Время от времени я совершаю поступок, в былые годы невозможный и даже святотатственный. Выношу в подъезд и пристраиваю поверх почтовых ящиков очередную книгу. Ту, про которую точно знаю, что перечитывать не буду, – авось кому понадобится. Точно так же поступают соседи.
Книга – лучший подарок.
Всему лучшему, что есть во мне, я обязан книгам.
Любите книгу – источник знаний.
Для поколений советских людей все эти высказывания были непреложными истинами.
Иметь домашнюю библиотеку считалось престижным. Несмотря на большие тиражи, книги (если только это не "Малая земля" Брежнева или сборник тезисов съезда партии) были дефицитным товаром. По этой причине книга была удачной инвестицией. В случае нужды ее можно было перепродать за немалые деньги. Из рук в руки передавали почитать машинописные перепечатки не только "диссидени", но и просто хорошей литературы. Иногда всего лишь на ночь, но кого это останавливало?
В Центре социально-политической истории на днях прошла общественная дискуссия "Чтение в эпоху чтения". Ее участники не раз называли книгу "уходящей натурой". Они имели в виду вовсе не тот очевидный факт, что "бумагу" потеснили электронные носители. В России вообще стали меньше читать. Более того, изменилось отношение к тексту. Все чаще задействуется только краткосрочная память. Мозг ленится. Зачем делать лишнее усилие, если в любой момент можно зайти в интернет? Можно было бы ожидать, что все эти перемены должны огорчать заведующего отделом журнала "Новое литературное обозрение" Абрама Рейтблата, ему, вроде бы, по статусу положено сейчас бить тревогу. Но нет, ничего подобного:
На чтение как на приватную сферу и времени стало меньше уделяться, и значимость его стала понижаться
– Почему, собственно, в СССР так много читали и почему так была значима эта сфера? Во-первых, средств коммуникации было не так много. Да, существовала традиция ходить в кинотеатры. Да, слушали радио. Да, в брежневскую эпоху телевидение в стране уже достаточно широко распространилось, однако количество каналов было невелико и значительную часть там составляли информационные передачи. Развлекательных передач было очень мало. Фильмы транслировались на 99 процентов отечественные и в основном не новые.
Во-вторых, общественная самодеятельность была предельно сужена. Существовали, конечно, кое-какие формализованные общества, вроде Общества книголюбов. Однако это была организация для получения дефицитных книг, практически никакой другой деятельностью книголюбы не занимались. Перелом наступил вместе с появлением других форм социального общения. Возникли объединения собачников, цветоводов и так далее. Возникли кафе, где можно было посидеть с друзьями. Для многих заменили чтение и новые телевизионные каналы, развлекательные и увлекательные. Появились возможности для политической деятельности и для экономической деятельности. Вот тогда на чтение как на приватную сферу и времени стало меньше уделяться, и значимость его стала понижаться, – говорит Абрам Рейтблат.
Автор исследования "Чтение современной молодежи" социолог Любовь Борусяк называет нынешний период "драматическим":
– Наши ценности, людей, скажем так, взрослых, не слишком привлекательны для следующих поколений. Мы выросли с идеей, что страна должна быть литературоцентричной. Что это только так и не может быть иначе. Что литература учит и формирует человека. Что без литературы человек не может быть, как говорили в советское время, гармоничным. Отсюда вывод: если читают меньше, то мы теряем подрастающее поколение. Можно, конечно, велеть всем социальным институтам, и особенно – тем, над которыми государство имеет некоторую власть: "Ну-ка, давайте, программы по чтению! Ну-ка, давайте, на 1-м канале рассказывайте о современных писателях!". Но я считаю, что там, где это делается чрезмерно настойчиво, следует ожидать другие результаты.
Я провела опрос московских студентов. Ответы получила такие, будто они учились в 50-е, 70-е, 80-е годы
Мы живем в мире, в котором литература уже никогда не будет функционировать только как текст, написанный на бумаге. Это надо принять. Для современного молодого человека практически равные права имеют спектакль, экранизация, аудиокнига и электронная книга. Это каждый раз по восприятию немного другой текст. Но, по крайней мере, некое подключение к базовым элементам русской культуры молодые люди получают. Нам что важно? Чтобы ценности воспринимались или чтобы человек мог ответить на вопрос, что имел в виду Пушкин, когда писал "Евгения Онегина"?
Замечу, что картина далеко не однозначна. Многое сохранилось. Прежде всего – представление, что книга и чтение – это основа русской культуры. Помните, в нулевые годы во многих странах взялись выбирать самых великих для своей нации. В частности, это было у немцев, французов, англичан и русских. У нас проект назывался "Имя России". Так вот, из всех деятелей культуры в топ-лист самых великих русских попали сразу двое писателей, и третий был на подходе. Пушкин, Достоевский и чуть-чуть не вошел Толстой. И никаких композиторов, художников или кого-нибудь еще мы там не увидели.
Муж мой не читает, но он человек чрезвычайно разносторонний и эрудированный
На поддержание идентичности человека через русскую классику с той или иной степенью успешности продолжают работать социальные институты. Прежде всего, это, конечно, школа. Недавно я провела очередной опрос московских студентов, то есть высокообразованной группы. Ответы получила такие, будто они учились в 50-е, 70-е, 80-е годы. Это были те самые слова, которые мы с вами когда-то считали нужным произносить. Про вечность классики, про то, что классика не устаревает, что все, что надо знать о мире, есть в этой классике. При этом, конечно, большинство из них школьную программу целиком осилить не смогли и
пробелы восполнять не собираются. В чем же причина? Отчасти семья еще продолжает транслировать ценность чтения вообще и классики в частности. Это происходит с совершенно утилитарными целями. Надо читать, чтобы грамотно писать. Чтобы хорошо окончить школу. Чтобы потом куда-то поступить. Плюс – остаточные ценности русской интеллигенции, представление о том, что без чтения жизни не может быть, хотя это начало уже размываться. Есть такие интернет-форумы, где обсуждают обычные житейские дела. Зачастую там женщины-матери переживают, что дети мало читают. Но некоторые уже несмело говорят – а вот муж-то мой не читает, но он человек чрезвычайно разносторонний и эрудированный! Стало быть, мужчинам уже начинают разрешать не читать. А женщинам – еще пока нет. Это все-таки больше женское занятие.
Что еще сохраняется? Социально наследуется та литература, которая была культовой для советской интеллигенции. На первом месте – "Мастер и Маргарита". Еще – зарубежная литература 20-го века. Ремарк, Сент-Экзюпери, Сэлинджер и так далее – среди молодежи чрезвычайно популярные авторы. Они пришли даже не через школу, а через родительскую традицию. В двадцатку по числу упоминаний входят братья Стругацкие. Интерес к Ильфу и Петрову снижается, но все-таки "Двенадцать стульев" находятся на довольно высоких позициях. В общем, это почти все.
Теперь о том, чего больше нет. Надо сказать, мы немножко стали забывать о том, что в советское время разнообразие предложений было очень маленьким. Потому все новое вызывало среди образованного населения большой интерес. Сейчас разнообразия гораздо больше, но при этом огромные пласты литературы умерли. Их просто для современного читателя, особенно молодого, уже не существует. В результатах современных опросов мы не видим писателей-деревенщиков, писателей молодежной и городской прозы, мы практически не видим книг советской эпохи о войне. Нет там и литературы, которую я условно назову "альтернативной". Не то что антисоветской, но на грани цензуры.
В отличие от советского времени, молодых читателей сейчас очень мало интересует новая литература. Если все же такой интерес возникает, то это, как правило, зарубежная, переводная книга. Имидж современной отечественной литературы, в общем, чудовищный. Недавно я проводила маленькое исследование среди старшеклассников-гуманитариев и студентов. Оценки сплошь отрицательные: неинтересно, скучно, книга не такая, не сякая. Исключение делают только для жанра фэнтези. Но и здесь интерес крайне узок. Называют буквально две имени – Лукьяненко и Глуховский. Я спрашивала, хотят ли они с помощью современной литературы что-то понять о жизни? Не хотят. Восприятие своей эпохи связано уже не с литературой. Современных российских писателей упоминают всего 3 процента респондентов. Многие даже говорят, что классики уже все написали, жизнь не меняется, история циклична, и искать нового в литературе уже не принято, – говорит Любовь Борусяк.
По мнению директора Публичной исторической библиотеки Михаила Афанасьева, представление о том, что литература – это центр русской культуры, сформировалось в 19-м веке, а в советское время было еще и усилено:
– Для российского народа печатное слово было важным, а иногда и единственным каналом, откуда он мог черпать ту информацию, которая бы отвечала его потребностям. Но проходит время, изменяется ситуация, и центризм литературы уходит в песок. От нее остается несколько вещей. Во-первых, представление власти о том, что мир культуры должен оставаться прежним. Второе – представление у людей книжной культуры о том, что это должно быть так и поэтому семейное воспитание, семейная репродукция ценностей важна. Школьное образование и библиотечное дело – традиционалистские системы. В них благополучно сохраняется эта система ценностей. Все это дает те реликты, о которых говорила Любовь Борусяк. Когда молодые люди выдают тебе клише – они понимают, что это нужно так говорить.
Я подозреваю, что сейчас произошло восстановление таких клише. В девяностые годы их не было. Я помню, как один респондент, которого спросили, а что нового в чтении произошло, сказал: "Я узнал, что можно не читать". Подумайте, везде писали и говорили, что без чтения ты не можешь жить, а вдруг оказалось, что жить-то можно, – говорит Михаил Афанасьев.
