Общая безработица в России снизилась до докризисных уровней. Хотя спад в экономике, судя по экспертным прогнозам, сделанным по только что представленной макроэкономической статистике за май, во втором квартале лишь ускорился. Продолжают сокращаться и реальные доходы населения, и, соответственно, объемы розничной торговли. Но на рынке труда – своя динамика.

Все последние годы, отмечают эксперты, эту динамику определяют не только такие факторы, как мизерное пособие по безработице или возникший дефицит рабочей силы в России. К ним следует добавить обширный сегмент неформальной занятости в экономике и ставшую уже традиционной реакцию компаний и предприятий на кризисы в условиях жесткого трудового законодательства: если нельзя увольнять – снижаем зарплаты!

Общая безработица в России, рассчитываемая по методологии Международной организации труда, в мае составила 5,6% численности трудоспособного населения страны, сообщил в понедельник Росстат. Для сравнения, еще в марте было 6%, а в апреле – 5,9%. В последний раз текущий уровень отмечался в мае 2015 года, а до этого – в самом начале 2014-го.

Впрочем, к лету общая безработица традиционно сокращается – проявляется фактор сезонной занятости в экономике, напоминает директор Центра трудовых исследований Высшей школы экономики в Москве Владимир Гимпельсон:

– И я не придавал бы большого значения этим изменениям – 6% или 5,5%... Ведь все считается с известными ошибками. Важно другое: безработица в стране остается низкой, несмотря на продолжающийся спад в экономике.

– Даже после двух лет глубокого экономического спада она остается в рамках так называемой “естественной”. Такой, которая оценивается экспертами, в зависимости от конкретной страны, в диапазоне 5,5–6%. И если выход российской экономики из нынешнего кризиса будет длительным и очень постепенным, стало быть, и уровень безработицы не будет сильно меняться?

– Я думаю, что безработица на этом уровне застряла надолго! Во-первых, она достаточно низкая. И такой ее уровень связан прежде всего с тем, что люди, теряющие работу, не имеют альтернативы в виде пособия по безработице, на которое можно было бы жить. Та же проблема – у тех, кто, возможно, хотел бы совсем уйти с рынка труда. Ведь всем им нужен какой-то доход! А когда нет возможности быть безработным и жить на пособие, нет возможности полагаться на поддержку членов семьи или жить на некие сбережения, тогда надо что-то делать. Вот люди и возвращаются в экономику и “что-то” делают! В значительной степени – неформально. И это, с одной стороны, удерживает низкую безработицу, а с другой – подпитывает неформальную занятость.

​– Еще год-полтора назад доля этого “неформального” сектора на российском рынке труда, то есть никак и нигде не регистрируемой занятости, оценивалась примерно в 25–30%. По вашим оценкам, как она изменилась с тех пор?

– Мне кажется, и тенденция та же, что была год назад, и сама доля. Кстати, если обратиться к мировому опыту и посмотреть, сколь велика неформальная занятость в странах с разным уровнем ВВП на душу населения, то нынешнему уровню экономического развития России и будет примерно соответствовать ее доля в 25–30%. Будет ли она расти дальше? Ну, возможности неформальной занятости тоже небезграничны. И бюджетный сектор в российской экономике остается большим, и крупные предприятия в части “оборонки” или импортозамещения в значительной мере поддерживаются государством. Поэтому, скорее всего, эта доля особенно меняться и не будет.

​– А если иметь в виду, наоборот, вполне формальную, то есть легально регистрируемую занятость, как меняются масштабы традиционной в последние четверть века для России во времена кризисов практики разного рода мер “неполной занятости” – вместо сокращения персонала? Это могут быть и неоплачиваемые отпуска, и неполная рабочая неделя… Скажем, еще в 2014 году, по некоторым экспертным оценкам, количество работников крупных и средних предприятий России, отправленных в бесплатный отпуск, вдвое превысило уровень даже кризисного 2009 года…

– Теперь эти масштабы намного меньше, чем в 2008-2009 годах. И одна из причин – заработная плата оказалась гораздо “гибче”. Ведь зачем нужны неоплачиваемые отпуска и неполная рабочая неделя самим работодателям? Чтобы снизить издержки в условиях сокращения спроса на их продукцию и при том, что они не могут прибегнуть к массовым увольнениям. Ну, а если можно снизить номинальную зарплату разными способами, в том числе – за счет переменной ее части, и получить тот же самый результат?.. Поэтому я думаю, что практика неоплачиваемых отпусков или неполной рабочей недели не достигнет каких-то критических масштабов. Надо сказать, что и государство старается это сдерживать, чтобы такие формы занятости не слишком распространялись.

​– Реальные доходы населения России, то есть с учетом текущей инфляции, пока еще продолжают сокращаться, тогда как номинальные зарплаты, о которых вы только что упомянули, вновь растут, причем уже несколько месяцев подряд. Может ли фактором такого роста быть постепенное повышение зарплаты на тех предприятиях, которые еще недавно ее снижали именно для того, чтобы избежать сокращений персонала?

– Возможно и то, и другое. На любом предприятии есть работники, которые получают мало, и те, кто получают много. А занятость сокращается прежде всего за счет кого? За счет тех, кто получает меньше, то есть наименее производительных работников. Их или отправляют на пенсию, или предлагают уйти по собственному желанию… То есть сокращение занятости, хотя и не массовое, тем не менее происходит. А коль скоро доля тех, кто получает меньше, сокращается, то и средняя зарплата на предприятии начинает расти – просто за счет изменения самой структуры его персонала. Кроме того, возможно и то, о чем вы говорите. В конце концов, есть какая-то “жизнь” в пищевой промышленности, в сельском хозяйстве, частично – в обрабатывающей промышленности… В металлургии, химической промышленности, других отраслях, которые могут пользоваться нынешней конъюнктурой для экспорта своей продукции.

– Месяц назад Министерство труда и социальной защиты России представило на обсуждение законопроект, предполагающий повышение с 2017 года пособий по безработице в стране примерно вдвое. Напомним, сегодня они составляют от 850 до 4900 рублей в месяц, то есть от 13 до 75 долларов по текущему курсу. Такие пособия получают в стране 860 тысяч человек – это 86% всех официально зарегистрированных безработных. Тогда как в целом их в стране, судя по данным Росстата за май, ровно 5 раз больше.

​Теперь предлагается установить новые минимальный и максимальный уровни пособия – от 2000 до 8000 рублей (в пересчете – от 30 до 120 долларов). Но даже такой будущий максимум оказывается ниже сегодняшнего прожиточного минимума, который составляет примерно 9,5 тысячи рублей. При этом Министерство труда предлагает ввести как дополнительные ограничения на само право получения пособия, так и сократить сразу в три раза срок, в течение которого оно выплачивается, – с нынешних полутора лет до шести месяцев.

Сколь существенным может оказаться влияние этой новации на российский рынок труда в целом? Ведь именно мизерность пособия является одной из главных причин сохранения в стране низкой безработицы, несмотря даже на глубокий кризис в экономике. По идее, увеличение пособий по безработице сам общий ее уровень в стране лишь повысит…

– Вы правы… Но если мы говорим о том, как пособие по безработице может влиять на уровень безработицы, то должны отметить три фактора, которые имеют значение. Первое – сам уровень пособия. Второе – продолжительность его выплаты. Третье – доступность. Так вот, если мы увеличиваем пособие, но одновременно и ужесточаем доступ к нему, и сокращаем сроки выплаты, то фактически численность безработных не изменится – просто одно будет “компенсировать” другое. Да и что такое 8 тысяч рублей в месяц при средней зарплате в стране в 35–36 тысяч рублей? – Меньше четверти. Тогда как, скажем, в Германии или Франции среднее пособие по безработице может составлять 70–80% от утраченной заработной платы. То есть и повышенное пособие все равно останется в России низким. Да еще большинство безработных – соискателей нового пособия – наверняка не будут иметь возможности получить его по максимуму. Поэтому вряд ли эта мера что-то радикально изменит, – полагает директор Центра трудовых исследований Высшей школы экономики в Москве Владимир Гимпельсон.