Александр Генис: Номинации на “Оскара”, как это всегда бывает, обрадовали одних и разочаровали других. Меня, например, поразило отсутствия имени Тарантино в главных категориях. Создается впечатление, что Академия не знает, как обращаться со взрывоопасным режиссером и его безмерно талантливыми и столь же противоречивыми фильмами. Тем не менее, “Омерзительная восьмерка” получила три номинации. Две из них - за лучшую музыку Эннио Морриконе и за лучшую женскую роль второго плана Дженифер Джейсон Ли - мы предсказывали в нашем обсуждении фильма.
Другая важная новость - номинация за лучший документальный фильм украинской картине “Зима в огне”, которую АЧ выбрал лучшим фильмом года.
Ну а сегодня, пока генералы киноиндустрии готовится к финальным боям за “Оскара”, мы свернем в сторону, чтобы поговорить с ведущим нашего Кинообозрения Андреем Загданским о небольшом, но крайне примечательном фильме.
Андрей Загданский: Картина искусствоведа и музейного куратора Джеймса Крампа посвящена американским художникам радикального артистического движения Land Art, дословно можно сказать «ландшафтное искусство», но точнее искусство, связанное с землей, с почвой.
Александр Генис: ... “Художники земли”.
Андрей Загданский: Можно и так. Движение принадлежит к радикальным 60-70-м годам, считается, что к этому направлению принадлежат не только американские художники, но и несколько крупнейших европейских художников. Картина Джеймса Крампа сосредоточена на американцах, в первую очередь на Роберте Смитсоне, Майкле Хайзле и Вальтере де Марио. Интересно, как это все начиналось — это очень важно, отщепление от 60-70 годов. Возникла концепция: нужно создать произведения искусства, которые не будут принадлежать галереям, которые невозможно ни купить, ни продать, произведение искусства, у которого нет монетарной ценности, оно никому не принадлежит, значит принадлежит всем, как принадлежит всем Великий каньон или Соленое озеро в Юте.
Александр Генис: То есть это принципиально не коммерческое искусство.
Андрей Загданский: Да, это не коммерческое искусство, но интересно, что в этом нарочитом отрицании всего, связанного с рынком, с товарной ценностью, у художника есть амбиция куда больше, чем денежная — это амбиция вечности, прицел навсегда.
Александр Генис: Давайте объясним все-таки, чем они занимаются.
Андрей Загданский: С удовольствием. Принципиальная и самая известная работа Роберта Смитсона «Спиральный причал» - это буквально спираль из черного базальта, который отходит от берега Соленого озера в штате Юта на 170 метров. Длина самой спирали 460 метров. Построенная изначально из черного базальта, спираль постоянно меняется в цвете (она построена в 1972-м), меняется по минеральному составе, ведь эта базальтовая базальтовая скала наполняется солью. Каждый раз меняется и высота спирали над уровнем озера, она то поднимается вверх, то спускается вниз. Биологические процессы, которые происходят в воде Соленого озера, постоянно меняют цвет воды. То есть это постоянно движущийся, меняющийся образ. Спираль была построена всего лишь за 6 дней и стала самым известным произведением Роберта Смитсона, вполне претендует на бессмертие, поскольку сколько стоит Соляное озеро, столько, по всей видимости, будет стоять и эта “Спираль”.
Александр Генис: Вся эта затея связана не только с социальным протестом, но, по-моему, еще и с изменением философии человечества. Характерно, что началось это движение в 1968 году. А что было в 60-е годы, кроме социальных протестов? Космический прорыв. Впервые люди начали привыкать смотреть на Землю из космоса. И сам по себе этот факт провоцирует художника на то, чтобы создать объект для космонавтов. Именно так можно рассмотреть эти предметы, которые не являются предметами, не являются искусством, не являются чем-то, что можно унести, но тем не менее, бесспорно обладают культурной ценностью. И это, я думаю, вторая важная точка зрения на подобное искусство: оно не абстрактное и не предметное.
Вспомним, что как раз в те же 1960-е годы шла борьба между абстракционизмом и поп-артом. Художник земли искали третий путь. То есть на самом деле у этого явления есть и эстетическое, и социальное, и философское измерения, уже этим оно интересно.
Но еще любопытней то, что ничего нового в нем тоже нет, потому что Land Art был всегда: что такое пирамиды, если не Land Art?
Андрей Загданский: И наскальная живопись в Латинской Америке, которую тоже можно из самолета, как и Китайскую стену.
Александр Генис: О, я был там — это пустыня Наска в Перу, я как раз хотел сказать о том, что это по-настоящему Land Art, потому что это настоящие рисунки, геометрические фигуры, животные, какие-то существа непонятные. Я летал на самолете над этой пустыней — это мое самое сильное художественное впечатление в жизни виде - ведь никто не знает, что они должны означать и для чего созданы. С другой стороны, никто не знает, что должен означать причал в Соляном озере Юты тоже. Об искусстве говорят так: неважно, что оно означает, важно, какое действие оно оказывает. Так что между индейцами, которые прочертили в пустыне Наска эти фигуры, (даже, если на самом деле это сделали пришельцы), и американскими художниками Land Art не такое уж большое отличие.
Андрей Загданский: Правильно, совершенно верно. Эти вещи ритуальны в своем движении. Поэтому художник конкурирует не с галереей, что ему галерея, когда есть вечность, а во-вторых, тут есть принципиальное воздействие на меня как на человека.
Александр Генис: Еще, конечно, масштаб важен. Один из авторов этого направления сказал: «Моя кисть — экскаватор».
Андрей Загданский: Да, масштаб гигантский — Китайская стена или как рисунки в пустыне Наска. Мы должны это испытывать. Помните, мы с вами говорили о скульптурах Ричарда Серра, я вам сказал, что они мне очень нравятся, вы признались, что они вам не нравятся.
Александр Генис: Это еще мягко сказано.
Андрей Загданский: А мне они очень нравятся, потому что когда заходишь эти стальные спирали, то меняется чувство севера, запада, востока, высоты, низа, верха, я чувствую себя смещенным, потом выхожу из них с облегчением — это испытание.
Александр Генис: Вы знаете, это как раз еще ничего. Потому что это действительно ритуальная скульптура, которая меняет наше представление об окружающем. Но когда Серра поставил ржавую прищепку возле нашего офиса, где мы с вами записываем передачи, и до 14 этажа стояла какая-то ржавая дура, то все работники нашего здания, а это небоскреб в 50 этажей, потребовали скульптуру убрать - и ее убрали.
Андрей Загданский: Это говорит о том, что все работники этого 50-этажного здания были абсолютно консервативны и не понимали, что есть настоящее революционное новое искусство.
Александр Генис: Как и я.
Андрей Загданский: Как и вы, по всей видимости. Серра, с моей точки зрения, гениальный скульптор, который оказал принципиальное, важнейшее влияние на вашего любимого архитектора — на Фрэнка Гери.
Среди наиболее известных художников, которые работали в направлении Land Art, есть несколько европейцев, есть и русские художники. Среди двух самых известных европейцев в первую очередь Христо, которого мы с вами хорошо знаем, потому, что он украсил Центральный парк золотыми воротами, он тоже начинал работать в этом направлении. Замечательный художник Энди Голдсуорти, о нем существует фильм, который называется «Реки и приливы», мы говорили об этой картине в рамках нашей передачи. Он работает с временнЫм материалом, все то, что он делает, как правило, исчезает в реке, в приливе или в отливе.
Александр Генис: То есть это смертное искусство.
Андрей Загданский: Это искусство существует только для того, чтобы объединить нас в это мгновенье и расстается с нами в это же мгновенье, оно ничего не добавляет, ничего не отнимает от природы, таким образом оно является нейтральным.
Другой объект, который представлен в фильме — это работа американского художника Майкла Хейзера. Самая главная его работа на сегодняшний день называется «Двойной негатив». Если Смитсон добавляет к природе, его спираль выложена в озере, то Майкл Хейзер отнимает у каньонов в Неваде. Его «Двойной негатив» - это траншея, выемка из земли, скальной породы на вершине плоской части каньона.
Александр Генис: Мы с вами были в этих краях, поэтому надо понимать, как выглядит местный пейзаж. Это сопки, у которых сняли верхнюю часть черепа, получается такая плоская вершина, как будто скальп сняли.
Андрей Загданский: Совершенно плоская поверхность, и вдруг - разрыв, опускается каньон вниз. Здесь-то и есть пересекающая траншея, как будто была балка вложена и ее вынули, а дальше пустота каньона. Причем вынули, не много, не мало 250 тонн скальной породы. Эта траншея гигантская: у нее ширина 9 метров, в глубину - 15, она тянется на 500 метров. То есть это гигантский «Двойной негатив», который совершенно меняет перспективу этого каньона, меняет ландшафт, меняет наше представление о том, что может человек со своей техникой, со своими замечательными бульдозерами и кранами, сопоставимо с природой каньона, с тем, что сделала природа.
Александр Генис: Атомная бомба еще не то бы сделала. У меня более мирные представления об этом искусстве. Мой любимый объект — это лес, который создал в Нью-Йорке художник Алан Сонфист. Этот лес я постоянно показываю гостям, которые приезжают в Нью-Йорк. Прямо в центре Манхеттена тщательно воссоздан кусок леса, тут именно те растения, которые были в Манхеттене до прихода белых людей. Это тот Манхеттена, каким он был до того, как превратился в остров сокровищ, в остров небоскребов. Всего несколько веков назад тут была настоящая нетронутая девственная природа. Этот лес напоминает, о том, что человек может сделать с природой: где мы были и где оказались. То есть это объект для медитации каждого горожанина. Вот это, по-моему, и есть шедевр Land Art.
Андрей Загданский: Мне кажется, что объект для медитации и те работы, о которых я говорю, которые представлены в фильме. И еще: я подумал, что смотреть на них на экране очень интересно, они хорошо сняты, есть вертолетные съемки, в какой-то степени мы приближаемся к пониманию этого искусства. Но еще интереснее прилететь в Неваду, сесть в машину и поехать посмотреть на эти вещи своими глазами. Потому что здесь художник претендует на место бога.
- “Я шаман, - говорит художник, - я бог, вы должны совершить паломничество, вы должны проделать путь через пустыню, где холодно или жарко, вы боитесь, что у вас кончится бензин или у вас нет воды. Вы должны придти и ощутить это произведение искусства один на один. Здесь вы почувствуете то, что чувствовал я и что хотел выразить, когда это делал”.
Рассматривать эти вещи на фотографиях в известной степени бессмысленно.
Александр Генис: Профанация?
Андрей Загданский: Я думаю, как рассматривать на фотографиях Стену плача в Иерусалиме. Взгляд не передает то тактильное ощущение, что меняет восприятие пространство.
Александр Генис: Собственно, это именно то, чего мы ждем от современного искусства в эпоху тиражирования, когда все искусство стало доступно на экране компьютера. Нам нужно такое искусство, которое меняет нас эффекта со-присутствия, оно о том, как мы меняемся, находясь с ним рядом, делим мы с ним одно и то же пространство. И в этом отношении вы правы: это действительно как Гранд каньон, который не может не изменить человека, который провел с ним вечер.
Андрей Загданский: Сама по себе картина Джеймса Крампа очень характерна для режиссера, чья первая профессия искусствоведение. Кино становится инструментом для развития своих представлений об искусстве. Ему эти художники очень нравятся, и он хотел о них рассказать. Здесь собраны всевозможные высказывания художников, оценки их труда, но картина несколько монотонна, и это меня сильно смущало, поскольку в ней нет целостной истории, в ней есть фрагменты. Самое лучшее, что можно сделать, посмотрев эту картину — это действительно полететь в Неваду и самому посмотреть на «Двойной негатив».
