В последний день работы 52-й по счету ежегодной Мюнхенской конференции по вопросам безопасности Россия вновь была подвергнута выступавшими жесткой критике. Ключевыми темами обсуждения в Мюнхене в этот раз стали роль Москвы в войне в Сирии и в конфликте на востоке Украины, а также европейский кризис с беженцами. В частности, американский сенатор Джон Маккейн 14 февраля заявил, что договоренность о прекращении огня между силами оппозиции и войсками Башара Асада, достигнутая в Мюнхене участниками Международной группы поддержки Сирии, полностью соответствует целям российского президента Владимира Путина, но не международного сообщества. Ранее глава правительства России Дмитрий Медведев, в этот раз впервые представлявший Москву на конференции в Мюнхене, в своей речи подчеркнул, что причиной конфликта в Сирии стало "определенное влияние извне", и предостерег страны Запада от "развязывания новой "холодной войны".
За два месяца до начала нынешней Мюнхенской конференции по вопросам безопасности ее организаторами был подготовлен доклад, предупреждающий о кризисе в отношениях между Россией и Западом. Как отмечает в нем председатель Мюнхенской конференции, немецкий дипломат Вольфганг Ишингер, уже год назад по этой причине для существующего миропорядка и отдельных государств возникли значительные риски, и с тех пор ситуация лишь продолжает ухудшаться.
С этим тезисом согласен политолог, бывший главный редактор "Русского журнала", в прошлом – директор Центра медиаисследований УНИК Александр Морозов, в интервью Радио Свобода по окончании Мюнхенской конференции по вопросам безопасности рассказавший, что, по его мнению, теперь видят европейские эксперты на российском направлении и какие идеи предлагает сама Москва на международном "рынке стратегий":
– Почему в этот раз на Мюнхенскую конференцию поехал не сам Владимир Путин и не глава российского МИДа Сергей Лавров, как бывало ранее, а Дмитрий Медведев, который не занимается внешней политикой?
– Поездка Медведева – это присутствие в Мюнхене второго, конечно, человека российского государства, выбор продиктован именно этим. Лавров тоже, кстати, участвовал в этот раз. Путин не приехал, поскольку опасался был освистанным, у него были все основания этого ожидать. Он в нынешней ситуации решил избежать негативных для себя высказываний на этой конференции. Путин для себя самого в последнее время все больше выбирает "коридоры двусторонних отношений", избегая вообще участвовать в международных мероприятиях. Президент России развивает такую идею: что международные организации и форумы подобного рода, в общем, не представляют суверенные государства. А там, где присутствуют любые международные объединенные акции, – там, по его убеждению, всегда есть чья-то злая воля, "злая рука Вашингтона, Госдепа" и т. д.
– И что же Россия на этот раз предъявила миру устами Дмитрия Медведева? Он выступал и на самой конференции, и дал несколько масштабных интервью. Что, например, фактором развязывания конфликта в Сирии стало "определенное влияние извне"? И что при этом миру, а следует читать "России", необходимо сотрудничество, а не конфронтация, не "третья мировая встряска"?
– Несмотря на то что СМИ активно цитируют высказывания Медведева про "третью мировую войну", я думаю, его выступление было не настолько уж жестким и угрожающим. Он просто выступил – с максимальной для себя жесткостью. Путин бы выступил резче, конечно! А Медведев с возможной жесткостью обозначил старые и текущие тезисы путинского внешнеполитического курса. Какой-то новизны в выступлении российского премьера, на мой взгляд, нет. А на полях конференции состоялись все эти ожидаемые встречи – и в формате "нормандской группы", и переговоры Керри и Лаврова по поводу Сирии. Сама риторика Медведева в значительной степени просто направлена на то, чтобы подчеркнуть – Кремль выступает все с той же активной позицией, хочет вовсю участвовать в мировом урегулировании проблем и в мировых делах, и участвовать именно с такой "военно-политической" позиции. Это довольно "перспективно", в кавычках, несмотря на то что эта позиция Кремля, конечно, вполне прозрачна для Запада, ее критикуют, постоянно разрабатывают различные планы купировать угрозы, которые несет с собой эта российская позиция. Потому что при всем при этом мировой зритель и общества разных стран, конечно, хорошо видят, что Запад в целом растерян перед этой активностью Кремля.
Никакого стратегического ответа у Запада по-прежнему нет, есть лишь бесконечно идущие дискуссии. И Мюнхенская конференция, кстати, в этом отношении тоже была довольно показательна. Она в первую очередь продемонстрировала, что по вопросу о кремлевских угрозах нет никакого единства. Выступление Хавьера Соланы, например, бывшего главы НАТО, было принципиально иным, чем выступление действующего генсека НАТО Йенса Столтенберга. Разумеется, в Европе всегда должна быть дискуссия, понятно, что есть разные точки зрения – и это хорошо. Но в данном случае все это отражает не только высокие достоинства европейской демократии, но и реальное непонимание того, что дальше делать со странной, тревожащей, неадекватной, но тем не менее непрерывно развивающейся политикой Кремля.
– Президент Украины Петр Порошенко в субботу, выступая на Мюнхенской конференции, прямо обвинил лично Путина в агрессии против Украины. Это какие-то последствия будет иметь? Или это было сказано, потому что это неизбежно, с точки зрения Киева, должно было быть произнесено – и произносилось уже не раз?
– Конечно, последствий никаких не будет. Сейчас, уже по прошествии времени, "нормандского урегулирования", этих двух "Минсков" и года попыток урегулировать конфликт все понимают, что у Киева есть своя риторика. Действительно, Киев ее должен озвучивать. Но, конечно, уже такой острой реакции Запада на это нет. И в этом смысле, тут тоже нет никакой новизны.
– Владимир Путин, который в этот раз в Мюнхен не поехал, выступил именно здесь в 2007 году со знаменитой поворотной речью. Конфликт России с Западом, и уже не только с ним, за минувшие 9 лет развивался с ускорением. На этот раз в Мюнхене все страны-участницы глобальной системы безопасности явно же пытались в разговорах искать ответ на вопрос – к чему в итоге должно привести это изменение российской политики, если проецировать эту политику на ближайшее будущее, на 5, 7, 10 лет? Сколько вариантов развития событий существует, по вашему мнению?
– Можно сказать, что это даже самый главный вопрос. Потому что он так, собственно, и формулируется. А что будет через 5–7 лет, если политика Кремля будет такой же? К чему это вообще может привести или должно привести, в том числе и с позиции самого Кремля? Каков желаемый исход? И здесь, очевидно, есть немного сценариев, а вовсе не бесконечное их количество. Во-первых, первый и простой сценарий: Кремль окажется одной из сторон реальной большой войны. Мы видим прекрасно, что, хотя США и ЕС, конечно, стремятся избегать войны, но вполне может сложиться ситуация, когда война тем не менее будет развязана чьими-то руками. Саудовская Аравия, Турция, а может быть, еще целый ряд "вторых" стран окажутся втянутыми с Россией в вооруженный конфликт. Это один сюжет, который, в общем, на самом деле для сидящих в Кремле не так и плох, как я понимаю. Он хорош и с точки зрения внутренней политики, да и с точки зрения внешней.
Второй вариант. Кремль добьется особого статуса для себя на всех переговорных площадках, в качестве некоторого миротворца, даже сейчас уже добивается. Медведев об этом прямо сказал, мол, давайте прекратим войну. Он выступил в Мюнхене как "миротворец". Речь идет о каком-то новом договоре о безопасности в Европе, который сам Медведев и предлагал в свое время. Но при этом Кремль плодит все новые и новые международные проблемы, создавая угрозы и в направлении Балтии, и Польша беспокоится, и сейчас возник этот южный "бок", в направлении Турции и Черного моря. Но это длинный процесс, создание такого нового договора, и его никто не собирается начинать, как я вижу.
И третий вариант – просто деградация режима, распад России. Это тоже все очень активно обсуждается, в том числе в российских социальных медиа. А что будет, если экономический коллапс зайдет очень далеко в России? Если продолжится это "обезжиривание", отсутствие денег в резервных фондах? Чем это все кончится? Какой силы будет этот распад? Вот три таких сюжета имеется. Вариант войны ужасен, потому что он потребует огромных жертв от России – и людьми, и ресурсами, и ни к чему не приведет с точки зрения укрепления России в будущем. Второй вариант, с договором нереалистичен. Потому что Россия – это не Советский Союз, в качестве партнера для крупного международного договора, для такого мирового политического процесса. А уж про третий вариант и говорить не хочется. Экономический упадок, деградация, а потом и саморазрушение, конечно, затронут миллионы семей.
– Вы писали о том, что уже и в респектабельной европейской прессе появляются тезисы, ранее казавшиеся запредельно конспирологическими: что Кремль сознательно усиливает давление беженцев на Евросоюз, что Кремль целенаправленно стремится подорвать европейское единство, что в той же Германии Кремль поощряет некий "антимеркелевский" фронт. Вам в Германии это сильно заметно?
– Да, это заметно. Время идет, и здесь, в Германии, да и не только в Германии, мне кажется, во всей Европе, глядя на ситуацию в Донбассе люди понимают, что, может быть, и есть какие-то там проблемы у Киева, и от него можно требовать каких-то шагов, но что 90 процентов инструментов для ликвидации насилия в Донбассе – в руках у Кремля. И если бы Кремль хотел, то мгновенно бы вопрос этот решил. Это для всех очевидно. И поскольку конфликт на Украине не прекращается, то возникает нарастающее понимание, что Кремль все-таки лжет, что это просто коварство. А с какими целями? И вот дальше начинают все потихоньку верить в конспирологическую идею, что Кремль, для того чтобы прикрыть вот это свое "стояние на Донбассе", вынужден бесконечно создавать новые и новые зоны конфронтации. Собственно, весь год эти публикации идут в европейской прессе. Раз Кремль вторгся в Сирию, то, может быть, он вторгнется и в Эстонию? А может быть, он как бы хочет еще и создать проблемы для Казахстана? И так далее, и тому подобное.
В этом смысле, это очень и очень плохая ситуация. По оценкам Кремля, может быть, она и хорошая, с другой стороны, но реально для России в течение года наращивается два элемента концептуального описания. С одной стороны, о Кремле в 2015 году в Европе все чаще и чаще писали и говорили как о некоторой криминальной власти. Это новый такой концепт, который утвердился в отношении Кремля вместо старого, "криминальная власть". А с другой стороны, что Кремль сознательно оказывает разлагающее давление на Европу, через пророссийские организации, через "русские общины" какие-то. И "история с девочкой Лизой" это все, конечно, для того же немецкого общества печально подтвердила. И поэтому все больше говорят, что коррупция в отношении европейских политиков и вовлечение их в орбиту Кремля, что все это в целом – это недружественные действия, что это двойная игра, стратегическая игра Москвы против Евросоюза, в том числе и против непосредственно Ангелы Меркель.
– В Мюнхене сейчас обсуждали возможные координаты России на политической карте мира, говорили о концепциях, вариантах развития событий, об идеях, которые Кремль предлагает на "рынке стратегий". В этой связи насколько принципиальным для понимания конкретно нынешней Мюнхенской конференции является программное выступление председателя форума Вольфганга Ишингера двухмесячной давности, в котором он подчеркнул, цитата, что "общего европейского дома как концепта в отношениях ЕС и России больше нет. Он разрушен аннексией Крыма". О каких вариантах тогда вообще можно говорить?
– Мне кажется, что Ишингер и значительная часть старых авторитетных немецких политиков – это люди очень опытные, очень умные. Они продолжают находиться в некотором колебании, которое заключается в размышлениях о том, надо ли окончательно встать на позицию так называемой политики сдерживания. А политика сдерживания Москвы миру хорошо известна, еще со времен послевоенных США и Европы. Надо ли назначить Россию элементом "медленно разлагающегося неприятного зла", в отношении которого надо проводить политику сдерживания? Или все-таки Россия, при определенных обстоятельствах, может быть партнером? Это видно по тому, например, что недавно в Москву поехал премьер-министр Баварии, глава ХСС и оппонент Ангелы Меркель Хорст Зеехофер. Не приходится сомневаться в том, что он очень большой и крупный политик, и отправился он в России не потому, что, как лидер французского "Национального фронта" Марин Ле Пен, ищет там каких-то кредитов. Зеехофер поехал к Путину, потому что, конечно, он относится к тем людям в Европе, для кого большой неприятностью был бы окончательный отказ от партнерства и перевод России в позицию государства, в отношении которого возможна только политика сдерживания.
И Вольфганг Ишингер, это видно, со скорбью говорит о том, что Россия, аннексировав Крым, сама себя выводит из этой концепции общеевропейского дома, который сложился еще в период перестройки, гласности и периода объединения Германии. Ни для кого, конечно, радости нет в том, что Россия надолго сама себя завела в тупик своей агрессивной политикой, безнадежной, из которой нет выхода, которая будет вести к экономическому коллапсу. Я думаю, кстати, что сейчас начнет обсуждаться этот очень важный, фундаментальный вопрос: что, если Россия больше не партнер, то тогда какова же будет цена ее экономического саморазрушения? Эта перспектива, может быть, кажется простой и очевидной, скажем, украинским журналистам или российским ультраоппозиционным журналистам, с позиции "чем хуже, тем лучше". Но я думаю, что сам Запад будет очень этому не рад.
Простой пример: сейчас идет обсуждение вопроса – какое количество сотрудников спецслужб и подготовленных Западом военных Ирака влились в нынешние военные действия на стороне разного рода исламистских повстанцев и террористов? Ответ: очень большое количество. А если довести Россию до коллапса, куда денутся миллионы российских силовиков? Это только очень наивные люди могут считать, что будет какая-то люстрация и т. д. А реально из них образуется море озлобленных сумасшедших, желающих куда-нибудь поехать повоевать. Точно так же можно представить и масштабы беженства из России, в случае экономического коллапса российской экономики. Все это очень и очень непростые вопросы этого усиливающегося противостояния, которое, конечно, взвешивают везде, – и в Вашингтоне, и в Берлине, и в Париже: а куда дальше это придет? – полагает политолог Александр Морозов.
