Вася Обломов (музыкант, поэт, композитор):
«Музыка, в том ей понимании, в котором мы её любим, ценим и помним, она, на мой взгляд, умерла. Дальше будет что-то на границе жанров: концерт-театр, не просто концерт, а концерт с историями, полумоноспектакль. Концерты Васи Обломова на это похожи, я много говорю между песнями, рассказываю истории из жизни. Точно так же не будет больше Rolling Stones, не будет больше Beatles. Подобных рок-звёзд, рэп-звёзд больше не будет. Как бы глупо это не прозвучало, но я создал жанр, и я его закрыл. Я – брат русского рэпа, сосед русского рока. Мне нравится «Вася Обломов», потому что у него нет творческих рамок…Когда я изучал в университете историю русской эмиграции, мне было стыдно гордиться всем этим. Надо стыдиться, что мы их выперли. Я остро чувствовал несправедливость. Пастернака затравили. А теперь говорят, что он наше всё. Когда начались все эти митинги в стране, Вася Обломов пришёлся ко двору. Вот есть человек, который об этом поёт. Меня позвали на митинг на Сахарова. Я спросил, а музыканты будут? Мне ответили, мол, один отказался, другой сказал, что у меня будут проблемы. Третий испугался. И тогда я понял, что имеет смысл сходить».
Наталья Пшеничникова (меццо-сопрано):
«Я, как и все, кто живёт в Берлине, чувствую себя органично, потому что это открытый, динамичный, но не хаотичный город. Здесь можно найти всё что хочешь. Сюда приезжает огромное количество композиторов, музыкантов, художников, писателей, с которыми интересно общаться. Термин «экстремальный вокал» принадлежит музыканту Борису Филановскому, и я спорю с ним по этому поводу. Я бы назвала это «современный вокал».
Александр Бакши (композитор):
«Я родился в самом многонациональном городе страны: в Сухуми. И вот это ощущение большой деревни: по ночам засыпать под стук колёс, издалека армянская свадьба сквозь монотонное пение соседей-турок, грузинская речь. Я учился в классе, где были греки, абхазцы, китаец, югослав, эстонец. Я дружил с одним бразильцем. И вот это ощущение большой деревни, в которой очень непрочный мир. Всё вроде бы хорошо, но может взорваться в любую секунду, это ощущение меня и сформировало. Когда я повзрослел, я долгое время вынашивал идею большого сочинения, симфонического театра, музыкального театра, театра звука, как угодно, полифонии мира, где собрались бы все голоса, какие есть в природе, включая обязательно шамана, и вот попробовать всех их вместе собрать и создать не гармонию мира, как это было в классической культуре, когда всё укладывается в структуру аккорда, и в итоге вы должны все немножечко подвинуться, уступить своё своеобразие во имя общей цели, чтобы все пели в какой-то гармонии, соединились вместе. Классическая идея, когда симфонический оркестр…когда перекладывали все песни, какие только существуют в природе, индийские, китайские, всё на классическую гармонию. А мне хотелось сделать настоящую полифонию, когда все голоса независимы друг от друга, когда люди не аккомпанируют друг другу, когда нет солистов, и вот как это может произойти. Мне казалось, что это ситуация трагедии, потому что неизбежно кто-то остаётся в стороне, хотя бы один, хотя бы один голос не укладывается в эту общую полифонию. Вот этот слух, память детства, без неё не получилось бы этого сочинения, этого очень большого проекта, потому что это невозможно придумать, это можно только услышать. Я слышал. Тогда это было органично. Но меня эта тема волновала, после того как разрушили город, после того как там внезапно началась война, а мне всегда казалось, что всё устойчиво, все друг друга не любят, но живут вместе. А потом началась война, и я увидел, с какой лёгкостью вчерашние соседи, друзья, которые за одним столом проводили кучу времени, вдруг могут начать убивать друг друга. Просто так. В одну секунду. И вот это ощущение трагичности, неустойчивости со-бытия, когда все живут вместе и не могут петь в унисон и друг друга не понимают. Они говорят на как бы русском, который не русский, это общий язык, а мыслят иначе, чувствуют иначе. И как вот это всё совместить? Это тема, которая волновала меня с детства. Проблема в том, что мы не живём в природе, мы живём в истории и в культуре. В природе легко быть вместе, вот когда в лесу дождь идёт, он идёт на всех одинаково: и на птиц, и на всяких зверей. А люди не живут так. У них всё равно есть память историческая, культурная память, которая ведёт в разные стороны. Вот это, видимо, и есть самая большая проблема… Самый большой страх для композитора — оглохнуть. Не в физическом смысле, а перестать слышать время».
Валентин Сильвестров (композитор):
«Душа людей и народа сейчас болит, и эту болезнь лечит искусство. Гимн Украины сейчас не просто патриотическая песня. Гимн Украины на Майдане пели не агрессивно. Кстати, Антимайдан молчал. Этих людей сгоняли, и они не пели. Им крутили советские песни. А весь Майдан пел гимн и читал молитвы. Это повторялось, и я услышал, как читают Отче наш, «Святый Боже», Аллилуйю, и ощутил, что гимн «Ще не вмерла Україна» стал приближаться к этим молитвам. Гимн от собственности государства перешёл в собственность людей, это уже была не государственная затея, потому что люди стояли против государства. Янукович тоже его пел, этот бандит по сути, он вынужден был его петь. Кстати, о Януковиче. Он хороший хозяин, только для своей семьи. Тогда-то я осмелился писать на эти же слова музыку. На Отче наш пишут уже не одно столетие и тысячелетие, пишут все композиторы разные варианты, и никто не запрещает. Если бы не Майдана, моя музыка к гимну была бы нонсенсом, как если бы на слова Марсельезы кто-то написал новую музыку… Сейчас под видом православия с автоматами Калашникова и крестами на груди полупьяные казаки защищают какую-то веру, которая им до лампочки. Это другая форма фундаментализма. Фундаментализм — страшная вещь в религии, потому что он опирается не на фундаментальные ценности, а на промежуточные: икона заплакала, икона целящая. Что, Богу делать нечего? Или девочки увидели, как Дева Мария предупреждает, что будет мировая война. Нет чтоб Чемберлену явиться. Бог создал человека по своему образу и подобию. Что это такое? Это что, ногти, тело? Ум — это божественный дар. Подобие заключается в ДНК Бога. Это не просто запреты: не убий, не бреши, не воруй. Это и есть природа человека. Бог без человека бездомен. Бог создал человека, но и человек создал Бога. Это обоюдный процесс. Это встреча. Ты родился, значит ты верующий, потому что ты родился. Вот мандельштамовское:
Пусть имена цветущих городов
Ласкают слух значительностью бренной.
Не город Рим живет среди веков,
А место человека во вселенной.
Им овладеть пытаются цари,
Священники оправдывают войны,
И без него презрения достойны,
Как жалкий сор, дома и алтари.
Оказывается, христианская вера таит в себе понимание гуманизма. Гуманизм не противоречит вере, он в ней находится».
