыс. м. И третий этап, когда люди, которые по-настоящему знают, как это устроено, возвращают ощущение чуда. Да, вы посмотрите, что у вас в руках! Интересно, что в этом третьем этапе как раз зарождаются книжки, большие повествования. Не лекция, не статья в журнале, а книга - длинное, развернутое повествование.
Мне пока что мало инженеров. Мне страшно мало ITишников. Мы все присутствуем уже при излете IT-революции, а толковой популярной IT-книжки до сих пор нет ни одной на русском языке. Только-только начали появляться научные журналисты, люди, которые занимаются профессионально отбором научных новостей.
К сожалению, мы пока что не видели по-настоящему качественных и окончательно доделанных книжек, которые были бы написаны сторонними наблюдателями. Отчасти это связано с тем, что нормальный процесс появления большого текста включает в себя несколько раций. Автор что-то пишет. Дальше все это попадает к некоторому заинтересованному редактору. Они с редактором работают, довыстраивают здание книги. И дальше книжка появляется. Сегодня в России, поскольку научное и научно-популярное книгоиздание это финансово неприбыльное дело, в котором все как-то пытаются оптимизировать расходы, издательств, в которых есть нормальные научные редакторы для переводных книжек, я знаю три, а для книжек, написанных на русском языке, я знаю одно.
Тамара Ляленкова: А мы можем это как-то объяснить? С одной стороны, есть рынок, в принципе, есть традиции научно-популярной литературы, чтение научно-популярной литературы.
Владимир Сурдин: Более того, рынок не сузился.
Тамара Ляленкова: То есть это проблема крупных издательств, которые не считают это популярным?
Владимир Сурдин: Это техническая проблема. Я хорошо помню, какие тиражи в моей области (астрономия, астрофизика) были в советское время - 30-40 тыс. Сегодня, когда хорошая лекция выложена в Интернете и бесплатно достается публике, 30-40 тыс. Та же прослойка, то же количество любознательных людей в моей области. Но тиражи популярных книжек - 2-3 тыс. именно бумажных.
Александр Гаврилов: Тиражи тех книг, на которые должна быть затрачена дополнительная работа научного редактора, они чрезвычайно невелики. И я бы, честно говоря, не переоценивал сохранность традиций читать научно-популярные книги. Я горжусь тем, что мы организовали лекцию Евгения Анисимова в Москве. Мне кажется, что это просто образцовая лекция. И все лекции должны быть такими.
Тамара Ляленкова: И эти лекции можно посмотреть на сайте "Просветителя", да? Может быть, имеет смысл перейти в этот сегмент, а бумажные издания останутся для каких-то собирателей раритетных. Хотя я знаю, что многие школы просят именно бумажные варианты. (Фрагмент лекции Евгения Анисимова). Евгений Анисимов - классический лектор, но очень остроумный и современный. Насколько есть соответствие качествам таким лектора хорошего и текстовому?
Александр Гаврилов: Книжка анисимовская великолепная абсолютно. Этот цикл лекций, который мы организуем в лектории Дворца культуры ЗИЛ, в нем принимают участие авторы книг короткого списка прошлого года. Соответственно, книжка Анисимова по истории России пошла в этих самые пресловутые 150 библиотек. Каждый может теперь сам на себе проверить. Это очень редкий случай, конечно, когда дар писательский, дар лекционный и дар просветительства собрались в одном человеке. Почему все-таки, несмотря на то, что мы теперь можем сохранять лекции и адресовать к ним людей…
Тамара Ляленкова: И показывать прекрасные иллюстрации, может быть, даже более качественные, чем в книгах.
Александр Гаврилов: Да. Почему все равно книги работают? Пока что в той точке развития культуры, где мы находимся, у нас читательских практик - как книжку читать, как ссылаться на страницу, как одна книжка отсылает к другой книжке, как они спорят между собой… Все эти читательские практики от начиная Платона и до Евгения Анисимова дотягиваясь выстраиваются в некоторую единую практику. И человек, который закончил хотя бы среднюю школу, умеет все это. Он вовлечен в книжный процесс. А то, что связано с фиксацией устного высказывания, с отсылкой к устному высказыванию, устной дискуссии через длительное время - это все только-только начинает заново выстраиваться. По сути, ближайшая интеллектуальная культура, к которой мы могли бы отослать, это какие-нибудь средневековые диспуты. Поэтому сегодня книга по-прежнему абсолютно незаменима. И это притом, что сейчас есть выдающиеся просветительские проекты, связанные с видео в Интернете. Постнаука, которая взяла на себя огромную работу по демонстрации подлинного листа современной российской науки.
Владимир Сурдин: Но постнаука новую форму нашла - клиповые лекции. А книги по-прежнему велики по объему и тяжелы в весе. И народ все менее склонен носить их с собой. А в одном планшете я могу носить библиотеку. Саша, книга уйдет, я уверен. И надо вовремя найти ей адекватную форму.
Тамара Ляленкова: Слышать такое от автора, конечно, дорогого стоит.
Александр Гаврилов: Это совершенно очевидно. Дмитрий Борисович Зимин, весьма почтенный летами, читает все книжки длинного списка каждый год. И когда мы говорим: "Дмитрий Борисович, а вот такая-то книжка есть в бумаге и есть в электронке. Вам как?" "Конечно, в электронке!"
Владимир Сурдин: Нормальный читатель.
Александр Гаврилов: Да, он нормальный читатель. Понятно, что уйдет книга. Понятно, что уйдут вот эти огромные повествования. Понятно, что мы движемся в некоторый новый мир.
Владимир Сурдин: Я думаю, авторы в этом тоже заинтересованы. Я как автор заинтересован в том, чтобы книга была электронной и имела обратную связь со мной.
Тамара Ляленкова: А вы понимаете, как вы будете это выстраивать?
Владимир Сурдин: Конечно. Когда я читаю лекцию, какие-то вещи я клипово объясняю, но жду вопросов и, как правило, они приходят. Я тогда углубляюсь в это. Это нормально совершенно. Электронная книга победит. И нам надо как-то выстраивать свою…
Александр Гаврилов: Я понимаю, что ученый смотрит на 10-15 лет вперед. Я абсолютно уверен, что за ближайшие 15 лет чтение, вообще, употребление информации основного и дополненного образования существенно изменится. Но как учитель (я по образованию учитель) я мыслю категориями учебного года. Я знаю, что от сентября до мая нужно каким-нибудь образом этим детишечкам что-нибудь дать. Сегодня книга не имеет себе равных. Книга позволяет глубину серьезного разговора. Она не ограничивает человека этими клиповыми рамками или даже рамками лекций. Она позволяет выстроить некую архитектонику событий. Очень часто мы видим, как даже отдельные лекции, собранные вместе, производят совершенно другое впечатление, чем каждое из них. Потому что дом, сложенный из кирпичей, не равен сумме кирпичей.
Тамара Ляленкова: Что касается списка, который недавно был, длинный список. Это такая летняя история. Отсматривали его вы и Александр Архангельсий. Отбор номинантов производили сопредседатели оргкомитета премии.
Александр Гаврилов: Формально пусть считается так. Мы готовы отвечать за этот длинные список.
Тамара Ляленкова: Вы готовы отвечать как литературовед. Приходили издания, они разные по специфике, по направленности.
Александр Гаврилов: Конечно.
Тамара Ляленкова: Понятно, что с точки зрения языка и прочих литературных достоинств, вы как раз те люди, которые можете это оценить абсолютно правильно. А то, что касается какой-то той сложной научной части. Как вы ее проверяли?
Александр Гаврилов: Мы заказываем экспертизу.
Тамара Ляленкова: Вы сначала смотрите, насколько читабельный текст. И если он читабельный, тогда уже заказываете экспертизу? Или как?
Александр Гаврилов: Ну, длинный список все-таки позволяет нам довольно широкое высказывание. Вот когда жюри соберет короткий список (4 книжки по гуманитарным наукам, 4 - по естественным и точным), там нужно будет, чтобы в каждой книге был очень тонко соблюден баланс научности, популярности и увлекательности. Мы можем позволить себе включить в длинный список книжки, в которых научности больше, чем увлекательности, популярности больше, чем научности. Чего мы не можем себе позволить? Чтобы эти книжки конфликтовали с сегодняшним научным знанием. Причем, часто так бывает, и это беда книг, написанных любителями и влюбленными дилетантами, они, не отслеживая изменения в науке, к сожалению, часто просто по старой памяти отсылают к каким-то тезисам, давно опровергнутым современной наукой. И часто так получается, что мы получаем книжку достаточно увлекательную, достаточно бодрую. Мы просим ее прочитать, и получаем от специалиста все исчерканную красным с проклятиями и криками: "Да, когда же это кончится".
Тамара Ляленкова: Тут тоже такая история, которая связана с новым пространством премии. Насколько я понимаю, вы выходите за пределы России.
Александр Гаврилов: Нам все равно, где написана книга, если она написана на русском языке.
Тамара Ляленкова: Такая активная научная жизнь, передовой край не на русском языке происходит в значительной части.
Александр Гаврилов: Правда.
Тамара Ляленкова: Нет ли здесь диссонанса?
Александр Гаврилов: Нет. Научно-популярная книга, написанная на русском языке, человека, который следит за мировым научным процессом, который происходит большей частью не на русском языке.
Тамара Ляленкова: А много ли таких? Зная научное сообщество, в частности, преподавательское, я понимаю, что это большой вопрос - кто там следит и, соответственно, транслирует.
Александр Гаврилов: А много ли тех, кто готовы писать популярные книжки?
Тамара Ляленкова: Это же все должно как-то просеяться и совпасть.
Александр Гаврилов: Все так. Соответственно, у нас каждый год есть 8 книжек. Две из них мы называем победителями, а еще 6 называем финалистами, которые написаны людьми, которые следят за мировым научным процессом, согласны тратить свое время на русскую читающую публику. Часто это обратный перевод, как я уже говорил. При этом эта книга в русле современной науки. Много ли таких людей? Много ли таких книг? Нет, не много. Есть ли 8 каждый год? Слава тебе Господи - есть.
Тамара Ляленкова: Иногда повторяются, наверное?
Александр Гаврилов: В смысле, повторяются ли авторы?
Тамара Ляленкова: Да.
Владимир Сурдин: Бывает.
Александр Гаврилов: Вот Сурдин повторяется. Как не напишет книжку, все на премию "Просветитель". Понятно, что книжки Александра Маркова, который сегодня, безусловно, лучший популяризатор эволюционной биологии в России, замечательны. Может, сейчас я какую-нибудь крамолу скажу страшную, но мне книжки Маркова нравятся больше, чем те книги, которые в этом тематическом блоке являются такой всемирной классикой современных книжек.
Владимир Сурдин: У нас в популяризации все еще сохраняется советский стиль. И в данном случае, слово "советский" - это комплимент. Потому что тогда не было такого понятия как коммерческая выгода книги. Авторы работали на содержание, а не на продажу.
Александр Гаврилов: Я бы только не называл его советским.
Владимир Сурдин: А какой же?
Александр Гаврилов: Классическая книжка, к которой мы все адресуемся, когда хотим говорить о просветительстве, эта книжка Перельмана "Занимательная математика", которая написана в каком году?
Владимир Сурдин: Ну, ладно.
Александр Гаврилов: В 1913. "Занимательная математика" написана 100 лет назад!
Владимир Сурдин: Скажем, отечественности.
Александр Гаврилов: Вообще, советский культурный процесс был консервативным во всех смыслах. Он консервировал идеалы XIX века. И в этом смысле, к концу XIX века - начала ХХ века был выработан тип популяризации. Серьезный ученый без больших скидок говорит с заинтересованной широкой аудиторией. При этом ведь, по сути, Перельман и компания - это книжки, написанные на самом урезе формирования массовой культуры. Появляется Перельман, и в тот же год выходят книжки про Ната Пинкертона, первые массовые детективы. Хокинг, когда пишет предисловие к книжке, он уже, конечно, существует в рамках массового рынка. А Перельман еще пишет для чистой публики - кто-то пойдет в инженеры, кто-то во врачи, кто-то в ученые.
Тамара Ляленкова: Как-то вы ориентируетесь на аудиторию, на подготовку аудитории, в которую эти книжки должны попасть? Мы понимаем, что то самое, пускай советское образование, это одно. Человек очень часто с ним и проживал. Те знания по химии и физики, которые он получил тогда и добрал в кружке или не добрал, они ему дают возможность читать этого уровня сложности текст, научной сложности текст. Может быть, сейчас при такой специализации, более точечного какого-то ухода в ту или иную область, уже взрослые другие - и взрослые другие, и те студенты, и те школьники, на которых тоже эта литература рассчитана, они имеют другой уровень знаний. Тут как-то это соотносится?
Владимир Сурдин: Почти все, кто пишет такие тексты, преподают и представляют себе уровень студентов. И многие с лекциями ездят по стране и за рубеж.
Тамара Ляленкова: Вам кажется, уровень тот же остался?
Владимир Сурдин: Он расслоился. Пожалуй, диапазон не изменился. В советское время было такое просветительское общество "Знание". Оно сейчас формально существует, но ничего не делает. А тогда нас направляли с популярными лекциями во все возможные места - от тюрем и коровников до всяких высоких политических структур. Я и тогда, и сейчас чувствую, что очень большой диапазон. Я думаю, что тогдашний уровень знаний, диапазон знания от незнания был шире, чем сегодня. Сегодня телевизор, Интернет как-то более или менее выравнивают людей. Интересы могут быть разными, но уровень знаний сегодня как-то более однороден, мне кажется.
Александр Гаврилов: Умение пристраиваться к любой аудитории - от высокопрофессиональной до абсолютно - как правило, отличает всех лекторов-популяризаторов. Вот это меня поражает и восхищает.
Владимир Сурдин: Это просто опыт.
Тамара Ляленкова: Но есть какие-то темы вечные. (Фрагмент лекции Виктора Сонькина). Мы видим, что есть какие-то вечные темы, которые могут быть интересны просто любопытным. Я соотношусь на подростков, но и взрослым тоже, которые начинают путешествовать и что-то про это хотят знать и понимать, а не просто проходить мимо. И есть, наверное, какие-то темы актуальные, современные, которые надо объяснять. Как это происходит?
Александр Гаврилов: Мне кажется, что естественные и точные науки, в основном, работают с вечным. Они работают очень редко с какими-то удивительными новостями. Они работают с драгоценностями, которые нас окружают. Мы редко смотрим на мир так, чтобы понимать… Мы смотрим в небо и видим тучи, не видим ни звезд, ни планет. Мы смотрим в реку и видим, в лучшем случае, малька, но не видим микроскопических обитателей в каждой капле. То, что на экране - это в чистом виде сокровище, которое может показать только астрономия. Притом, что это видел абсолютно каждый, но пока он не смотрит глазами знатоками, глазами ученого, он этого не видит.
Тамара Ляленкова: Владимир, чтобы же мы, собственно говоря, все это время наблюдали?
Владимир Сурдин: Видим элементарную вещь - Солнце. Мы видим его так, как не видно с земли. Это в некотором смысле аллегория просветительства. Потому что взгляд на многие вещи у обывателя очень узкий, очень утилитарный, очень приземленный. И взгляд на Солнце для нас - это желтовато-белый кружочек на небе или на фотографии, сделанной с Земли. Но мы вышли за пределы Земли. Этот снимок сделан космической обсерваторией, которой не мешает наша атмосфера. И он сразу расширил спектральный диапазон. Здесь сложены в единой картинке ультрафиолетовый и рентгеновский снимок Солнца. И оно сразу оживает. Оно сразу становится динамичным. Там много каких-то деталей. Все это меняется. Примерно то же самое мы пытаемся сделать своими книжками и лекциями, т. е. выдернуть человека из обыденности, расширить его кругозор и показать, что рядом с тобой есть еще вот это, это и это. И оно украсит твою жизнь, если ты будешь об этом знать. Вот примерно так и с Солнцем.
