С петербургским поэтом и литературоведом Андреем Черновым говорим об истинном авторе великого романа – донском писателе Федоре Крюкове, проекте ОГПУ "Михаил Шолохов", "деле Савченко", писательских нравах и "шолоховской морали".

Ведет передачу Михаил Соколов.

Михаил Соколов: Сегодня в нашей студии петербургский поэт, публицист, историк и филолог Андрей Чернов. В центре нашего внимания будет работа, очень важное исследование Андрея Чернова, оно называется "Как сперли ворованный воздух. Заметки о "Тихом Доне". Правда, пока я начну с актуального вопроса, не с литературоведения, не с истории. Я хотел вас спросить о письме ПЕН-центра, точнее членов ПЕН-центра и других литераторов, журналистов в защиту Надежды Савченко, вы активно участвовали в его создании. Верите ли вы в ее невиновность и рассчитываете ли вы использовать какую-то общественную миссию писателей повлиять на неправедную власть, возможно ли это в России?

Андрей Чернов: В создании письма я не участвовал. Стали собирать подписи, да, действительно, пришлось "покрутить ручку". Больше 40 человек, до которых мне пришлось достучаться.

В невиновность Савченко верю абсолютно. Не потому что я хорошо отношусь к свободной Украине, а потому что я следил за судом, понятно все. Надо быть очень ангажированным и надо быть очень недочеловеком, чтобы доказывать что-то обратное. Всему миру материалы раскрылись, карты легли. Те, кто устраивал этот процесс, проиграли. Проиграл Владимир Владимирович Путин со всей командой, проиграл так, что в народе это называется... Вы знаете, как называется, скажем помягче, – обкакаться, таким глаголом скажем. А дальше непонятно, что делать, потому что амбиции, потому что признать Владимиру Владимировичу свое поражение, и по Сирии сейчас не признает, хотя ясно, что это поражение. Так что, что там будет дальше – непонятно.

Михаил Соколов: В условиях в каком-то смысле гражданской войны Путина с российским обществом и с Украиной, в этих условиях писатель может повлиять на власть? Я не знаю, в истории ХХ века очень мало таких примеров. Вы пытаетесь что-то, подписываете...

Андрей Чернов: Писатель не может. Гражданское общество, которое на самом деле все-таки существует, оно загнано в загон, в гетто, но он существует. Власть это понимает. С тем же самым пеновским письмом, вновь принятая дама, кажется, Туханова ее фамилия, из Новосибирска, несколько дней назад призвала нас всех посадить на либеральный пароход и вывезти за границу.

Михаил Соколов: Хорошая у вас теперь компания, напоминает Союз советских писателей и напоминает мне книжку Михаила Золотоносова с характерным названием "Гадюшник" о ленинградской писательской организации 1950-60-х годов.

Андрей Чернов: Так и ЦДЛ называли, это можно было написать и про московскую. Нет, ситуация чуть другая. Фактически произошел раскол на тех, кто допускает сервильное поведение для самого себя, и тех, кто не допускает. Процент примерно три к одному. Под этим письмом подписей только членов ПЕНа 111 человек – это было дня три назад, не знаю, как сейчас, может быть, больше.

Михаил Соколов: А начальники, члены исполкома?

Андрей Чернов: Ни одного. Это удивительно, там есть два-три приличных человека, но, видимо, они дали какие-то обязательства. Я не буду называть фамилии.

Михаил Соколов: Спасают, значит, организацию, может быть, от репрессий. Считают не подставлять, не ссориться с властью.

Андрей Чернов: Это всегда. Мы в нашей стране не живем, а выживаем, люди приспосабливаются. Они сто лет последние научились приспосабливаться. Кто не научился – погиб. Как флора и фауна в дистиллированной среде будет появляться, она уже появляется, но процесс этот долгий, к сожалению, мы можем опоздать, к сожалению, мы можем не успеть.

Отвечая на ваш вопрос, решает все равно все гражданское общество. Вместе можем власть остановить. Никакой писатель, даже если бы был жив Дмитрий Сергеевич Лихачев или Солженицын, ничего в одиночку ему сделать невозможно. В одиночку убивают, как вы знаете.

Михаил Соколов: Ну что ж, давайте мы теперь к теме нашего разговора, к вашему исследованию о мифе о Михаиле Шолохове, об авторстве "Тихого Дона". Что вас заставило взяться за это исследование, исследование авторства великого романа? Ведь им занимались, с одной стороны, разные официальные филологи, энтузиасты, Лев Колодный, такой человек, активно пропагандировал авторство Шолохова, Солженицын с другой стороны, сомневался в авторстве, также Ирина Медведева-Томашевская, Зеев Бар-Селла. Людей много, а вы почему в эту очередь встроились?

Андрей Чернов: Лет 9 назад жена спросила: "Что там Шолохов?" Надо было отвечать, а я был, признаться, совершенно не готов. Вспомнил, что говорили про Крюкова. Виктор Правдюк на ленинградском "Пятом колесе" огромную серию передач запускал в 1991 году. Я тогда не особенно заинтересовался, были более интересные темы. А тут жене надо отвечать. Полез, нашел где-то, в интернете тогда еще было немного, первый абзац повести "Зыбь", я совершенно просто упал.

Михаил Соколов: Это Федор Крюков?

Андрей Чернов: Да. Потому что это та рука, это то дыхание. Тогда я решил собрать все, что было возможно, Крюкова. Мы объединились целой командой, стали искать, расшифровывать. Миша Михеев, такой замечательный доктор наук, нашел подборки донских газет 1919 года, там много очерков Крюкова и заметок. Книжка эта вышла несколько лет назад. Собрали, расшифровали. Расшифровали его рассказы, которые Федор Дмитриевич Крюков публиковал часто под псевдонимом.

Наверное, сначала надо сказать два слова, кто такой Крюков.

Михаил Соколов: То есть вы считаете, что это автор протографа романа. То есть черновики, которые были взяты Шолоховым.

Андрей Чернов: Это автор романа. Просто в том виде, в котором роман издан, во-первых, целиком дописана последняя восьмая часть. Во-вторых, там, где речь идет о революции, там куча вставок из мемуаров белых генералов тоже. То, что вставлено, мы можем понять, а вот что оттуда изъято – это никак. Видишь, что здесь что-то должно быть.

Михаил Соколов: То есть исчезло, какие-то купюры?

Андрей Чернов: Какие-то купюры сделаны, они невосполнимы. По первому тому этих купюр, видимо, практически очень мало, даже по второму. С третьим, конечно, уже все очень трудно, с седьмой частью тоже все очень трудно.

Все-таки два слова о Федоре Дмитриевиче Крюкове. Говорят, какой-то казачий офицер. Господа, какой казачий офицер? Сын атамана и донской дворянки.

Родился в Глазуновской, такая станица, которая с Вешенской все время конкурировала, хотя между ними 80 верст, Глазуновской ниже по течению и чуть-чуть в стороне от Дона. Человек, который пахал вместе с отцом, нормальный совершенно казак. Закончил Усть-Медведецкую гимназию. Потом поступил в Петербургский историко-филологический институт, где Блок не потянул учиться. Закончил, преподавал в Нижнем Новгороде. Был избран депутатом Первой Государственной Думы от Дона. Его речи потрясали современников. Ленин стал за ним следить очень внимательно, за его прозой. Есть целая полемика Ленина с Крюковым. Потом он стал заместителем главного редактора Короленко в "Русском богатстве". Печатался там чаще всего тоже под псевдонимом.

Он, видимо, был патологически скромный человек. Хотя если вы возьмете его ранний, в 22 года написанный рассказ "Гулебщики", он родился в 1870-м, – это 1992 год, это просто "Тихий Дон", свернутый до четырех страничек, то есть наоборот потом развернутый. Дальше он перестает публиковать прозу, пишет роман. Есть свидетельства о том, что Федор Крюков писал "Войну и мир", как современники говорили, но ничего не публиковал.

Михаил Соколов: А читал, может быть, кому-нибудь, известно что-то, какие-то читки? Обычно же делятся как-то.

Андрей Чернов: Видимо, просто говорил. Есть два свидетельства, что писал эпопею, с ним ушла эпопея наподобие "Войны и мира". А тут пойми, слышал отрывок этот человек или слышал только разговоры. Строчка в некрологе.

Потом он был в партии, такая очень интересная партия забытая политическая – "Народные социалисты".

Михаил Соколов: Мельгунов там был, Богучарский, крупные деятели.

Андрей Чернов: Это была такая замечательная партия профессорского состава петербургского.

Михаил Соколов: Я бы сказал, правые социал-демократы.

Андрей Чернов: Крюков подписал "Выборгское воззвание", отсидел три месяца в "Крестах".

Михаил Соколов: А в гражданскую войну?

Андрей Чернов: В гражданскую войну он на коне. Он пишет, что пришлось играть роль генерала на коне. Он секретарь Войскового Круга, активный участник сопротивления, издатель газет, в общем, идеолог Белого движения на Дону.

Михаил Соколов: А как Крюков гибнет?

Андрей Чернов: А это самое странное, самое непонятное. Вроде бы умирает от тифа при отступлении в феврале – начале марта 1920 года. Но по другой версии расстрелян. Большевики схватили, расстреляли, рукописи отобрали, показали кому следует и стали раскручивать юного уголовника, завербованного ЧК, Мишку Шолохова.

Если мы обратимся к "Тихому Дону", то последние два-три абзаца в седьмой части написаны явно Крюковым и написаны с натуры. Это о том, как белые покидают берега союзной России. Кстати сказать, давайте найдем ее, давайте прочитаем. Она еще, кстати, замечательна тем, что Булгаков с этой концовки потом утянул себе "в белом плаще с кровавым подбоем" – это просто с этого абзаца написано. Наберите "Тихий Дон".

Михаил Соколов: Пусть наши слушатели сами потом поищут. Это будет им домашнее задание, чтобы они вас проверили.

Андрей Чернов: Это последние два-три абзаца седьмой части, предпоследней. Роман закончен, там больше ни слова дописать. Третий том может быть не прописан, но вроде бы это событие, которое через две или три недели после официальной гибели Крюкова. Не получается, что он погиб, – это его рука.

Михаил Соколов: Тогда что?

Андрей Чернов: Видимо, был арестован.

Михаил Соколов: Сидел и пропал. Там ведь высылали на Север, гибли, кстати говоря, на этапах. Огромное количество людей, казаков тогда гнали еще не на Соловки, а в концлагерь в Холмогоры.

Андрей Чернов: Это невозможно.

Михаил Соколов: А что же возможно?

Андрей Чернов: Невозможно, повторяю, потому что это был идеолог всего движения.

Михаил Соколов: Тогда где допросы, где документы, где архив, где чекистские бумаги?

Андрей Чернов: На Лубянке. Вы прекрасно знаете где.

Михаил Соколов: Не дают? Пробовали делать запросы по Крюкову?

Андрей Чернов: Пробовали. Официальных запросов не делали, но один мой товарищ-историк говорил на Лубянке с большим генералом несколько лет назад: "Что вы не отдадите рукописи Крюкова?". Генерал сказал: "Мы не против – семья возражает".

Михаил Соколов: Семья Шолохова?

Андрей Чернов: Конечно, не Ельцина.

Михаил Соколов: Что ж, она такая влиятельная?

Андрей Чернов: Я сейчас вам прочитаю, я шел сюда и специально выписал цитату из одного моего очень давнего приятеля в прошлом: "Утратить Шолохова означает для нас в известном смысле примерно то же самое, что потерять победу во Второй мировой войне".

Михаил Соколов: Это Юрий Поляков.

Андрей Чернов: Юрий Поляков, "Литературная газета", номер 20, 2005 год.

Михаил Соколов: Красное знамя засунуть неизвестно куда.

Андрей Чернов: Да, именно так. Притом что роман белый, до косточки белый, до волоска совершенно. Это поняли прекрасно, когда роман в 1928 году вышел, это поняли рапповцы, коммунистическая фракция тут же затеяла процесс. Говорили, что или Шолохов белый, просто придумал себе биографию, или он рукопись украл.

Комиссию по плагиату возглавил Серафимович, тут рядом Мария Ульянова была. Никита Алексеевич Толстой, сын Алексея Толстого, рассказывал мне, что его отец сбежал от этой комиссии, чтобы в ней не участвовать. А потом когда его за столом спрашивали еще до войны, кто написал "Тихий Дон", Алексей Толстой неизменно отвечал: "Ну не Мишка же". Кто-то мог сказать, что Толстой завидовал, а завидовать было нечего.

Михаил Соколов: Если так, как вы рассказываете, то действительно завидовать было нечему, поскольку человек всю жизнь прожил под страхом того, что его разоблачат. Невеселая жизнь, надо сказать, у Шолохова.

Андрей Чернов: И так и разоблачили. Удар у него случился после того, как вышла книжка Медведевой. Там почти ничего, там очень мало чего найдено, хотя по тем временам это тоже солидно. Так вот Шолохов здорово заболел сразу после этого.

Михаил Соколов: Но если бы он сегодня ваши работы почитал, наверное, заболел бы очень сильно. Тут я хочу вас все-таки спросить: главный аргумент тех, кто доказывает авторство Шолохова, авторство "Тихого Дона", – это рукописи, которые всплыли в историческом смысле недавно. Говорят: ну как же, все рукой Шолохова написано, правлено. Дима Быков тоже говорит, что видно же, что Шолохов правил этот текст.

Андрей Чернов: Диме Быкову нравится из всего "Тихого Дона" восьмая часть – это единственная подделка. Я в принципе к Диме отношусь плохо, но здесь, по-моему, он выступил замечательно. Это резонирует с его творчеством, с его душой. Ну ладно, мы не о Диме.

Да, действительно, рукописи, их даже издали. Даже эти дурачки, простите, выложили в интернет. А по рукописи видно, знаете, как учителя, когда мы списывали в школе, разоблачали: "Ты списал". – "Почему?" – "Потому-то, потому-то, потому-то". Видно, когда списано.

Михаил Соколов: Ошибок много?

Андрей Чернов: Не просто ошибок, а вполне конкретных ошибок, ошибок передера. Это не описки, а ошибки "передера". Я стал говорить про комиссию 1929 года. Для комиссии Шолохову надо было срочно изготовить рукопись. Он вообще до этого книги не касался, он был назначен. Это был уголовник, проворовавшийся на Дону, приговоренный к расстрелу, чекистами вытащенный. Тут же была рукопись, началась операция, его назначили на автора. Он ничего никогда сам не писал. Сначала рассказики стали публиковать.

Михаил Соколов: Рассказики тоже из сумки Крюкова?

Андрей Чернов: Сюжеты настрижены – да, но там, видимо, целый коллектив "негров" работал у товарища Миронова. Да даже не видимо, а мы знаем. Это было экономическое управление ОГПУ.

О рукописи. Надо было изготовить рукопись, чтобы представить на комиссию, которая была совсем не вся расположена к Шолохову, в отличие от Серафимовича, от кого-то еще. Кто-то, как Алексей Толстой, сбежал, а какие-то деятели большевиствующие из коммунистической фракции РАПП, они собирались рвать, они понимали, что это вражеская книга. Надо было изготовить копию. Но подлинник был с ятями и с ерами, написанный по старой орфографии, с "и" с точкой, с написанием типа "у нея", а не "у нее". Даже когда человек очень старается, копируя рукопись, он обязательно то твердый знак, ер влепит, потом зачеркнет.

Михаил Соколов: Почерк тоже не могли разобрать, судя по вашему исследованию?

Андрей Чернов: Он, переписывая, делал ошибки и кроме рудиментов старой орфографии. Шолохов, у него два с половиной, в лучшем три класса образования.

Михаил Соколов: Как же, говорят в гимназии учился?

Андрей Чернов: Документов нет. Даже если он учился в московской гимназии, значит, три с половиной класса, а так два с половиной.

Насколько этот человек понимает текст, я несколько примеров здесь выписал: "Вторая жена, узконосая Анна Ивановна оказалась бездетной". Вторая часть, якобы черновая рукопись, страница два. Почему узконосая? В беловой и в издании узкокостная, узкобедрая, она бездетная. То есть это как раз описка "передера". Или выражение "каки лев" – это церковное "аки лев", видимо, буковка немножко была подвинута.

Вот замечательно, очень люблю, у Шолохова: "По навозу топчется пушистый козел". Представляете, по навозу, день пасмурный, весна какая-то и пушистый козел – замечательно. Какой козел? Тушистый, туша, большой козел, грузный. Или тоже очень люблю – "колосистый месяц". Как месяц может колоситься? Да нет, это колесистый месяц, то есть месяц, уже в луну превращающийся.

Тоже прелестная штука в рукописи: "Скипетр красок". Ясно, что он не знает слова "спектр", у него два или три класса образования, слова "спектр" не знает. Еще очень люблю: "Снег доходил лошадям до пояса". Конечно, написано было "до пуза". "Лошади повернулись к ветру спиной" – это тоже роскошь. И так далее, и так далее. То есть он делает туфту.

Конечно, никакая комиссия не работала, товарищ Сталин решил, что Шолохов – это автор. Было написано и опубликовано в "Правде" письмо, что тот, кто не так говорит и думает, тот клеветник, враг советской власти. Все потихонечку замолкли.

Михаил Соколов: Хорошо, поверим, что это действительно такой жулик, использовал чужую рукопись. А что же чекисты схватились за какого-то малограмотного юношу сомнительного свойства? Неужели нельзя было найти какую-нибудь персону поприличнее?

Андрей Чернов: А зачем? Этот попка всю жизнь будет играть то, что ему скажут. Шолохов не случайно появился. Он на Дону работал налоговым инспектором и подделывал ведомости, подделывал замечательно просто. Скажем, налог 17%, а он ставит запятую – 1,7%, дальше деньги, соответственно, делятся. Донесла на него его будущая жена, его судят, приговаривают к расстрелу. Ему делают справку о том, что он – несовершеннолетний, сбавляют года три или четыре.Там удивительный детектив. Посылают в Москву, видимо, в колонию. Его вербует здесь тот самый Лев Григорьевич Миронов, он же Мирумов, он же Мирумян, Лейб Гиршевич Каган по рождению, расстрелян в 1937-м, начальник в ЭКУ ГПУ.

Я лучше прочитаю выписку – это из донесения Степана Болотова, миллеровский главный чекист, палач, страшный совершенно человек, потом застрелился. Из донесения Степана Болотова полномочному представителю ОГПУ Северокавказского края и Донской советской социалистической республики (был такая в 1928 году) товарищу Ефиму Евдокимову (еще один палач и тоже страшный совершенно, на котором сотни людских жизней): "Уважаемый Ефим Григорьевич, Шолохов имеет дом в Вешенском, купленный им недавно для того, чтобы работать спокойно над романом именно в Вешках. Большей же частью он живет в Москве с 1923 года и на родину является лишь периодически". Дальше убийственная совершенно строчка, для нас очень важная: "С 1923 года работал в 4-м отделении ЭКУ ОГПУ у Миронова". В 1923 году начинается этот "литературный котлован" в случае Шолохова.

Михаил Соколов: Путь к Нобелевской премии начинается.

Андрей Чернов: Начинается путь к Нобелевской премии. Представьте себе, чекистам попадает в руки великая книга, видимо, они консультируются с красным писателем Серафимовичем, Серафимович прекрасно понимает, что это за книга. Они начинают готовить как проект такой. Как Стаханов, "человек из мрамора", помним. Организуется проект, собственно, как сейчас Донцова какая-нибудь.

Михаил Соколов: Красный писатель, великий роман?

Андрей Чернов: Причем мальчишка, который нигде не учился, а не хуже Льва Толстого. То есть тут и идеологические, и экономические интересы. Потом они понимают, причем тут Миронов с его Четвертым экономическим управлением ОГПУ, можно еще денег заработать. Начинает раскручиваться такая история. А Шолохов ничего не писал. Для того, чтобы убедиться: в его собрание сочинений попали две его заметки...

Михаил Соколов: В газетки местные 1930-х годов?

Андрей Чернов: 1931 и 1932 года. 1932 года одну фразу процитирую, там весь текст такой: "Преступная бесхозяйственность. Возникает угроза дальнейшего падежа в совхозном стаде". Весь текст такой. "По правобережью Дона", 1931 год. После двух этих заметок его писать уже не просили, потому что все поняли. Вторую дам цитату: "На 5 апреля колхозы Вешенского района, в частности, левобережная сторона, по песчаным землям, равно обновившимся от снега, обсеменили 115 га зяби". Узнаете руку?

Михаил Соколов: Это рука такого провинциального халтурщика районного уровня. Хорошо, а кто же изготовил финал "Тихого Дона"?

Андрей Чернов: Это не ко мне. Он действительно написан другой рукой. Я провел исследование по нескольким десяткам слов, которые все время встречаются в "Тихом Доне", этих слов там нет. И все, почему Быкову это, наверное, нравится, там все перепев.

Михаил Соколов: Повторы из начала?

Андрей Чернов: Да, из начала, из серединки, чуть слова переставлены.

Михаил Соколов: Вы подозреваете, что Серафимович поработал или кто-то другой?

Андрей Чернов: Я не хочу огульно говорить. Разные люди, разные писатели приезжали и жили в Вешках в это время. Зеев Бар-Селла доказывает, что "Они сражались за родину" написал Андрей Платонов, например, достаточно убедительно доказывает.

Михаил Соколов: Про "Поднятую целину" говорится, что там Пильняк приложил руку, еще целая бригада. Но доказательств опять нет, все домыслы здесь.

Андрей Чернов: Знаете, мы только начинаем работу. Всерьез этим стала возможность заниматься только два десятка лет назад.

Михаил Соколов: Давайте мы посмотрим и послушаем, что думают об авторстве романа Михаила Шолохова "Тихий Дон" наши москвичи.

Андрей Чернов: Вот замечательно, особенно последний монолог. Доказательства именно стилистические.

Михаил Соколов: Вы занимались словарем Крюкова, я так понимаю?

Андрей Чернов: Не словарем Крюкова, я занимался поиском параллелей. В интернете они на сайте Крюкова все выложены. Это, конечно, не все параллели, потому что Крюкова сначала надо хорошо издать, потом сделать словарь языка Крюкова, потом сделать словарь языка Шолохова. Я просто выхватывал, читал и то, что помнил: ага, вот это работа этого. Сейчас можно через компьютер прогнать, прогонял просто какие-то интересные слова. Несколько параллелей, выписал пару десятков, на самом деле их десятки и сотни параллелей.

Представьте себе, что будем говорить о двух писателях, один писатель Федор Крюков, а другой автор "Тихого Дона", пока пусть будет два. У обоих есть такое сравнение "арбуз, как остриженная голова", у обоих "белый лопух головного убора", у одного "старый коричневый бурьян", у другого "коричневый старюка бурьян", у обоих "диковина облаков" и рядом "задумавшаяся курица". "Диковина облаков", может такое выражение встречаться, но рядом с "задумавшейся курицей"... "Дурнопьян с белыми цветами", "возбуждающе смачный запах навоза", "зеленые облака деревьев", "зеленый искрящийся свет", в одном случае луны, в другом месяца, как понимаете, это одно и то же, "зипунные рыцари", "зубчатая спина облаков", у другого туч. "Лицо как голенище сапога". Встречали вы такую метафору у кого-нибудь? Есть у Крюкова, есть в "Тихом Доне". "Медовый запах цветов тыквы с огорода".

Михаил Соколов: Хорошо, предположим, вы меня убедили.

Андрей Чернов: Каждое в отдельности могло бы быть совпадением, вместе это не может быть совпадением.

Михаил Соколов: Когда сотни совпадений, значит, это аргумент.

Андрей Чернов: "Острая спина", как это понимать? Это лошадиная спина, костлявое животное, выпирает позвоночник. И так далее, и так далее.

Михаил Соколов: Андрей, скажите, а вы не пробовали таким же образом сравнить другую прозу? Вениамин Краснушкин или Виктор Севский, псевдоним его. Вот Зеев Бар-Селла считает, что это он – автор "Тихого Дона".

Андрей Чернов: Пока Бар-Селла не привел ни одной параллели. Что же я буду? Я очень уважаю Владимира Назарова, псевдоним у него Зеев Бар-Селла, он замечательные вещи по Шолохову накопал. Но с Краснушкиным – это, к сожалению, как я понимаю, промах. Так совпадение только в том, что примерно в одно время оба пропали, может быть, в одном вагоне их на Лубянку и везли. Поэтому я просто не вижу оснований, да и не хочу перебегать дорогу. Мы ждем от Бар-Селлы параллелей, но мы их не дождемся.

Михаил Соколов: Скажите, все-таки есть какое-то понимание, как мог попасть к Шолохову текст, который вы считаете текстом Крюкова?

Андрей Чернов: Опять же это получаются догадки. Из наиболее вероятных: рукописи Крюкова попадают к Громославскому – это будущий тесть Шолохова. Громославский говорит: "Женись на моей Машке (которая уже на него донос написала), сделаю из тебя человека". Громославский учился с Крюковым вместе и с Серафимовичем вместе, они просто однокашники. Связывается с Серафимовичем, тот понимает, какой клад попал в его руки. Это 1921-23 год, с 1924-25-го появляются публикации, из которых видно, как Громославский и Серафимович делают из Шолохова человека. Дальше Серафимович идет работать главным редактором "Октября" специально для того, чтобы напечатать эту книгу.

Михаил Соколов: А почему Сталин поддерживает печатание романа, который многие большевики считали антисоветским, заступился за четвертый том? Собственно, этот вопрос и ставит Дмитрий Быков тоже.

Андрей Чернов: А почему Сталин несколько раз приезжает на абсолютно белогвардейскую пьесу "Дни Турбиных", то снимает ее, то опять восстанавливает?

Михаил Соколов: Дмитрий Быков считает, что это сталинистский роман, доказывающий с точки зрения Сталина, что нужна твердая власть, что русскому народу нужен вождь, царь или генсек.

Андрей Чернов: Не самое остроумное быковское предположение. Это, простите, все-таки из пальца высосано.

Михаил Соколов: То есть вы не можете это объяснить, почему Сталин защитил Шолохова?

Андрей Чернов: Сталину нужна была своя великая литература, взять ее было неоткуда, кроме как украсть. Поэзия еще могла быть – Маяковский, но нужна была проза, нужна была эпопея. Вот эпопея, оказалось, на блюдечке Серафимович принес. Они же текст правили и до войны, и после войны. Если в начальном варианте про восстание в Вешенской сказано "Советы летели вверх тормашками", в первой публикации, то потом будет что-то такое невинное – "Советы были вынуждены отступить", что-то такое. Там десятки таких мест.

Михаил Соколов: Интересно, можно было бы очистить нынешний текст, который печатается, этот "Тихий Дон" Шолохова, от поздней правки и разнообразных новообразований, выделить крюковский текст?

Андрей Чернов: Это задача будущего. Пока рукопись нам не предъявят товарищи, которые ее, видимо, до сих пор хранят.

Михаил Соколов: А вы думаете, она не уничтожена, как рассказывал Шолохов?

Андрей Чернов: А зачем? Зачем ее уничтожить, мало ли, для чего пригодится. Это ценность, они такие вещи не уничтожают.

Михаил Соколов: Рукописи Бабеля сожгли, не нашли их до сих пор.

Андрей Чернов: Нам говорят так.

Михаил Соколов: А вы не верите?

Андрей Чернов: Не знаю.

Михаил Соколов: То есть вы все-таки рассчитываете, что может быть найдена настоящая рукопись и возиться с такой тонкой филологической работой не надо?

Андрей Чернов: Нужно.

Михаил Соколов: Как вы видите такую версию, что, возможно, проект "Шолохов" действительно существовал, но каким-то образом две рукописи Крюкова и Краснушкина были сведены в одну книгу?

Андрей Чернов: Мы будем говорить об этом после того, как Зеев Бар-Селла покажет нам хоть одну параллель. Пока он не показал ни одной. До меня, правда, уже показывали крюковские параллели. В моей копилке тысяча или больше, не все выявлены, там пока ни одной. Идея, что это Краснушкин, появилась, я повторю, как умозрительное некое заключение, тогда же и исчезла.

Михаил Соколов: Это, наверное, повод для дискуссий.

Скажите, на ваш взгляд, настоящий Михаил Шолохов, получается, не автор "Тихого Дона", не автор ни одной из приписываемых ему книг, "Поднятая целина" и прочее.

Андрей Чернов: Это актер.

Михаил Соколов: Хорошо, актер, но он – настоящий автор речи, например, против диссидентов Синявского, Даниэля. Он же это искренне, наверное, говорил.

Андрей Чернов: Говорил искренне, но это ему писали. Ильичеву, секретарю ЦК, подписал свою речь, типа "автору от произносителя", я не помню точную формулу. Все ему писали, он озвучивал. Он – актер.

Михаил Соколов: Которому была присуждена Нобелевская премия. Для вас исследование мифа о Шолохове – это попытка добиться справедливости в отношении того же Федора Крюкова?

Андрей Чернов: Вы знаете, наверное, это второе. А первое – это вернуть Федора Дмитриевича Крюкова, огромного писателя русского и без "Тихого Дона". Есть сайт, мы выложили, сделали этот сайт с женой, с Наташей Введенской, выложили туда практически все лучшее Крюкова. "На речке лазоревой" – так никто не писал.

Наверное, Крюкова не оценили при жизни, потому что это все были черновики к великому роману, эскизы, как у Корина эскизы к "Руси уходящей", вернее, огромные портреты, но вроде как эскизы. Читайте Федора Дмитриевича Крюкова – это замечательный писатель. Это такое чувство русского языка и такое чувство психологии человеческой. Чем больше будете читать, тем больше будете узнавать там "Тихий Дон". Неказачья "Неопалимая купина" про старого учителя-консерватора, старого преподавателя – совершенно фантастический рассказ. Много там чего есть.

Михаил Соколов: Получается, что вся история про Михаила Александровича Шолохова, как вы говорите, проект ОГПУ-НКВД и коммунистической партии, теперь это такая политическая битва между западниками и европейцами, может быть, тех самых потомков народных социалистов и красными и сталинистами?

Андрей Чернов: Не без этого. Да, приходится спорить с Поляковым, с Феликсом Кузнецовым, который, я уверен, знает правду, с его книжкой, огромный том, которая вся из туфты состоит, что ни цифра – то подлог, что ни ссылка – то подлог. Приходится этим заниматься. Мне не очень интересно, честно сказать, мне просто очень нравится этот человек, этот писатель Федор Дмитриевич Крюков.

Михаил Соколов: И что же, когда-нибудь вдруг возникнет ситуация, что скажут: Нобелевскую премию взять у Шолохова и вернуть кому? Крюкову?

Андрей Чернов: А зачем? В отличие от Юры Полякова я не считаю, что переход авторства "Тихого Дона" от Шолохова к Крюкову для нас такая же трагедия, как проиграть Вторую мировую войну.

Михаил Соколов: Может быть, это победа наоборот, как выиграть битву за историческую правду.

Андрей Чернов: Знаете, она уже выиграна. Там могут быть еще какие-то удивительные превращения. Сейчас Сергей Львович Николаев сделал анализ диалектизмов: оказалось, что у Крюкова диалектизмы одни, в "Тихом Доне" отчасти другие. Как это объяснить? То есть буквально на уровне десятка слов видно, что Крюков знал и вешенские диалектизмы. А может быть, это Серафимович насыщал? То есть вопросов, и трудных вопросов, достаточно и будет еще достаточно. Просто необходимо сделать очень простую штуку – необходимо создать группу. Эта группа должна быть или в Пушкинском доме, или в ИМЛИ, но в ИМЛИ трудно, потому что они совсем "шолоханутые", где-то еще, не знаю, и расписать два словаря. Вот это первое, что нужно сделать, – ввести в электронный вид.

Михаил Соколов: Нужен новый исследовательский проект. Как поэт вы на эту историю как-то откликнулись словом писателя?

Андрей Чернов: У меня есть одно стихотворение про Крюкова и про другого моего любимого автора, наверное, самого любимого в ХХ веке – Наталью Крандиевскую-Толстую. И вот такой стишок, в котором я... Сейчас все будет понятно:

А когда пойдёт игра недетская,
выручит небесная опека –
Федя Крюков, Туся Крандиевская,
дети девятнадцатого века.