Центр адаптации и обучения детей беженцев Комитета «Гражданское содействие» продолжит свою работу на временной площадке. Прежде Центр располагался в подвале на Долгоруковской улице и получал субсидию от правительства Москвы, которая покрывала часть аренды. Таким образом город в лице Комитета общественных связей правительства Москвы признавал деятельность Центра важной и правильной, однако Департамент имущества принял решение, что подвал надо освободить.
В связи с тем, что благотворительная организация "Гражданское содействие" была включена в федеральный список некоммерческих организаций - иностранных агентов, сотрудники Центра долгое время не могли найти новое место. Как рассказала директор Центра Ольга Николаенко, владельцы помещений свой отказ мотивировали следующим образом: "Мы к вам хорошо относимся, но у вас метка "иностранный агент", и мы не можем иметь с вами дело".
Комитет "Гражданское содействие" создавался для помощи первым беженцам времен перестройки и распада СССР, в 1996 году возник волонтерский проект по адаптации и обучению детей. Сегодня здесь занимаются ребята из Конго, Афганистана, Сирии, Украины, многие из них не имеют возможности посещать школы. Две главные причины – плохое знание русского языка и бюрократические барьеры, которые выстраивает перед вынужденными переселенцами российское государство.
О том, как и чему учат в Центре адаптации и обучения детей беженцев рассказали его директор Ольга Николаенко и психолог Владимир/ Рябов
Ольга Николаенко, директор Центра адаптации и обучения детей беженцев:
- Центр существует с 1996 года, и тогда приезжали в основном из горячих точек на Северном Кавказе. Потом в какой-то момент стало больше детей трудовых мигрантов, из Таджикистана, Узбекистана, Киргизии. Недавно была большая волна беженцев из Афганистана, Сирии, Конго. Из стран Африки все время идет какой-то поток. Из Сирии едут уже давно, но к нам стали обращаются массово в последний год. И это семьи, которые уже 3-4 года в России. Понятно, что, когда люди только приезжают, обучение детей - не первый вопрос, который их интересует. Сперва нужна крыша над головой, кусок хлеба и документы. Потом, если они тут освоились, они начинают думать, что будет дальше, каково будущее их детей.
Существует несколько разных схем, как и почему люди попадают именно в Россию. С одной стороны, помогают личные связи, друзья, кто-то знакомый в чужой стране, знание языка. Часто все решает вопрос, в какую страну можно просто и быстро получить визу. Если ты понимаешь, что завтра тебе надо уехать, ты идешь в турагентство, а турагентство легко и быстро оформляет российскую визу. Другое дело, что потом здесь сложнее устроиться, но на момент отъезда это не кажется главным.
Есть еще сюжет про квоты. Сейчас, например, в Москве и Петербурге нулевая квота на украинских беженцев, то есть эти города их не принимают. Но к нам приходят заниматься несколько детей из украинских семей, и мне кажется, разговор здесь больше не про адаптацию, а про переживание травмы. Встречаются очевидные симптомы – воображаемый друг как защитная реакция, игрушка, которую не выпускают из рук, и так далее. Был еще мальчик, который попал к нам от фонда "Справедливая помощь" по медицинским показаниям. Но в основном люди из Украины, которые остаются в Москве, в нас особенно не нуждаются - у них, как правило, есть семья, друзья, русский язык, и государство гораздо лояльнее к ним относится.
- В Центре мы занимаемся довольно ограниченным кругом проблем, но все равно все проблемы семей– наши. К нам приходят с любыми вопросами: нет денег на лекарства, например, или надо срочно найти жилье, и дальше все зависит от нашей стойкости. Если мы стойкие, то мы говорим: вот вам телефон организации, которая вам поможет. Если мы менее стойкие, то мы бросаемся помогать. У нас даже возникла такая идея тьюторства, когда ребенка сопровождает волонтер, который, может быть, его ничему не учит, но держит в голове все, что с ребенком происходит. Но это очень тяжело для волонтера, который начинает такое сопровождение воспринимать как свою личную ответственность. В любом случае наш Центр занимается всеми проблемами детей, потому что без их решения адаптация невозможна.
К нам попадают дети, которых приводят родители с идеей, что детям надо интегрироваться и учиться, но в подмосковных городах мы часто сталкивались с ситуацией, когда родители не считают, что их детям нужно учиться. Они сами не получили образование, и для них это не что-то ценное. Они, скорее, воспринимают нашу помощь как то, что дети чем-то заняты и не мешают. И представление о том, что такое детство у меня, например, и в этих семьях довольно разное, как и понимание того, когда ребенку можно идти работать, вступать в брак, какую ответственность и когда на него возлагать.
Часть детей категорически не умели общаться. Был мальчик Базиль, из Конго, который знал один способ общения с миром – схватить и трясти. У меня была девочка Мориса из Сирии, которая знает только "я хочу, дайте мне", потому что она младшая, и, видимо, проще было ей все дать в семье, чем воспитывать. И так далее. Это невозможно! А сейчас они ходили в зоопарк – и идут парами, при этом между собой общаются. Произошло просто невероятное преображение!
у нас есть условная педагогическая концепция, где главный принцип: ребенок не должен бояться
Старшие дети, которые к нам приходили, были в страшном напряжении. Понятно, что дети вырваны из привычной ситуации, целый день слушают незнакомую речь. И программа сопровождения даже тех ребят, которые ходят в школу, важна не только потому, что ребенок должен выучить что-то и получить "тройку", а потому что он и так в стрессе, а тут еще оценки, успеваемость, новые отношения. А к нам он приходит, и от него хотят, чтобы он учился, но не требуют оценок, хотят, чтобы он что-то понял, хотят поговорить. В Центре есть условная педагогическая концепция, где главный принцип: ребенок не должен бояться. Ребенку не уроке не должно быть страшно или плохо.
С января 2014 года ситуация со школами стала сложнее, чем раньше. Вышел 32-ой приказ, который так написан, что его можно трактовать двояко, и директора школ трактовали его так, что ребенка без регистрации в школу принимать категорически нельзя. Поэтому у нас набралось много детей, которые именно по этой причине, а не по причине незнания языка или нежелания родителей, не могут устроиться в школу. Именно по таким псевдоюридическим причинам их не принимают, и они годами не ходят в школу, притом, что очень хотят.
Родители готовы работать, дети хотят заниматься, им не нужно снисхождение или деньги, им нужно только дать возможность, дать проклятую бумажку, благодаря которой они смогу ходить в школу, на работу, просто нормально существовать. И как раз в этом мы им почти не можем помочь. "Гражданское содействие" помогает составить заявление, жалобу на отказ, но не может повлиять на выдачу этой бумажки. А почему им не выдают бумажку – это выше человеческого понимания!
Владимир Рябов, психолог:
- Когда ребята приходят к нам, сложностей у них, разумеется, воз и маленькая тележка! Но есть сложности внутри и сложности снаружи. Сложности снаружи – это юридические, экономические, психологические установки, которые существуют у государства и у конкретных людей. Сложности изнутри– центростремительная сила, которая нередко приводит к тому, что люди закрываются. У тех, кто приходит к нам, ситуация еще относительно благополучная, но бывает, что люди закрываются, не хотят какого-то культурного диалога, не хотят встраиваться в общество.
Самое очевидное – это, конечно, языковой барьер. Но есть еще культурные барьеры, психологические, как у самих ребят, так и у окружающего коллектива. Инаковость – это всегда очень сложно, в чем бы она ни выражалась, в цвете ли кожи или в инвалидности.
инаковость – это всегда очень сложно, в чем бы она ни выражалась, в цвете ли кожи или в инвалидности
Представьте, что в школе появляется ребенок – сириец, который выглядит иначе, у него другое вероисповедание, он с трудом говорит по-русски…Ребенок смотрит на взрослого, и тот должен реагировать правильно, чтобы показать пример отношения. А если взрослый сам не знает, что делать, или у взрослого есть собственные установки по поводу этого ребенка… Учителей можно в это плане понять, хотя и не оправдать. В классе 30 человек детей, а этот ребенок не слушается, потому что не понимает, плохо учится, конфликтует с другими. Нередко учителя – усталые люди, у них большая нагрузка, со всеми бумажками и отчетностью, и у них нет амбиции решать эту сложную задачу.
Если ребенок травмированный, в принципе, все равно, откуда он приехал, важен факт наличия травмы. Но культурные особенности тоже есть, ребенок из Афганистана и ребенок из Конго ведут себя совершенно по-разному. Я бы сказал, что дети из Конго вписываются очень легко, но правила не усваивают. А дети из Афганистана правила усваивают очень хорошо, но не вписываются.
Я думаю, это связано еще с языковой смелостью, потому что дети из Конго очень смелые! Они тебе прямо с порога говорят "привет", а через пять минут виснут у тебя на шее. Это такая открытость, которая иногда выглядит странно и вызывает непонимание у волонтеров, не готовых к такому тесному контакту. С другой стороны, когда к ним приходят французские волонтеры (поскольку один из государственных языков в Конго – французский), выясняется, что они плохо говорят и на французском языке. То есть ребята оказались ни там, ни здесь, они плохо говорят и по-русски и по-французски.
Вообще, у конголезских детей очень много спонтанной речевой активности, они говорят неправильно, их исправляют, им хочется говорить, общаться, их переполняют впечатления и мысли. А афганские ребята говорят коротко, по существу и если очень сильно достали. К тому же афганские мальчики, например, приходят в пиджаке, и в этом пиджаке, как в латах, он рисует, ест, пьет чай, и пиджак без боя не снимает.
Я вел занятие в младшей группе: представьте себе такой клубок из рук, ног, игрушек, пожарных машинок, криков, драк, книжек… При этом они говорят на разных языках, но понимают друг друга – ты ему в лоб, а он тебе в глаз, в общем, все нормально! Но они, конечно, и дружили - за день десять раз подерутся, подружатся, а организовать совместную игру гораздо проще, чем совместную учебу или разговор.
У нас есть такой формат - "длинный день", когда приходят маленькие дети, и сначала происходило спонтанное общение. Но потом мы совместными усилиями стали структурировать время и пространство, у детей появились занятия, игры… Они ужасно любят игру "Каравай", все поголовно! Дети из Конго, из Сирии, из Украины, взрослые из России – все любят игру "Каравай"! И абсолютно не говорящие конголезские 3-4-летние малыши могут не играть ни во что, боясь выпустить из рук куклу, поскольку для них игрушка – некий такой островок стабильности, они как раз на "Каравае" впервые откладывали ее в сторону. В этом определенный жест доверия и интереса, мы делаем что-то вместе, нам безопасно и интересно.
