В то время как российские чиновники настаивают на воспитании особых духовных ценностей, почему-то отличных от европейских или американских, трудности подросткового возраста продолжают оставаться интернациональными.

Единственная национальная особенность заключается в том, что российские родители не готовы честно говорить со своими детьми – в силу традиции, возникшей в советские времена и активно культивируемой нынешней властью. Страх за ребенка, и в то же время недоверие к нему проецируются в государственную политику, и вот уже профессия библиотекаря становится одной из самых рискованных, а издательства изымают неугодный нескольким родителям тираж, молча подсчитывая убытки.

И хотя возрастные ограничения также бессмысленны, как фильтрация школьного интернета, когда почти у каждого ученика есть мобильный в телефоне, подобные меры все-таки приносят результат – воспитывают лицемерие. И если это та самая духовная ценность, которую следует прививать российским школьникам, то она, действительно, кардинальным образом отличается от принципов воспитания в остальном мире.

На самом деле любой подросток проходит определенные этапы взросления. Отличаться может культурная или социальная среда, но вопросы, которые его волнуют, звучат одинаково. Замечательное тому подтверждение – книги Ульфа Старка, переведенные со шведского на самые разные языки, от французского до японского. Правда, он говорит одновременно с детьми и со взрослыми, причем не так, как делают это обычно писатели – вспоминая себя самого, стремясь воскресить детские впечатления и чувства.

Ульф Старк дает возможность посмотреть на себя глазами ребенка – без сентиментальности и наросших за жизнь диоптрий. Утомленные житейскими проблемами, увлеченные работой, уверенные в своей родительской полноценности или сомневающиеся в ней, или вовсе об этом не думающие родители даже не представляют, каким прямым, иногда жестким взглядом смотрят на них дети. И такая оптика делает возможным диалог там, где обычно царит молчание, помогая взрослым понять, а детям избежать обид.

Книги Ульфа Старка и постановку Юлии Беляевой "Чудаки и зануды" прочитали и посмотрели ученики 7 класса школы № 57 и ученики 9 класса лицея № 1525, после чего состоялся разговор – про смерть, про вранье, про запретное. Спектакль и книгу также комментировали взрослые – актер Павел Гребенников, режиссер Юлия Беляева и переводчик, литературный критик Ольга Мяэотс.

Про вранье

- Мне кажется, порой надо скрывать свои мысли от родителей и не говорить им, что все плохо, а поделиться этим с друзьями. Потому что не всегда взрослые могут помочь, а только усугубят ситуацию. С этим, я думаю, все сталкивались.

- Лично я с родителями веду себя по одному, а в школе – совсем по-другому. Очень хороший контраст, когда мама приходит с родительского собрания вот с такими глазами: "Сын, что ты делал в школе?!" И я стараюсь не рассказывать маме с папой, какие у меня отношения с одноклассниками…

- Некоторые темы менее желательны для обсуждения с родителями. Допустим, те же самые отношения с одноклассниками. Я прихожу из школы, меня мама спрашивает: "Максим, что происходило в школе? Как одноклассники?" И мне всегда не очень хочется рассказывать, потому что понятно, что где-то одноклассники делали не очень хорошие относительно взрослых людей вещи – списывали, ругались не очень приличными словами. Мне не хочется рассказывать об этом, подставлять своих одноклассников

- На самом деле, мы не врем, мы просто профессионально недоговариваем. Про что я бы не хотела разговаривать с родителями – это как раз про то, что я делаю в школе. Для меня там есть кое-что более важное, чем сама учеба. Например, я приду домой и скажу: "Я получила двойку, но нарисовала прикольные рисунки на доске, которые всем понравились". Родители скажут: "Так! А почему двойка?" Но мне гораздо важнее то, что мои рисунки на доске всем понравились. И мне не хочется на эту тему говорить с родителями, поскольку у них совершенно другой взгляд на эти вещи. Они не придают значения тому, что важно для меня.

Павел Гребенников, актер:

- Книга называется "Чудаки и зануды", и можно, действительно, смотреть на мир как на людей, которые делятся конкретно на чудаков и зануд. У меня было такое ощущение, что тут есть еще другая ситуация – есть люди, которые могут себе позволить быть чудаками, и есть те зануды, которые по сути несостоявшиеся чудаки. Они, возможно, и хотели бы быть чудаками, но не всегда себе могут это позволить.

Тут есть еще есть важная такая штука – как мы друг друга видим, как ощущают родители своих детей, как дети ощущают своих родителей. И нужно быть очень аккуратным в этом. Потому что лишнее давление на ребенка будет восприниматься как занудство, как желание влезть на его личную территорию. Но говорить о том, что нужно позволять все и со всем соглашаться, я тоже не могу.

Про запретное

- Мне кажется, что трудно говорить со взрослыми про свои чувства и отношения со сверстниками просто потому, что они взрослые. Они настолько далеко - пропасть между вами, и никогда в жизни не поймут, что ты чувствуешь. К тебе, может быть, снисходительно отнесутся, а тебе этого не нужно. Ты хочешь чувствовать себя взрослым, думаешь, что твои чувства уже зрелые, и не хочешь, чтобы тебя считали ребенком.

- Очень часто мне не хочется рассказывать маме или папе о чем-то только из-за того, что я боюсь их реакции. Например, скажу, что попробовала алкоголь, и они сразу начнут говорить: "Вот, пить плохо, курить плохо, наркотики принимать плохо, вредно Можно умереть". И очень неприятно, когда они начинают промывать мозги.

- Когда я читала книгу Ульфа Старка, мне было не очень комфортно читать строки, где написано про первый сексуальный контакт Симоны. И, поскольку я являюсь большой поклонницей творчества Андрея Жвалевского и Евгении Пастернак, в книге "Я хочу в школу" я прочитала про похожую ситуацию. И как-то мне не очень приятно про это читать. Наверное, это единственная тема, на которую я не могу нормально поговорить с родителями.

- Я своим родителям рассказываю практически все, но у меня есть тема, которой я не могу поделиться даже со своими самыми близкими друзьями. Это просто твое личное, и ты не хочешь об этом говорить ни с кем.

Ольга Мяэотс, переводчик:

- Я думаю, что эта книга - как пирог "Наполеон", там на каждого читателя есть свой слой. Но Ульф Старк напрямую разговаривает с детьми возраста 12 лет и даже меньше.

И один из моих любимых эпизодов – когда главные герои, Симона и Исак просыпаются утром в сарае. Будем честными, после опасного ночного заплыва они остаются голыми наедине, потому что одежда мокрая, холодно, а домой идти в таком виде нельзя. Вот они просыпаются, и Симона все описывает. Я думаю – ну вот, я перевела 100 страниц, а теперь это никто у нас не напечатает, потому что такое безобразие. Но Ульф Старк здесь смеется над взрослыми, которые сразу тебе подсказывают – ага, мы их отпустили, а они вот какие. На самом деле – дети – совершенно не такие, и для читателя, которому 12 лет, очень важна дружба. Это мы загоняем и их, и себя в то, что жизнь состоит из «до романа» и «после романа», и больше ничего нет. Но все, что происходит в книге, с любовью связано очень опосредовано и почти совсем никак не связано с сексом. А вот с дружбой, с человеческими отношениями вообще – вот это там сто пудов.

Нам пришлось в этой книжке, не скрою, по настоянию взрослых критиков сделать небольшие цензурные вырезки. Ульф Старк отнесся к этому с большим пониманием, но, мне кажется, что это большой упрек взрослым, которые вчитывают в детские книги, в детскую жизнь много своего, лишнего.

Зачем нужен дедушка

- У меня отношения с бабушкой чуть-чуть хуже, чем с дедушкой, потому что дедушка не пристает ни с чем. Дедушке ты можешь сказать, что хочешь, и он тебе не ответит по этой теме ничего лишнего. А когда ты начинаешь говорить с бабушкой, она сразу: "А что ты ела? А шапку не забыла надеть?" С дедушкой проще.

- В моей семье так получилось, что я не живу вместе со своими бабушкой и дедушкой, но, когда мы приезжаем, они нас очень тепло принимают. Они всегда нам рады. Даже если мы приезжаем с моей сестрой к ним на каникулы, они к нам очень хорошо относятся. Они на все готовы ради нас.

Про смерть

- Я была маленькой, когда умерла моя прабабушка. Было очень странно, что вот, моя сестра плачет, мои родители плачут, а я нет. И мне сначала казалось, что я неправильно себя веду, но мне было совершенно не страшно. Даже и сейчас не кажется страшным - просто какое-то осознание, что это случится и все. Оно как будто с самого начала.

- Единственная смерть, которую я застала, случилась в 12 лет, когда умер прадедушка. Я еще тогда сломала ногу, и у меня уже просто не было сил осознавать это. Просто внутри какая-то опустошенность появилась. А потом, когда я приехала к нему в квартиру, то на меня прямо нахлынули воспоминания.

Прадедушка много рассказывал мне о войне, о том, как он жил, когда был маленьким, как его папа был беспризорником. Его всегда было очень интересно слушать, и можно было поделиться какими-то своими проблемами. И мне стало настолько тяжело, что я очень долго сидела на стуле, на котором обычно сидел прадедушка, и просто думала и вспоминала о нем.

- Почти год назад я встретился лицом к лицу со смертью. У меня умерло одно из моих домашних животных. Конечно, плакал, было тяжело, но справился. Как бы это не звучало глупо и плохо, эта смерть мне очень сильно помогла, потому что весной у меня умер дедушка по папиной линии. В это время мы ехали в аэропорт, и тут позвонила бабушка.

Когда мы приехали обратно домой, я просто сел на кровать и смотрел на стену, осмысляя это часа три. Просто сидел и смотрел на стену. У меня заболела спина, ноги, руки, все, но я не мог встать. Я думаю, если бы я прочитал книжку Старка раньше, чем у меня случилась какая-то из этих двух смертей, я бы это принял гораздо легче.

Юлия Беляева, режиссер:

- Вообще, написание инсценировки довольно горестное дело. Сначала ты читаешь прекрасную книгу, но когда оттуда вылетают прекрасные сцены, прекрасные фрагменты, всегда очень жалко, и ты слезы льешь.

Мне кажется, писатель так тонко к теме смерти подводит, с такой любовью и с таким светом рассказывает историю дедушки, что нам даже не пришлось как-то ее адаптировать, чтобы детей не испугать. Он принципиально открыт к тому, чтобы у ребенка внутри не сидело горе, и он сам с собой бы в этом не варился. Если табуировать тему смерти, то куда они все денутся?