"Кремль должен понять, это не пройдет даром"

Депутаты Европарламента призвали Евросоюз ввести персональные санкции против президента России Владимира Путина и еще 28 человек, причастных к незаконным действиям в отношении Надежды Савченко – украинской военнослужащей, которую в России судят по обвинению в убийстве российских журналистов.

57 депутатов направили обращение Верховному представителю ЕС по внешней политике Федерике Могерини.

Помимо Путина, депутаты Европарламента просят включить в санкционный список главу ФСБ России Александра Бортникова, главу Следственного комитета России Александра Бастрыкина и нескольких его подчиненных, главу комитета Госдумы по международным делам Алексея Пушкова, а также прокуроров, судей и других чиновников, причастных к фальсификации материалов дела Савченко, ее незаконному задержанию, аресту и выдвижению сфабрикованных обвинений в убийстве и незаконном пересечении границы.

Предполагаемые санкции включают запрет на въезд в ЕС и блокирование банковских счетов и активов на территории Европейского союза.

Инициатор обращения – депутат Европарламента от Литвы Пятрас Ауштрявичус, заместитель председателя группы "Альянс либералов и демократов за Европу".

Он утвердительно отвечает на вопрос, означает ли письмо к Могерини, что он считает слабой реакцию мирового сообщества на дело Савченко:

– Именно. Международная общественность и многие западные институции, казалось бы, делают много для дела Савченко и жизни Нади, но это не оказывает большого влияния на российскую сторону. Поэтому я думаю, особенно видя эту сухую голодовку, – которую она сейчас, правда, прекратила, но она очень слаба физически и измотана морально, – самые высокие гуманитарные соображения должны приниматься во внимание, чтобы постараться ее освободить.

​– Насколько велика вероятность того, что Евросоюз прислушается к вам и введет санкции?

– Сегодня я прочитал, что Фредерика Могерини призывает Россию скорее освободить Надю, и это хорошо, но я не думаю, что ее мнение вот так вот услышат в Кремле, где решаются все основные вопросы. Поэтому нужно, чтобы это обсуждалось в понедельник на встрече министров иностранных дел стран Евросоюза, и, насколько мне известно, несколько министров уже подтвердили, что готовы поднимать этот вопрос. Я не знаю, каким может быть окончательное решение, и насколько это затронет дополнительные санкции, но это серьезно, и Кремль должен понимать, что это не пройдет даром. Особенно, когда российская сторона надеется на смягчение санкций, – я думаю, будет наоборот.

​– Представим себе, что санкции в отношении Владимира Путина будут приняты. Это, вероятно, означает радикальное ужесточение отношений между Европой и Россией?

– Да, это может вести к таким последствиям. Мы можем представить, как это расценит господин Путин. Но разве мы можем нынешнее состояние отношений определить как нормальное и конструктивное? Я думаю, это может повлиять, но, по сути, мы находимся в такой зоне напряженности. И это был бы, наверное, толчок, чтобы некоторые шаги были пересмотрены со стороны Путина.

​– В обращении к госпоже Могерини, инициатором которого вы были, упоминается, в частности, запрет на въезд в ЕС, а также блокирование банковских счетов и активов, принадлежащих людям в санкционном списке. Вы предполагаете, что у этих людей могут быть активы на территории Евросоюза?

– Мы постоянно слышим, что российская политическая элита, даже элита правоохранительных органов, имеет такие активы. Они богатые люди, у них, наверное, цель – в летнее, да и в другое время быть где-нибудь на Западе, жить прекрасной жизнью. Эти ограничения не позволят элите обращаться со своими деньгами, как она хочет. Она все-таки обогащается за счет российских людей, российского государства. Это когда-нибудь приведет, наверное, к тому, что российское общество спросит Запад, что было сделано и почему на это не обращали внимания. Чем раньше мы начнем это делать, тем лучше. Надеюсь, мы еще примем дополнительные решения, как вычислить эти активы, как ужесточить контроль над финансовыми операциями в некоторых странах Евросоюза. Не все они, кстати, применяют жесткий контроль. Здесь дело даже более серьезное, чем одна история Нади Савченко.

​– В Европе можно услышать точку зрения, что не надо идти на большую конфронтацию с Россией, а надо ее мягко убеждать, а подобные санкции, причем санкции, в частности, в отношении Путина, могут вывести ситуацию из-под контроля, что тяжело скажется на Европе. Вы не согласны с такой точкой зрения?

– Нет, я не согласен. Разве Кремль консультировался с президентом Европейского парламента, скажем, когда были введены санкции в отношении нескольких десятков парламентариев Евросоюза? Они играют с позиции силы, и наверное, они и понимают этот язык. Конечно, я за диалог, и если <Кремлем> будут сделаны какие-то шаги навстречу, можно <санкций> и не применять. Но сказать, что мы всерьез обсуждаем это, обязательно надо!

​– Вы представляете в Европейском парламенте Литву. В последние два года в обиход вернулись тяжелые разговоры о возможности нового мирового конфликта. И в этих сценариях Литва и другие балтийские страны оказываются на линии фронта. У вас ощущение, что это настоящая опасность, а не виртуальные сценарии?

– Глядя на развитие ситуации, особенно с Грузией и Украиной, я допускаю, что были такие планы о возможном применении силы или провокаций против балтийских стран, я не отбрасываю такой сценарий. Но многое изменилось. Во-первых, мы приняли стратегические решения по укреплению обороноспособности, НАТО приняла невероятные решения, это, можно сказать, пересмотр стратегии десятилетия. И цена провокаций для российской стороны возрастает. У меня впечатление, что прямая военная конфронтация – менее возможный сценарий развития событий. Но с информационной войной, применением гибридных информационных инструментов, в этом остановки нет.

​– Вы выросли в Советском Союзе, потом балтийские страны первыми ушли из СССР, из сферы влияния Москвы. У вас есть ощущение, что Литва никогда не будет воспринимать Россию как что-то дружеское?

– В течение 20-го столетия Литва и другие балтийские страны только 33 года были независимыми. Но этого хватило, чтобы мы вырастили поколение, которое передало другим это чувство свободы и независимости. Это не было забыто, об этом постоянно говорили на кухнях. Но потом произошло своеобразное чудо. Мы настояли на своем, не приняли никакие компромиссные формулы, и в декабре будет отмечаться 25-летие развала Советского Союза, и для нас это праздник, а для некоторых российских руководителей – это геостратегическая трагедия. Видите, как расходятся наши взгляды. Должен сказать, что в ельцинские времена у нас были конструктивные отношения, расширялись и политические, и экономические отношения. Казалось бы, оккупированные страны должны помнить только плохое. Но даже в моей семье, которая пострадала, в ней были сосланные на 8 лет в Сибирь, мой отец всегда говорил: "Русские хорошие люди, но с Россией надо обращаться очень аккуратно, осторожно". Мы смотрим в будущее открытыми глазами и хотим, чтобы в Кремле это тоже поняли – угрозами и применением новых неконвенционных методов ведения войны нельзя построить хорошие отношения. На страхе ничего хорошего не возникнет. России надо пересмотреть свою политику, и я думаю, что мы это воспримем как позитив и пойдем навстречу.

​– Расскажите о своей семье, о ссылке.

– Это была семья дедушки со стороны моего отца. Они были состоятельными фермерами, имели землю, работали и зарабатывали, продавали бекон в Великобританию. В 1949 году, когда для создания колхозов нужна была земля, они просто были в одно мартовское утро посажены в вагоны, и две с половиной недели их везли по всему Советскому Союзу в Иркутскую область. Людям, которые привыкли к более человеческому, я бы сказал, отношению, попасть в вагоны для скота, с определенным поведением со стороны солдат и надзирателей – можно только представить, что это было за ощущение. Но они выжили, они работали в сельском хозяйстве, в лесном хозяйстве. У моей бабушки было шесть детей, и уже после смерти Сталина появился луч надежды, что они могут возвратиться, потому что их насильно заставили подписать документы о невозвращении в Литву – кстати, это было, наверное, еще тяжелее, чем быть вывезенными из Литвы. Но они возвратились, устроились. Это было трудно, конечно, постоянный надзор, некоторые ограничения, но в 60-е годы это уже была нормальная семья. И эта тема обсуждалась каждое воскресенье, и эта история была самым важным уроком. Поэтому события конца 80-х для меня были естественными, мы надеялись на это, и мы поэтому победили.

– Ваши дедушка и бабушка дожили до независимости?

– Нет, они умерли, один в 60-е, другой в начале 80-х. Не дожили. Но мои дяди, которые были в Сибири, они все это перенесли, остался только один из шестерых. И у нас в семье, вне зависимости от поколения, никому не надо задавать вопрос о том, кем был Сталин и как он "любил" маленькие народы.